Атем

• 2.2 • Малиновая шинель

13

воскресенье, 14 октября

— Штэфан, твой телефон! — с этими словами из-за двери спальни показалась заспанная физиономия Яна Шефера.

Вчера я всё же вернулся в кафе к парням, откуда позже мы направились ко мне — праздновать подписание контракта. Вчера я рассуждал о подростковых проблемах Дэниэль и тем же самым «вчера» устроил себе подростковую вечеринку. Миновал тот возраст, когда излишек алкоголя становился причиной лёгкого похмелья или поганого настроения. Теперь ко всему прочему добавилась куда более сильная головная боль, самопрезрение и самоотвращение.

— Штэф, телефон! — повторил Ян, и трезвонящая трубка приземлилась рядом с подушкой.

— Да, — мрачно прохрипел собственный голос, отчего я невольно поперхнулся.

— Доброе утро! Прости, если разбудила. Хотела сказать спасибо и извиниться, что так вышло.

Да, это была Дэниэль. Несмотря на то что я допускал возможность её звонка, он и в самом деле меня удивил.

— Был уверен, ты давно удалила мой номер за ненадобностью, — обрушилась на неё моя неприкрытая прямота. И в трубке повисла тишина. — Рад, что это не так, — как можно мягче продолжил я. — Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, спасибо. Прости, что тебе пришлось таскать меня с больной ступнёй. Как она?

Порой мне кажется, её благосклонность — это такой особый французский этикет.

— Тоже лучше, спасибо. Давно проснулась? — взглянул я на настенные часы — время приближалось к обеденному.

— Пару часов назад. Недавно вернулась с пробежки. На улице льёт как из ведра! — сказала она, но это я уже успел заметить по бесчисленному множеству ручейков, стекающих по запотевшим стёклам, и барабанящим каплям дождя. — Скоро ухожу к герру Краусу. А ты чем займёшься?

Не мешкая приехал бы к ней, если бы не эта очередная банальная учтивость. Поэтому в весьма резкой форме я коротко ответил:

— Работой.

14

Дождь, временами усиливаясь, а порой лишь морося, так и не прекращался. Ещё и самочувствие наипаршивейшее: то ли от выпитого накануне алкоголя, то ли от засевших занозой слов из дневника Дэниэль. «Что она имела в виду?» — не оставлял меня в покое всё тот же вопрос.

Поработать над новым материалом не получалось. Только я ударял по струнам гитары, как головная боль отзывалась протяжным звоном в ушах, а если нажимал на клавиши синтезатора — звуки и вовсе противно били по вискам. Так я бесцельно слонялся из комнаты в комнату: брался за книгу — не находил ничего увлекательного и закрывал, брался за написание новых текстов — слова не складывались в звучную рифму.

Нужно проветрить мозги. И я растянулся на кушетке в столовой, распахнув настежь окно. Ворвавшийся холодный ветер то и дело подбрасывал занавески под самый потолок, словно они были преградой, мешающей воздуху проникнуть внутрь. А вслед за вечерней свежестью, заполняющей комнату, ко мне незаметно вернулась трезвость мысли, и я решил позвонить Дэниэль, предварительно взвесив несколько раз все возможные за и против и убедившись в разумности своего намерения.

Её номер теперь я знал, а найти предлог не составило труда: женщины любят слышать извинения даже тогда, когда не было ссоры. Любят слышать их даже тогда, когда не произнесённые в верный момент слова звучат лишь спустя время, и ты признаёшь свою неправоту или выражаешь сожаление. И, не осознавая иллюзорности своей победы… мои мысли прервал кто-то, настойчиво тарабанящий в дверь к соседям.

— Простите, — обратился человек, заметив в окне мою голову, — вы не знаете, дома ли Эберты?

— Должно быть, уехали, раз машины нет.

Я попытался разглядеть лицо говорящего, но его скрывал громоздкий капюшон мешковатой куртки.

— Проклятье, — отчаянно выругался странный визитёр и, быстро сбежав по ступеням, направился прочь.

— Вам нужна помощь? — выкрикнул я. Человек остановился. — У меня где-то был их номер. Может, подниметесь пока на чашку кофе?

— Это вам нужна помощь, раз зовёте первого встречного в дом, — деловито махнул он рукой на прощанье.

«Что за люди пошли!» — поправив подушку, я вновь улёгся у окна. Его язвительная насмешка не на шутку меня взбесила. Он точно желчь впрыснул мне в вены своей издёвкой. Я старался не думать ни о нём, ни о его словах, просто лежал и наблюдал за игрой ветра и ткани над головой, отчего наступало приятное умиротворение, очень может быть, подобное тому, которое испытывает младенец, разглядывая крутящиеся фигурки, что вешают над колыбелями.

Раздуваемые занавески сейчас походили на два белых паруса, а из-за мелких капель дождя, хлеставших по лицу, казалось, что за окном шумел океан. Но стоило только задуматься о собственной роли на мнимой шхуне, как мимолётно вспыхнувшая молния озарила всё вокруг. Моя интерпретация скрытого значения слов «это вам нужна помощь, раз зовёте первого встречного в дом» пугала гораздо больше, чем возможный смысл, вложенный в них изначально. Здесь, на палубе, я был один. Не хватало экипажа судна. Потому ли я пригласил незнакомца на кофе? Составить мне компанию и скрасить одиночество? Я был одинок?

15

Из-за хмурых октябрьских облаков, затянувших небо, на улице быстро смеркалось. Вдобавок к депрессивным пейзажам за окном примкнул ещё один — сломанная ветвь яблони у дома через дорогу.

Я ходил от окна к окну, сжимая в руке трубку домашнего телефона. От былой уверенности позвонить Дэниэль не осталось и следа. И недавний повод стал казаться не столь разумным. «Так, ладно, по ходу разберёмся», — всё же нажал я на вызов. Пошли гудки, тягуче длинные, лишающие надежды, что кто-то вообще ответит. Но вот на другом конце линии наконец прозвучал голос, который из-за взволнованной интонации показался чужим.

— Дэни? — уточнил я.

— Да, — не сразу ответила она, отчего-то тяжело дыша.

— Я не вовремя?

— Пожалуй. О боже, нет-нет-нет! — В трубке раздался оглушительный грохот. — Всё. Теперь вовремя, — залилась она звонким смехом.

— Что там происходит? — теперь и я заразился её весельем.

— Старая полка не выдержала бремени знаний, — выдохнула она; и я точно знал — на её лице сейчас всё та же очаровательная улыбка.

— А у нас дерево ветром сломало, — с излишком радости преподнёс я невесёлую новость. И Дэниэль вновь закатилась звонким смехом.

— А что за полку ты мастерила? Для той кипы книг на подоконнике? — предпринял я попытку повернуть разговор в интересующее меня русло.

— Штэфан Холмс, вы и это успели заприметить! — усмехнулась она, а меня одолело странное чувство — будто бы я впервые услышал своё полное имя из её уст. — Принесла книги из библиотеки, расставляла их. А та кипа — мои старые тетради. Собрала их, чтобы выбросить.

— Зачем?! — вырвалось из меня неподдельное сожаление. — Я вот неохотно расстаюсь со своими воспоминаниями.

— Ты же видел того жирафа и прочую чертовщину. Их и воспоминаниями сложно назвать-то, скорее, жуткие фантазии.

— Фантазии всё же лучше, чем туман в голове.

Прямо как у меня сейчас.

— Теперь ты ещё и цитировать Холмса будешь? — спросила она, и я услышал в её голосе улыбку.

— Надеялся, что это проскользнёт незамеченным. Ты была сегодня в библиотеке?

— Нет, только у герра Крауса… как обычно, — сделав паузу, тяжело вздохнула она. — Яков хочет, чтобы я посещала его лекции, вот и передал эту «пищу для мозгов».

— Напомни, кто такой Яков, — сообразив, насколько требовательно это могло прозвучать, я наигранно раскашлялся.

— Сын герра Крауса, — спокойно ответила Дэни.

— А что за лекции?