Заклинатель

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

Том Букер проводил взглядом исчезающий за холмом «Лариат» и в очередной раз задал себе вопрос: что представляет из себя муж Энни и отец Грейс, которого они как раз сейчас поехали встречать? То немногое, что он о нем знал, рассказала Грейс. Как бы по взаимному негласному договору, Энни редко говорила о своем муже, а когда все же приходилось, делала это как-то отстраненно и больше рассказывала о его работе, чем о характере.

Несмотря на все хорошее, что говорила об отце Грейс (или как раз потому), и несмотря на собственные усилия, Том никак не мог побороть предубеждение против этого человека, почти неприязнь, что было совсем не в его характере. Он пытался найти хоть какое-то рациональное объяснение этой неприязни. Может, все дело в том, что парень юрист? Ведь он всегда недолюбливал это племя крючкотворов. Нет, дело было, конечно, не в профессии. Тому не нравилось то, что этот юрист являлся мужем Энни Грейвс. Через несколько часов он будет здесь, законный ее владелец… Повернувшись, Том пошел в конюшню.

Старая уздечка Пилигрима висела в кладовой на том же крючке, куда он сам ее определил в день приезда Энни в «Двойняшки». Том снял ее и забросил на плечо. Тут же находилось и английское седло, покрытое тонким слоем пыли. Том смахнул ее рукой. Взяв седло и попону, Том понес их мимо пустых стойл к выходу.

Утро было жарким и безветренным. Жеребята на дальнем выгуле попрятались в тени тополей. Идя к загону Пилигрима, Том бросил взгляд на горы и по особой четкости их очертаний и легким завитушкам облаков на горизонте понял, что можно ожидать грозу и ливень.

Всю неделю он избегал Энни, пресекая в зародыше любую возможность остаться с ней наедине – к чему он раньше так стремился. Это от Грейс он узнал, что к ней приезжает отец. Но даже еще до этого, когда они спускались с гор, Том решил, что обязан держать себя в руках. Однако он ни на минуту не забывал тепло и нежность ее кожи, ее аромат, вкус ее губ. Память о тех поцелуях была слишком острой, слишком осязаемой – и все же он сопротивлялся, как мог. А что ему оставалось? Приезжает ее муж, а потом через несколько дней она вообще уедет. Для них обоих лучше – для всех лучше, – чтобы он соблюдал дистанцию и виделся с ней только в присутствии Грейс. Иначе ему с собой не совладать…

Тяжелое испытание ожидало его в первый же вечер. Когда Том, как обычно, привез Грейс домой, Энни поджидала их на крыльце. Том помахал ей и уже собирался отъехать, но Энни, пропустив Грейс в дом, направилась к машине.

– Дайана сказала, что они на следующей неделе летят в Лос-Анджелес.

– Да. Но это большой секрет.

– А вы – в Вайоминг?

– Тоже верно. Давно уже обещал другу помочь объездить двух молодых коней.

Энни кивнула, в воцарившемся молчании было слышно только рокотание мотора. Оба смущенно улыбались, и Том понял: Энни тоже полна сомнений относительно их новых отношений. Он изо всех сил старался не выдать своих истинных чувств, чтобы еще больше не осложнять ей жизнь. Она, наверное, уже сожалела о случившемся. Может, и он когда-нибудь пожалеет. Дверь домика хлопнула, и Энни обернулась.

– Мам? Можно позвонить папе?

– Конечно.

Грейс скрылась в доме. Когда Энни снова повернулась к нему, Том понял по ее глазам, что она хочет что-то сказать. Он так боялся услышать слова сожаления о случившемся, что поспешил заговорить первым.

– Я слышал, приезжает ваш муж?

– Да.

– Грейс только об этом и говорит.

Энни кивнула:

– Она очень скучает по отцу.

– Еще бы… Попробуем до его приезда привести в форму старину Пилигрима. Хорошо бы ваш муж увидел снова на нем свою девочку.

– Вы не шутите?

– А что тут такого? На этой неделе мы добились больших успехов, и, если дело пойдет так же хорошо, я сам первый прокачусь на нем. Если не случится ничего неожиданного, Грейс сможет устроить отцу приятный сюрприз.

– И мы сможем забрать его домой?

– Ну да.

– Том…

– Как вы понимаете, мы будем только рады, если вы задержитесь. То, что мы ненадолго отъедем, – не повод, чтобы вы тоже уезжали.

– Спасибо, – Энни через силу улыбнулась.

– Все равно вам, чтобы упаковать ваши компьютеры, факсы и прочие штучки, потребуется неделя, а то и две.

Энни засмеялась, а Том отвел глаза в сторону, боясь, что лицо выдаст ту острую боль, которая всякий раз возникала в груди при мысли о ее отъезде. Улыбнувшись и пожелав ей доброй ночи, он уехал.

Теперь каждое утро Том верхом на Римроке подолгу работал с Пилигримом, заставляя того бегать кругами по манежу, переходить по команде с шага на бег и обратно – без всякой нервозности, плавно – как, в чем Том не сомневался, конь в прошлом умел. Он следил, чтобы задние ноги коня двигались в одном ритме с передними, не сбиваясь. Днем Том работал с Пилигримом один, без Римрока, приучая того к уздечке. Он водил Пилигрима по манежу кругами, держась на близком расстоянии от него, то и дело поворачивая и добиваясь полного послушания.

Иногда Пилигрим вдруг взбрыкивал и отступал, желая спастись бегством, но Том и тогда бежал рядом с ним, и конь постепенно привыкал к мысли, что человек всегда будет рядом – от него не убежать, – и может, не стоит сопротивляться. Может, повиноваться человеку совсем не плохо? В такие минуты смирения Пилигрим прерывал свой бег, и они оба некоторое время стояли, обливаясь потом, – стояли так близко, что пот коня и пот человека смешивались, и старались отдышаться, как два боксера в перерыве между раундами.

Было видно, что Пилигрим озадачен такой неожиданно сильной нагрузкой. Ведь Том не мог объяснить коню, что он должен прийти в норму к определенному сроку. Впрочем, Том и сам не очень понимал, зачем он устроил такую гонку, – ведь в случае успеха он терял то, что стало ему дороже жизни. Однако Пилигрим понемногу втянулся в новый ритм и даже вошел во вкус.

И вот сегодня Том наконец решил оседлать его.

Пилигрим внимательно следил, как человек закрыл ворота и, неся с собой уздечку и седло, вышел на середину манежа.

– Ты правильно все понял, старина. Именно эти вещи у меня в руках. Но не верь мне на слово, пойди и сам все проверь.