Треск штанов

Ньютон же, присутствовавший на утренней «презентации», к величайшей радости Алексея, стоял крайне задумчивый. Ну а что? Открытая конкуренция. Борьба за пальму первенства.

Исаак сделал первый шаг.

Лейбниц ответил.

Теперь шар был на стороне Ньютона. И было предельно ясно — он не успокоится, пока не сделает что-то этакое, дабы утереть нос своему другу и конкуренту.

Странные у них были отношения.

Там, когда они сидели в разных столицах, дулись друг на друга как мыши на крупу. И старательно пакостили исподтишка. По возможности. А тут, оказавшись в условиях вынужденного сотрудничества, этот настрой чудесным образом перешел в созидательное русло. Ведь над усовершенствованием той монетной машинки они работали вместе. А углядел возможность Лейбниц. И какую возможность!

Заводчики его натурально осыпали деньгами! Да и царь постарался, впечатленный успехом. Точно также, как и Ньютона на эти круговые печи в свое время…

Алексей благодушно улыбнулся.

ТАКАЯ вражда его радовала.

Прямо душу грела.

Ибо ее плодами становились конкретные практические решения, критическим образом повышающие производительность труда в России. И царевич был бы счастлив, если бы все ученые страны не просто возились над какими-то проектами, нередко из-под палки, а активно соревновались между собой. Получая при этом в случае успеха не только одобрение общества и царя, но и деньги. Много денег. Что выглядело особенно славно, ибо «этот презренный металл» повышал их уровень жизни и открывал дополнительные возможности для опытов. В частном порядке…

Секретарь занес поднос с документами. Несколько писем и опечатанная картонная папка.

— Это от кого?

— От Льва Кирилловича пришло. Час назад.

— Распорядись сделать мне кофе.

— Черного? Крепкого как обычно?

— Да. Кофейник. И мисочку кускового сахара да блюдце с дольками лимона…

В первом пухлом, многостраничном письме была краткая сводка от Голицына. По текущим событиям. Он ее каждую неделю подавал в виде панорамы.

Французы, высадившиеся в Александрии, вошли в Иудею и осадили Иерусалим. Не встречая сопротивления. Османских или персидских войск там практически не было. Потому как к этому времени султан стянул уже все свободные силы для борьбы с Габсбургами на Балканах. И сумел даже сильно замедлить их продвижение. Не ввязываясь притом в генеральное сражение, а терзая налетами на фуражиров и обозы. Шах также собрал свои силы в кулак и начал вторжение в Афганистан. Во всяком случае — выступил. Так что ничем помочь не мог.

Одно хорошо — французы действовали пока ограниченным контингентом и не могли быть поддержаны мамлюками. Те завязли по самые уши в войне с Абиссинией. И недавно даже потерпели страшное, просто сокрушительное поражение. Из-за чего в Каире царила паника и суета. На которую французам приходилось оттягивать немалую часть сил. Просто для защиты коммуникаций и тылов.

В Африке вообще мал-мало у союзников России стали налаживаться дела. Кроме успехов правительственных войск Абиссинии, пришло славное известие о крупной победе мосси. Те, наконец, сумели своих противников из недавно возрожденной державы Мали вывести на генеральное сражение. И разбить их. На голову. Просто в пыль. Само собой благодаря русскому оружию, доспехам, инструкторам и так далее. Включая экспедиционный корпус, доведенный до двух пехотных и одного артиллерийского полков.

Строго говоря, эта усиленная бригада и нанесла поражение армии Мали. Приняв на себя весь натиск ее многочисленной пехоты. И тупо ее перемолов. После чего мосси атаковали своей кавалерией, довершая разгром и превращая его в натуральную катастрофу.

Шутка ли? Там полегло все высшее руководство Мали. Из-за чего это варварское, по сути, государство просто рассыпалось. Племена, собранные вокруг поддержанного французами клана, просто передрались за власть. Что стало для мосси огромным облегчением. Слишком уж их истощила эта война. Как ни крути — драться приходилось постоянно против превосходящих сил.

Пираты Магриба начали действовать. Уже. Вон — Голицын написал, что получил голубиной почтой известие о крупном набеге пиратов на Италию. Куда-то под Геную. Подробностей пока нет, но треволнения по всему «сапожку» пошли изрядные. Пираты давненько ТАКИХ крупных набегов не совершали. Дерзких и массовых. И, насколько знал Алексей, хорошо вооруженных. Одних только мушкетонов в качестве аванса они семьсот штук забрали и двести ручных мортирок. Да еще десять тысяч чугунных гранат для ручных… и прочего, прочего, прочего. Все что могли в моменте отгрузить со складов, все описи и передали. Что незамедлительно и сказалось.

А вот в Германских землях все было непросто.

Очень непросто.

Напоминая скорее протухшее, гнилое болото, а не политическую борьбу. Потому как восстание протестантских радикалов Бремен-Фердена и Мекленбурга разгоралось шире и сильнее. И чем дальше, тем лучше становилось видно — здесь явно участвовали не только Вена с Парижем, но и соседе.

Почему? Это не было секретом. Слишком уж болезненно многие воспринимали укрепление России в Нижней Германии. И четверти века не прошло, как в здешних краях «Московию» воспринимали не иначе, как далекое варварское государстве. Дикое и неотесанное, отсталое и примитивное… Сказывалась пропаганда, которую поляки и иезуиты вели уже больше века. Аккуратно с Ливонской войны.

А тут — нате. Два крупных региона Нижней Германии теперь контролировала именно эта дикая Московия. Один так и вообще — вошел вполне законно в состав ее владений. Отчего «лучшие люди города» и прочие «образованные элиты» начали испытывать сильнейшее раздражение. Вот как осознали ситуацию, так и начали. Для чего потребовалось некоторое время. Тем более Бремен-Ферден относился к западным землям Нижней Германии, что лежали чуть ли не на границы с Нидерландами. Где они и где Россия?

Да, открыто все лишь ахали и охали. Причем негромко.

На деле же эти самые протестанты не только имели сочувствующих на территории Мекленбурга и Бремен-Фердена, но большое количество опорных баз на сопредельных территориях. Туда они отходили, там кормились, лечились, вывозя раненых и так далее. При полном попустительстве местных властей, которые, казалось, в упор ничего не замечали и замечать не хотели.

Гнилая ситуация.

Очень.

Прямо мерзопакостная.

И у Алексея от нее аж зубы сводило. Ведь очевидно было — втягивали в долгую войну в регионе. Странную. Не то обычную, не то Гражданскую. Этакий ремейк Тридцатилетней. А оно России надо? Вот он не видел никаких выгод от такой мясорубки.

Речь Посполитая, получившая щелчок по носу, который ей чуть шею не свернул, активно занималась перевооружением. Король, взявший непонятно откуда деньги, занимался устройством армии. В первую очередь пехоты и артиллерии по русском образцу. И к осени 1712 года у него уже имелось десять пехотных дивизий, скопированных чуть ли не один в один с русских. Выучка, правда, уступала. Но десять дивизий это десять дивизий! Больше шестидесяти тысяч строевых! При них по артиллерийскому полку с 3,5-дюймовыми пушками французской отливки. Параллельно король пытался хоть как-то реанимировать гусарские хоругви. По новому. За королевский счет. Так что в целом, все это выглядело как относительно небольшая, но крепкая и довольно опасная армия.

И она укреплялась.

Едва ли не каждый месяц приходили сведения о том, как поляки и литовцы что-то там толковое делали. Оружие, правда, свое выпускать не могли. Обходились импортным. И его явно не хватало. Однако это вообще мало на что влияло в геополитическом смысле.