Поручик Бенц

Рядом, за самшитовой шпалерой, послышались чьи-то энергичные шаги, и Бенц умолк на полуслове. Стояла непроглядная тьма. Бенц подумал, что это, наверное, горничная – у Гиршфогеля была вялая походка. Но кто бы это ни был, Бенц не хотел делиться с ним своим страданием. Даже фрейлейн Петрашевой он сказал много лишнего. При свете далекой лампы Гиршфогеля он увидел ее искаженное, залитое слезами лицо.

Она плакала. Бенц оставил ее во мраке и, безжалостно ступая по клумбам левкоев и гвоздик, вышел из сада. Возле ступенек парадного входа он заметил силуэт человека, прошедшего за кустами. Незнакомец остановился с явным намерением разглядеть Бенца. По австро-венгерской фуражке, по сверкнувшему из-под козырька моноклю, по безупречной элегантности мундира Бенц догадался, что это был капитан фон Гарцфельд. Разумеется, он. Уверившись в этом, Бенц испытал мрачное удовлетворение.

Он прошел мимо капитана Гарцфельда, даже не козырнув ему.

VIII

Бенц отправился на дежурство в госпиталь. Всю ночь он провалялся на походной кровати, не сняв сапог, измученный, разбитый и в то же время опьяненный слезами Елены. Ему казалось, что подошел конец их отношениям. В ту ночь он еще верил в возможность спасения – верил в силу своих жестоких слов, которые продолжал твердить про себя. Но не было ли это самообманом? Он знал безнадежных морфинистов, которые до последнего вздоха уверяли, что сохранили силу воли, но так и не проявляли ее, чтобы спастись от гибели. Он стал таким же. Любовное исступление сладостно и увлекательно, но, как и всякое другое, подтачивает и неумолимо сокрушает волю. И все же, если выбирать одно из двух: никогда не встретиться с Еленой или же оказаться в теперешнем своем состоянии, – Бенц предпочел бы второе. Даже спустя много времени ему не раз хотелось вновь пережить мучительное напряжение этих дней, исполненных восторга и сомнений, ощущения счастья, пусть недостижимого, омраченного тенями, которые никакой свет не мог разогнать.

В ту ночь Бенц решил не бывать у Петрашевых. Но был ли он в силах забыть Елену? Он не думал об этом. Бунт гордости так же ослепляет, как любовь и ненависть. Бенц шел по гребню меж двух бездн: с одной стороны – дурманящее блаженство обладания Еленой, с другой – невыносимая пустота жизни без нее. С этого пути некуда было свернуть. Даже если бы Елена уехала в Софию.

Пока события шли своим чередом, Бенц непрестанно ощущал какое-то суровое сочувствие со стороны Гиршфогеля. Иначе он не мог объяснить себе его поступок, когда тот внезапно и грубо раскрыл тайну странного поведения его новых знакомых.

Однажды после обеда Гиршфогель заехал к Бенцу в госпиталь и учтиво спросил, не угодно ли тому принять участие в партии в покер у Петрашевых.

– Дом в моем полном распоряжении, – сказал Гиршфогель. – Фрейлейн Петрашева и капитан фон Гарцфельд уехали сегодня утром в Софию.

Обуяла ли Бенца ревность? Из всех гибельных сил, руководивших его поступками, ревность всегда стояла на последнем месте. Какое-то грустное смирение охватило его. Он высказал удивление тем, что фрейлейн Петрашева уехала так неожиданно. Затем спросил, кто будет их партнерами в игре, и узнал, что два немецких офицера, едущих в штаб Шольца. Ему было все равно, согласиться или нет. Он предпочел первое, полагая, что к его страданиям уже нечего прибавить. К тому же его обуревало горькое любопытство – быть может, он узнает, как провела Елена последние дни перед отъездом.

Гиршфогель пояснил:

– Будем играть в покер только час. Потом останемся вдвоем и сможем поболтать за бутылкой вермута. Мои знакомые уезжают вечерним поездом.

Знакомыми Гиршфогеля, а вернее, Андерсона и Петрашевых оказались двое драгунских подпоручиков с опереточной внешностью – стройные, белокурые, хорошо воспитанные молодые люди. Нетрудно было догадаться, что они не раз бывали в компании Елены. Глядя на их жизнерадостные, юношеские лица, Бенц еще больше помрачнел. От их надушенных, с иголочки, мундиров веяло беззаботностью и кукольным фатовством. Побрякушки тщеславия, золотая мишура, прикрывающая кровавые лужи войны, – вот к чему вернулась Елена в Софии.

Бенц играл рассеянно, но выигрывал. Оба подпоручика, несмотря на крупный проигрыш (они предложили несуразно высокие ставки), ровно через час, как истые джентльмены, прекратили игру. Бенц с облегчением швырнул карты на стол. Он выиграл триста марок с лишним, Гиршфогель – намного больше. Драгунские подпоручики расплатились, им явно доставило удовольствие подчеркнуть, что они в силах сделать это не отходя от стола. С тех пор Бенц не виделся с ними. Они исчезли из его жизни бесследно, как и многие другие в ту пору.

– Полагаю, что покер не доставил вам особого удовольствия, – сказал Гиршфогель, когда драгуны ушли.

– Да, – признался Бенц. – Я чувствовал себя чужим в компании этих юношей. Насколько я понял, они из софийского окружения фрейлейн Петрашевой. Они несколько раз упоминали о ней.

– Простого тщеславия ради, – сказал Гиршфогель, наливая Бенцу вермут. – Они часть своры, которая кружит около нее. Каждый из них сдох бы от счастья, если б мог назваться ее любовником. Но она выставляет их, когда ей вздумается. Бедная и порядочная девушка не могла бы позволить себе такую роскошь.

– Порядочная? – спросил Бенц с вежливой укоризной.

– Да, порядочная. Я никогда не утверждал, что фрейлейн Петрашева порядочная девушка. Но я же никогда не говорил, что она, например, невоспитанна или глупа. Эти паяцы в мундирах интересуют ее не больше, чем оловянные солдатики, которыми она играла в детстве.

Бенц безразлично пожал плечами и осушил свой бокал. Он почувствовал, что алкоголь начал действовать. Гиршфогель достал из буфета новую бутылку и продолжал:

– Она слишком интеллигентна, чтобы попасться в руки дураку. Однако это не мешает ей очертя голову гоняться за самыми вульгарными удовольствиями. С Рейхертом…

– Разве Рейхерт был глуп? – спросил Бенц.

Гиршфогель лихим ударом кулака вышиб пробку и налил вермут. Бенц прикинул, что уже, наверное, в пятый или шестой раз. И залпом выпил свой бокал.

– Вовсе нет! – сказал Гиршфогель. – Вернее сказать, он вовремя одумался. Только дураки не мстят, а Рейхерт отомстил.

– Отомстил! – произнес презрительно Бенц. – Но как?…

Он был уверен, что услышит из уст Гиршфогеля очередную несуразицу о Елене.

– Вот так! – сказал Гиршфогель, задетый тоном Бенца, и сделал непристойный жест пальцами. – Фрейлейн Петрашева забеременела.

Выпитое затуманило голову Бенцу, но он мгновенно протрезвел. Он вдруг услышал невыносимую, мучительную тишину, ему стало страшно и показалось, что поза, в которой он сидит, ужасно неудобна и что ее надо переменить. Он шевельнулся с неимоверным усилием, словно спасаясь от опасности, словно некая громада с грохотом рухнула рядом, чуть не задев его. Осознав, что остался жив, он замер на месте, не в силах ни о чем подумать, тупо воспринимая лишь простейшие зрительные впечатления. Он видел льняную скатерть, бокал с вермутом, разноцветные жетоны, разбросанные по столу. Душевное потрясение парализовало его. И среди этой неподвижности, среди мертвенной тишины, окружавшей его, он вдруг увидел, что бокал его наполнен. Возможность совершить хоть какое-то действие была импульсом, восстановившим работу его мысли. Он залпом выпил бокал и только тогда заметил, что Гиршфогель пристально наблюдает за ним. Алкоголь придал Бенцу спасительную самоуверенность, и он не только не смутился, а, наоборот, решил, что Гиршфогель ни о чем не догадывается. Справившись с волнением, Бенц громко расхохотался.

– А! И сделала аборт!.. Ха-ха-ха!..

Он сам содрогнулся от своего циничного смеха.

Лицо Гиршфогеля вытянулось еще больше.

– Нет! – сказал он. – Аборт сделаете вы!

У Бенца хватило выдержки не вскочить со стула и не закричать во весь голос: «Вы с ума сошли!» Впрочем, это вряд ли произвело бы впечатление на Гиршфогеля. Бенца угнетала мысль, что, как бы он ни реагировал, этот человек останется глух и нем, как мумия. Его взбесила внезапная догадка, что ради этого разоблачения Гиршфогель и пригласил его. Мысли Бенца побежали с безумной скоростью и, преодолев хаос растерянности, вернули его к ужасающе ясному восприятию действительности. В памяти прошла вереница событий последних двух недель. Он вспомнил чем-то искусственное знакомство в дороге, лунную ночь на веранде, бесконечные и нарочитые разговоры между Гиршфогелем и Андерсоном о причудливой жизни фрейлейн Петрашевой, вспомнил смутный ужас, который терзал ее. Все встало на свои места с отвратительной ясностью. Он понял, почему они интересовались, хирург ли он, почему так настойчиво заискивали перед ним, понял смысл жестокой комедии их сближения с ним.