Поручик Бенц

Лафарж обошел весь дом, но не нашел ее.

– Она ушла!.. – с изумлением сказал он.

– Вы ее отыщете, – сказал Бенц с горькой усмешкой.

– Да, но почему она ушла?

– Из страха.

– Не может быть. Она видела, как мы разговариваем. Ей нечего было бояться…

Лафарж еще раз обошел все комнаты, зажигая лампы и вглядываясь в каждый угол. Когда он вернулся, лицо его выражало затаенную тревогу.

– Я приду завтра вечером, – сказал он быстро, надевая плащ. – Паспорт и визы будут готовы не позже чем послезавтра. А пока…

Он протянул руку и взглянул на Бенца.

– Дайте мне честное слово, что не прибегнете к другим решениям!

– Даю, – сказал Бенц.

– А я вам – мое.

Они обменялись рукопожатием. Глаза их встретились. Оба почувствовали, что в этот миг они забыли про ненависть, которая движила миллионами немцев и французов, еще продолжавших сражаться. Встретились две человеческие души, между которыми проскочила искра сочувствия – таинственный, милосердный свет, единственный, который мерцает иногда во мраке безысходности и отчаяния.

Лафарж Пьер Жан!.. Почему это имя так глубоко отозвалось в сердце Бенца? Как будто судьба, сведя его с Еленой и с Лафаржем, хотела одновременно показать ему крайности ненависти и великодушия!

Можно ли верить Лафаржу? Вот вопрос, который задал себе Бенц тотчас же после его ухода. Происшедшее казалось ему столь невероятным, что, оставшись один, Бенц в первые минуты усомнился в выполнимости обещания Лафаржа. Однако неоспоримые факты говорили в пользу капитана. Лафарж, положившись на слово Бенца, предоставил ему полную свободу действий – вплоть до бегства. Он явно сочувствует Бенцу. И наконец, Лафарж – офицер и дал ему честное слово. У офицеров своя мораль, которая сурово осуждает измену, подлость, вероломство. Если Лафарж почему-либо намеревался выдать Бенца, неужели он прибег бы к такому чудовищному лицемерию, давая Бенцу свое обещание?

Все эти соображения успокоили Бенца. Возвращение к жизни людей, примирившихся было с необходимостью умереть, подобно второму рождению. Стихает мучительная душевная боль, мысль работает трезво, воля готова к действию. Дух возрождается, и люди скоро создают себе новые иллюзии или незаметно возвращаются к старым. Бенц переживал именно такой подъем жизненных сил. Он потерял Елену, но все еще любил ее. И это чувство, так же как и возможность спасти свою честь, снова привязывало его к жизни. Когда Бенц увидел Елену впервые, он и думать не смел, что она станет его любовницей. Разве не смирился он тогда со своей скромной участью, разве не был счастлив, как Андерсон, просто от того, что дышит одним с ней воздухом? Чем же это состояние отличалось от его теперешнего и от того, которое было ему уготовано в будущем? Имел ли он право осуждать и ненавидеть Елену? Ах, как жестоко раскаивался сейчас Бенц, как сожалел о пощечине!.. Он мечтал вновь встретиться с ней, целовать ей руки, умолять о прощении. С грустным смирением его любовь оживала и, как побитая, униженная собака, была готова переносить новые обиды…

Бенц съел оставшиеся в столовой бутерброды. Голод – удивительная сила, которая заявляет о своих правах даже в самые возвышенные моменты. Бенц в конце концов успокоился или, точнее, смирился с судьбой. Внезапный и полный разрыв с Еленой имел ту хорошую сторону, что избавлял его от мучительных сомнений, которые он испытывал бы, если бы слухи об ее отношениях с Лафаржем доходили до него со стороны. Нет ничего бесплоднее и мучительнее размышлений ревнивца, которые питаются лишь смутными подозрениями. Бенцу было знакомо это состояние и он находил горькое утешение в том, что строил планы своей будущей жизни уже без Елены… Да, он будет жить мыслью о ней и в бесплотной дружбе с ее призраком будет ждать старости. Он будет издали следить за ее жизнью и будет приходить ей на помощь всегда, когда ей понадобится его готовность отдать ей все…

Резкий звонок прервал его мысли.

Бенц вздрогнул и насторожился. Кто это? Елена, Лафарж или кто-нибудь из прислуги? Пока он терялся в догадках, звонок повторился, длинный и настойчивый. Бенц спохватился, что забыл погасить в гостиной свет. Звонивший был уверен, что в доме кто-то есть.

Бенц решил выждать.

Если это Лафарж или Елена, они смогли бы предупредить его, например, тихим окликом. Затем эта мысль показалась ему нелепой. Мог ли он допустить, что после случившегося Елена придет первой? А Лафарж ушел всего четверть часа назад. Зачем ему так поспешно возвращаться?

Скорее всего, звонил кто-нибудь из прислуги. Но в таком случае они могли отпереть дверь своим ключом. Действительно, они могли подумать, что, раз никто не открывает, значит, Елена и Лафарж ушли, забыв выключить свет. Хорошо было бы, если бы это звонила Сильви. Бенц по-прежнему доверял ей. А если лакей? Это предположение заставило Бенца вспомнить об унылом и неприглядном убежище на чердаке.

Пока Бенц колебался, послышался еще звонок, а за ним – торопливые, сильные удары в дверь. Такие же, но более глухие удары донеслись со стороны черного хода. Затем послышался треск взламываемой двери.

События развивались стремительно и неожиданно.

Бенц не успел принять никакого решения. Несколько секунд он простоял в оцепенении, потом, инстинктивно сунув руку в карман, где лежал пистолет, направился в прихожую с тем, чтобы подняться на чердак. В эту минуту он уже не мог рассуждать и подчинялся лишь безотчетному инстинкту.

Когда он вышел из темной столовой, яркий свет из открытой двери гостиной, проникавший в прихожую, ослепил его, и несколько мгновений он ничего не различал. Потом глаза его свыклись со светом, и он увидел, что перед ним стоят зуавы. Они были в красных кепи и голубоватых шинелях, яркие белки глаз придавали их наглым физиономиям зловещую выразительность.

Несколько мгновений окаменевший и ничего не соображающий Бенц смотрел на направленные ему в грудь дула карабинов. Затем он машинальным движением выхватил и вскинул пистолет. В какое-то невероятно напряженное мгновение Бенц успел заметить, как глаза зуавов широко раскрылись. Потом грянул оглушительный залп, и Бенц рухнул на пол.

Зуавы ворвались в прихожую. Один из них наклонился и поднял Бенцу голову.

Глаза Бенца с загадочным синим блеском смотрели неподвижно.

Потом по телу его прошла судорога, руки вытянулись, изо рта медленно потекла струйка крови.

Зуавы молча наблюдали за агонией.

Они с удивлением заметили, что лицо этого рослого, стройного «боша» за несколько мгновений до смерти застыло в странной, почти счастливой улыбке.

Поздно вечером капитан Пьер Жан Лафарж вошел в кабинет полковника Монталу, начальника разведки при штабе генерала Кретьена. Бледный, осунувшийся, взволнованный только что услышанной новостью, Лафарж остановился перед письменным столом, за которым сидел полковник, и глухо спросил:

– Господин полковник, лицо, предавшее немецкого офицера, – женщина?

Полковник Монталу недовольно поднял свою лысую голову. Случай, по его мнению, был маловажный, и Лафарж мог бы навести справки на следующий день, в отведенное для доклада время. Но он не рассердился – Лафарж был лучшим его офицером.

– Молодая, очень красивая женщина? – повторил Лафарж, затаив дыхание.

– Да, молодая и очень красивая женщина, – подтвердил полковник.

И он поглядел на Лафаржа, ожидая услышать нечто интересное.

Но Лафарж отвернулся к окну и устало глядел сквозь темные стекла в черную осеннюю ночь.

С брезгливостью и грустью думал он о Елене…