Прочнее цепей

Она лежала на земле бездыханная. Равнодушная к холоду и крику своего жениха. Холодная, нагая, в крошечных росинках, оставшихся от дымки, – они искрились в лунном свете и грозились в ближайшее же время превратиться в кристаллики льда. На груди ее покоился его подарок – плакал глазком-фианитом маленький серебряный дельфин…

- Ярина, – голос Марека задрожал, захрипел, срываясь на шепот. – Открой глаза, ну посмотри же на меня! Яриночка!

Боялся коснуться, не знал, как подступиться. Она мертва? Как дикий зверь, взвыл Марек на луну; гортанный хрип разлетелся над молчаливым лесом – выше голых деревьев, выше пенистых облаков…

- Яриночка… Малая…

Дрожащими руками он в панике стянул с себя Ванину куртку, перетащил к себе на колени бездыханную девушку и судорожно стал ее одевать. Отчаянно прижав к себе, молил: открой глаза, открой! Горячей, взмокшей ладонью прошелся по ее телу, ища признаки жизни, не сразу вспомнив, что проверять надо пульс. А когда вспомнил, когда трясущейся рукой коснулся бледной шейки, – заплакал, как ребенок, и еще крепче прижал к себе Яринку.

Потому что успел. Потому что венка на шее дрожала, пульсируя тоненькой ниточкой жизни. Надо отогреть девочку скорее, надо унести ее отсюда в тепло… Марек встал вместе с Яриной. Сам с трудом держался на ногах, но ее отпустить не мог – прижимая драгоценную свою, побежал он к лесу, оставляя за спиной место собственной казни и место собственного воскрешения.

Конечно, он об этом не знал, как и не знал, что где-то там навсегда осталась Агнешка. Ее он не видел на поляне, да и не за ней приходил, – волновала его лишь та, чья головка сейчас покоится у него на груди, обжигая холодом мокрых волос. Волновала его лишь та, чье дыхание дороже ему всего на свете.

- Потерпи, малая, мы скоро придем, - приговаривал он, стараясь прижимать ее покрепче, пытаясь отогреть ее своим дыханием.

И она отогрелась. Открыла глаза, зашевелилась, не сразу-то и сообразив, что находится в чьих-то руках. А ночь, темно, лес кругом – ничего ж не видно! Попа мерзнет, едва прикрытая курткой, ноги и вовсе ломят от холода… Значит, жива.

Потихоньку и память вернулась – вспомнила Яринка, как пришла с Агнешкой на поляну, как обряд они проводить начали, как то, что было в облике сестры, на миг вернуло прежнюю Агнешку, и та, занеся нож над Яринкиной рукой, вдруг вскрикнула и быстро-быстро что-то зашептала, словно боясь не успеть сделать нечто важное. А потом… Потом нож опустился почему-то не на Яринкину руку – а на Агнешкину. Не успела Ярина и понять, что происходит, остановить сестру, как в ту же секунду померкло все вокруг, и непроглядная Тьма накрыла поляну; раздался Агнешкин крик, и какая-то сила отбросила Яринку от жертвенного камня – она отлетела на несколько метров и тут же, стукнувшись о землю, потеряла сознание.

А теперь сознание вернулось… Чьи-то руки крепко, но бережно, прижимали ее к теплому телу под рубашкой, и Яринка всхлипнула, узнав их.

- Марек…

Голос ее прозвучал так тихо, что она и сама его не услышала, но руки, держащие ее, дрогнули. Тот, кто нес ее, вдруг сбавил ход, а потом и вовсе остановился – опустился вместе с нею на колени и склонился над ее лицом, дыша теплом. Тогда она увидела своего спасителя и потянулась к нему всем своим ослабевшим, продрогшим тельцем; обняла за шею крепко-крепко и уткнулась носиком в щетинистую щеку, которую еще недавно гладила, прощаясь.

Покатились слезы, не сдержавшись. Как и прежде, легла Яринке на затылок большая теплая ладонь – она, заметно дрожа, гладила влажные волосы, пока теплые губы, обдавая теплом, скользили по Яринкиной щеке, приговаривая:

- Ты жива, малая… Ты так меня напугала…

Знал бы он, как сам ее напугал, сколько претерпела она, пока он был под чарами приворота. Ему невдомек. Да и не нужно знать. Он жив, вернулся, – она счастлива, даже понимая, что сегодня ночью потеряла сестру. Думала, что смерть ее не переживет, – однако больно не было; казалось Яринке, что накрыли ее каким-то невидимым куполом, защищающим от новой боли. А может, просто сказалась усталость. Устала плакать, устала страдать и терять…

- Так холодно, - всхлипнула Ярина, задрожав.

И Марек тут же спохватился, встал и, обняв Яринку еще крепче, понесся к дому Агафьи.

- Потерпи немножко, мы почти пришли.

Глава 37

Утром Асю с Андриком охватила паника: ни одной, ни другой дочери дома не оказалось.

Ну с Яринкой все понятно – она наверняка рядом с Мареком, – а вот Агнешка куда подевалась с утра пораньше? Ну неужели поддалась уговорам сестры и опять пошла к чудовищу? Больше всего они боялись, что Агнешка сжалится, накормит Марека собой и продлит дни своих мучений.

- Пошли-ка мы к Митяю, - предложил Андрик. – И вообще, пора всю эту эпопею с Мареком заканчивать уже! Сколько еще это все будет продолжаться?

Как именно пора с Мареком заканчивать, Андрик уточнять не стал, но Ася с мужем согласилась, и вместе они с утра пораньше отправились к дому старосты.

Дед Митяй о случившемся ночью еще не знал и очень удивился их визиту. Однако люди эти были ему откровенно неприятны, и он с порога дал понять: их видеть он не очень-то рад. Не успели они и в дом войти, как старик начал возмущаться, мол, Агнешка должна немедленно снять приворот и перестать мучить и парня, и сестру; стал даже угрожать, что всем расскажет – сегодня же! – что она натворила. Возмущался, кричал, но из всего поняли Андрик с Асей только то, что ни Ярины, ни Агнешки, ни даже Марека у Митяя нет.

- Митяй, да хватит уже орать! – гаркнул Андрик на деда. – Отвечай, где мои дочери?

- Откуда же мне знать? Ты отец – тебе за ними и следить! Смотрел бы хорошо – авось, и проблем у нас меньше было б! – съехидничал старик, но все же буркнул, чтоб поскорее убрались из его дома нежеланные гости: - Ярина наверняка у Агафьи, а ведьма твоя, надеюсь, отворот ушла делать!

- Типун тебе на язык, Митяй! – разозлился тогда Андрик, схватил жену за руку и пулей выскочил из дома старосты, ворча на Агафью: – Вот карга старая! Все разболтала!

Агафья, напротив, впустила их молча. Не шумела, не поучала, а просто отошла в сторонку, пропуская нервных гостей в дом – мол, идите, сами все увидите.

Ну а что она могла сказать им? Вот сама она очень обрадовалась, когда оживший Марек вернулся к ней с Яриной – обессилевшей, замерзшей, но тоже живой. Эти двое должны были жить – это справедливо! Но понимала она и то, что Ася с Андриком на месте живого Марека предпочли бы увидеть Агнешку.

Так и случилось. Они прошли в комнату Вани и оторопели, увидев Ярину, спящую на груди у Марека. Сам он не спал – как верный пес, он сторожил сон их дочери. Она и так заснула нормально только под утро: после ночных приключений у нее начался жар, Агафье с трудом удалось немного сбить температуру; Ярина пыталась заснуть, но то и дело вскрикивала, просыпалась в слезах – снилась ей то Агнешка, то умирающий на ее глазах Марек, а она разрывалась между ними и плакала, плакала, плакала… Да и он после того, как едва не потерял ее, глаза сомкнуть боялся – так всю ночь и следил за Яриной, прислушивался к ее дыханию и пытался отогреть.

- Не будите ее, - тихо попросил Марек, заметно занервничав.

Занервничали и Ася с Андриком. Ведь увидели они не чудовище, которое мучило Агнешку, не умирающего, от которого ни на шаг не отходила Ярина, а живого и невредимого Марека, которого все здесь знали с детства. Человека осунувшегося, как после долгой изнуряющей болезни, но живого. Того, прежнего.

Под их взглядом Марек почувствовал себя виноватым – когда он принес сюда Ярину, Агафья вкратце, не вдаваясь в подробности того, что он натворил за это время, рассказала ему про приворот и про то, почему его невеста в таком состоянии. Он понимал, что Ася с Андриком ему теперь рады не будут и в смерти Агнешки обвинят его – так и есть, удивление они испытали и... ужас. Ведь если он жив, здоров и снова с Яриной…