Прочнее цепей

Глава 32

Проснулась Ярина в комнате, которая должна была стать их с Мареком, на одной кровати со спящей Агнешкой – видимо, отцу все-таки удалось сломать замок и забрать дочь из промерзшей комнаты.

Ярина привстала, огляделась… Умылась, оделась и убежала – к Мареку, конечно.

Однако к Мареку ее не пустили.

Проснулось наутро вместо парня то, что уже было знакомо Ярине, но повергло в ступор и деда Митяя, и мужиков, дежурящих у сарая. Оно выло, материлось и требовало Агнешку. Оно крушило все, что под руку попадется, и пыталось выбраться из сарая – пришлось мужикам для усмирения дать ему тумаков, и тогда оно заскулило, закорчилось от боли, но притихло, забившись в угол, на свой топчан, и лишь тихонько, жалобно подвывало, ожесточенно скребя возбужденную плоть.

Ярина выслушала старика и тяжело вздохнула:

- Ладно, дедушка Митяй, я знаю, как его успокоить. Не бейте его только, прошу.

И встала из-за стола. Митяй напрягся сразу же:

- Ярина, не пущу! К нему, такому, я тебя на пушечный выстрел не подпущу!

- Да я не об этом… Я скоро вернусь.

Одарив старика грустью во взгляде, Ярина покинула дом.

Меньше всего на свете ей хотелось делать то, зачем возвращалась она домой. Но выхода иного нет, и если Мареку от этого хоть малость полегчает – что ж, она собственноручно даст ему это «лекарство».

Когда она вернулась домой, Агнешка уже не спала. Отца, к счастью, дома не было – он уехал в город за новым окном и мастерами, – и Ярина обрадовалась, что хотя бы сегодня ей не придется с ним ругаться, тратя драгоценные силы, которых и так уже почти не осталось. Девушка поднялась наверх, нашла Агнешку в спальне и заявила тоном, не терпящим возражений:

- Одевайся. Пошли.

- Куда? – не поняла Агнешка.

- К мужу твоему.

- Ярин…

Пискнула так испуганно, моляще… Но Ярина открыла шкаф, вытащила одно из Агнешкиных платьев и бросила на кровать.

- Одевайся. Жду тебя внизу.

И ушла. Мать, увидев ее, с улыбкой позвала на завтрак. Говорила так, словно ничего страшного не случилось, словно улыбкой и лебезящим голосом можно все исправить или хотя бы залечить жестокие раны. Ярина ничего не ответила матери; она молча вышла из дома, боясь лишь одного – что Агнешка заупрямится и не выйдет, придется возвращаться домой, и тогда неминуем скандал, в котором, конечно же, никто не встанет на ее сторону. Мать горой встанет за Агнешку, а там, глядишь, и отец вернется…

Но к счастью, через несколько минут дверь скрипнула, и Агнешка послушно вышла из дома. Не сказать, что она жаждала встречи с «мужем», но совесть не позволила отказать сестре. Если б только Агнешка не обманула ее, если б только не лишила Марека себя, – возможно, ему бы не пришлось никого насиловать, и никто не жаждал бы сейчас его разорвать. Испытывала Агнешка дикие угрызения совести и за то, что случилось по ее вине с Мареком, и за ту боль, что опять приходится терпеть Яринке.

До дома старосты девушки шли молча. Всю дорогу Агнешка тайком поглядывала на сестру, а Ярина лишь прислушивалась к шагам рядом с собой – все, что нужно ей, так это чтобы Агнешка не отступила. Но та не смела отступить, не смела обмануть, как прежде. Чувствовала она себя агнцем на заклание, жертвой, которую ведут на откуп зверю, но перечить не решилась. После вчерашнего, когда Ярина, несмотря ни на что не сдала ее, ведьму, разъяренной толпе, Агнешка и вовсе ощущала себя последней тварью на земле. И раз уж Ярина хочет ею успокоить Марека – что ж, она потерпит, насколько хватит сил, сделает все, как хочет сестренка.

Дойдя до дома старосты, Ярина сбавила ход и пропустила Агнешку вперед. Дед Митяй, заметив девушек в окно, выскочил навстречу:

- Ярина, дочка, ты что задумала? Не пущу!

- Пустишь, дедушка Митяй, - тихо ответила Ярина и кивнула на Агнешку: - Кроме нее никто не успокоит Марека. Пустите ее к нему. Цела останется, не бойтесь.

- Ярин…

Митяй нахмурился – пускать к озабоченному, взбесившемуся парню молодую девчонку, пусть даже и виновницу происходящего, он не хотел, но Агнешка, желая хоть немного загладить свою вину перед сестрой, сама выступила вперед и кивнула Митяю:

- Не бойтесь за меня. Я действительно единственная, кто может сейчас ему помочь. Где он?

Ответила ей Ярина, кивнув в сторону сарая, и с мольбой посмотрела на старика:

- Пожалуйста, дедушка Митяй…

Ему ничего не оставалось, кроме как согласиться. Может, и неправильно это, – кто знает… Но дело Марека плохо, и если Агнешка может ему помочь – то пусть помогает. И пусть она, а не Яринка, расхлебывает ту кашу, которую сама же заварила. Дед Митяй кивнул мужикам, чтоб те пропустили Агнешку, и увел Ярину в дом.

Когда открылась дверь в сарай, Марек подумал, что его опять идут бить. Впрочем, пусть бьют – боль от побоев хоть немного отвлекает его от другой боли, непонятной, странной, заставляющей разрывать на себе кожу и лезть на стены.

Но его пришли не бить. Агнешка робко вошла внутрь. Не к месту отметила про себя, что здесь тепло, вопреки ожиданию, но, увидев Марека, поежилась, словно попала догола раздетой на тридцатиградусный мороз. Заметив ее, он оживился, зашевелился… Глаза его зажглись нездоровым блеском, и девушка испугалась, что он сейчас набросится на нее, подобно месяцами не жравшему зверю, что, дорвавшись до нее, разорвет ее на части в запале своей чудовищной «любви». Она застыла, как застывает жертва под гипнотическим взглядом хищника, что вот-вот набросится на нее, сожрет…

И Марек действительно, подобно этому хищнику, соскочил со своей лежанки и направился к ней. Медленно, как самый настоящий зверь во время охоты, настороженно, словно не веря своим глазам, словно опасаясь, что она мираж его воспаленного, озабоченного разума, он приближался, а когда приблизился, когда дрожащей рукой коснулся ее, Агнешка зажмурилась, ожидая… Удара? Насилия? Смерти? Когда знаешь, что перед тобой маньяк, есть чего бояться.

- Ты пришла, - раздавшийся рядом с ней голос сорвался, охрип. – Ты пришла ко мне… Не уходи, прошу тебя, не исчезай… Ты так нужна мне…

Марек опустился перед ней на колени, припал к ее рукам, словно она была божеством для него. Конечно, она была его богиней – ведь только в ее власти казнить его и миловать, ведь только в ее руках, в ее теле его исцеление, только она может загасить огонь, испепеляющий его, и успокоить, утолить его жажду…

- Где ты была? Почему так долго не приходила?

В глазах его блестели слезы – радости и отчаяния. Он стоял на коленях и осторожно, словно хрупкую, дорогую сердцу вещицу, гладил ее бедра, забираясь под платье. Но эта нежность не была долгой – цепкие пальцы вдруг нетерпеливо полезли выше, стали искать край колготок, а когда не нашли – вцепились в ткань и с треском разорвали. Грязные грубые руки коснулись оголившейся девичьей кожи и больно сжали холодные ягодицы, тело Марека задрожало от нетерпения… А Агнешка стояла, чувствовала все это и плакала.

- Как же я ненавижу тебя! – раздалось снизу, пропитанное болью.

И он вдруг выпустил ее, поднялся, увидел ее слезы… Одержимость в его глазах в один момент смешалась с отвращением, ненавистью:

- Ты смерти моей хочешь, дрянь? Ты почему бросила меня здесь одного?

Агнешка всхлипнула, но слезы только разозлили его. Рывок – и она уже впечатана в стену сарая. Еще рывок – и под вскрик развернута… Теперь она, а не он, царапала ногтями равнодушные стены, собирая под кожу занозы.

А дальше все стремительно, как раньше… Стоит с голой попой и задранным платьем и ждет, пока он в спешке спустит штаны. Стоит и плачет, когда без лишних церемоний, насухую, в нее врываются, рыча от вожделения, долбятся, разрывая; когда с жалобным звоном летят на деревянный пол пуговицы от ее пальто; когда под плотную распахнутую ткань лезут шершавые лапы, рвут платье и сминают оголившуюся грудь так яростно, что сложно становится сдерживать крик. Агнешка забилась, попыталась выбраться из-под тяжелого тела, вжимающего ее в стену, закричала, зовя на помощь, – и тут же получила удар по лицу. И тут же стало невозможно дышать из-за ладони, зажавшей рот. И тут же ее оторвали от стены и потащили вглубь сарая, на топчан, чтоб уже там продолжить начатое. Плевать ему на слезы ее и боль, плевать на крики, на мольбы, – она всего лишь та, после кого на время станет легче.