Хозяйка замка Эдвенч

Глава 16

Следующие два дня почти выпали у меня из памяти.

Тело Барб положили на какие-то доски прямо на улице, я стояла возле него, гладя холодную твердеющую руку. Приходил, кажется, священник откуда-то и что-то бубнил, появлялись и исчезали люди, но было их немного. Мэнди тянула меня за рукав и пыталась увести, но я слабо понимала, что она говорит:

-- Пойдем, там кухарка главная ругается – рук-то не хватает. Пойдем, Элиз, накажут же…

Потом, возможно, я потеряла сознание…

Очнулась я в своей комнате от сильного кашля. Простыла, вон и нос заложен, глаза слезятся, да и сорочка промокла от пота. Но мне, по сути, было наплевать. Дверь в комнату распахнулась – незнакомая женщина со свечей. В возрасте уже, но не старуха. Тяжелое лицо с почти бульдожьими складками, недовольно поджатые губы, маленькие внимательные глазки:

-- Лежишь?

В ответ я снова раскашлялась. Она посмотрела, как я корчусь на полу, и ушла. В окошечко лился сероватый дневной свет. Получается, я проспала весь вечер, ночь и еще большую часть утра.

Плакать я не могла. Думать о смерти Барб я тоже не могла. Просто физически не могла, и все тут. Казалось, что от этих мыслей я проваливаюсь в черный бездонный колодец, где на дне лежит сумасшествие…

Я стала придумывать разное… Барб не умерла. Она просто уехала! Да, вот именно, уехала в деревню. И там у нее есть свой домик, где живет ее дочка. И у Барб внуки, целых три внука. И она там счастлива! Она печет им сладкие пироги и балует пудингами.

Я видела этот домик где-то внутри себя. Каменный, невысокий, с тремя узкими стеклянными окошками. У дверей, сколоченых из темных широких досок – низенькая скамеечка. И на ней сидит Барб, в синем платье с белым воротником, которого у нее отродясь не было. А рядом, на скамейке, большая глиняная миска с золотистыми, масляно поблескивающими пирожками.

Я почти слышала ее чуть ворчливый голос:

-- Нельзя так, ягодка моя… Ну, мало ли как в жизни-то бывает, а так убиваться негоже это. Ты вот глупостев-то не делай, а работай, да на оспода Бога нашего надейся! – она перекрестилась. – Он тебе всё и обустроит по своему разумению!

Я точно знала, что Барб вдова, что у нее была единственная дочь, умершая в младенчестве, и никаких внуков быть не может. Знала, но верить не хотела… Счастлива она, и всё!

Наверное, я снова задремала и, вздрогнув, проснулась, когда дверь в мою каморку распахнули и на пороге появилась Мэнди. Глаза от свечи у меня слезились теперь еще сильнее. Заметив это, она села рядом со мной прямо на пол и убрала свечку куда-то за спину. В руке Мэнди держала большую глиняную кружку, из которой торчала деревянная рукоятка.

-- Вот, давай-ка, бедолажка… -- она зачерпнула большой ложкой из кружки какое-то варево и поднесла ложку прямо к моим губам, уронив горячую каплю мне на лицо.

Я поелозила и села – хотелось пить.

-- Мэнди, – просипела я, – дай мне кружку, я и сама могу…

Я жадно пила горячий травяной сбор с медом, а Мэнди мне выговаривала:

-- …что уж теперь… А жить все одно надоть… А ты, эвон, придумала! А она вовсе и не злая. Ну, построжей, чем Барб-то была, упокой оссподи, – Мэнди перекрестилась и продолжила: -- Это вот она тебе питье целебное послала. Сама и травов накидала, каких надобно.

Я закашлялась, и она, подождав, пока я кончу хрипеть, закончила:

-- Марта тебе велела лежать. Ты уж не перечь ей, Элиз, лежи покудова.

-- Подожди, как лежи? А Барб хоронить когда?!

-- Дак а все уже, – простодушно ответила она. – Свезли на кладбище. Еще вечор свезли. Сказывают, барон велел ей крест сколотить, дай ему оссподи здоровья и всякого блага, – Мэнди опять перекрестилась. – Это уж потом, как оздоровеешь, сходишь к ней, попрощаешься. Глянь-ка, всего ничего и отработала, а он ее как верную служанку похоронил! – похвалила она барона.

-- В каком смысле, верную? А что, бывают неверные?

-- А то ж! Другой бы господин про крест и не заикнулся. Барб и служила-то мало совсем…

-- Мэнди, а если мало служат, то что, хоронить не будут?

-- Дак будут, конечно. Вона в общую могилу закинут, да и дело с концом. А весной закопают. А тута на кресте честь по чести будет написано, кто она и откудова взялась…

Нормально думать я еще не могла, но такое различие даже в смерти поразило меня. Получается, если я умру, меня кинут в общую могилу? Впрочем, эти мысли только напомнили мне, что сейчас и здесь я совершенно одинока – Барб ушла навсегда. Некому будет беспокоится, что там и как у меня на могиле.

-- Ну, ты лежи покудова, да знай отдыхай, а мне идти требовается, а то Марта осерчает – Мэнди нехотя поднялась с пола.

-- Она откуда взялась, эта Марта? – я протянула ей кружку.

-- Так ее баронесса-то новая с собой привезла из самого Вольнорка.

-- Баронесса… -- я вспомнила, с чего началась вся эта история. – Точно, баронессу же ожидали…

Мэнди ушла, а я, повернувшись лицом к стене, наконец смогла заплакать.

Отлежала я еще три или четыре дня, точно даже не скажу. Несколько раз в день заходила Мэнди и приносила мне травяное питье, внимательно следя, чтобы я опустошила кружку до дна. Даже спрашивала, не хочу ли я поесть. Но аппетита не было совершенно. Она приносила хлеб с сыром и однажды даже миску крепкого бульона, но если бульон я еще осилила, то остальное возвращала ей.

Из-за отвара или от болезни я часто забывалась неглубоким сном. Это было настолько выматывающе, что, невзирая на кашель и общую слабость, я встала утром вместе со всеми остальными слугами и отправилась на кухню – все же там были люди. Да и валяться, когда все работают, мне было стыдно.

Тем более, что я понимала: у меня обычная простуда, а не грипп, и я никого не заражу.

Народу в кухне изрядно прибавилось, как и кастрюль к завтраку на плите. Сновали незнакомые люди, две женщины варили в огромных бачках кашу для слуг и военных. Чуть с краю от них Марта что-то колдовала над небольшим сотейником. Закончив возню и закрыв блюдо крышкой, она заметила меня, посмотрела мрачновато, поджав губы, и спросила:

-- Барб тебе кто была?

-- Служили раньше вместе в одном доме.

-- Она тебя учила, вроде как?

-- Да, учила.

Я заметила, что Марта разговаривает чуть иначе. Речь тоже не самая грамотная, но более «городская», что ли. На поясе у нее висел тот самый ключ от буфета с пряностями. У меня на глаза навернулись слезы – это было напоминанием мне…

-- Так, ты тут сырость не разводи мне! Все там будем.

Я кивнула головой, понимая, что она права.

-- Садись вон, – тетка так энергично кивнула на стол в углу, где завтракали две женщины, что у нее колыхнулись бульдожьи щеки. – Сейчас поешь, потом поговорим еще. Ты, вроде как, и в пряностях толк знаешь?

-- Знаю.

-- Ну, ешь иди. Да вечером ко мне зайди в комнату. Вещи там остались от прежней хозяйки – заберешь.

Я с трудом глотала вязкую пресную кашу, понимая, что Мэнди права – новая кухарка не злая и по-своему даже честная и справедливая женщина. Только вот кухня без Барб уже не казалась мне такой надежной и уютной, как раньше. Все здесь было чужим, как и люди вокруг.