Страница 10 из 45
— Ему не по душе цифры дорожных катастроф и их жертв, — сухо сказал Роджер. — А что произошло с пострадавшей, с этой миссис Роули?
— Кошмарная история, — ответил Конноли. — Она была парализована, не могла ни говорить, ни двигаться. Живой мертвец. В конце концов умерла, примерно, через год после несчастного случая. Впрочем, это не имело влияния на решение суда. Она вышла из автобуса, не посмотрев, куда идет. Если бы ты спросил мое мнение, то пешеходы представляют не меньшую угрозу для дорожных катастроф, чем водители.
— Мы можем позднее поговорить на эту тему, а сейчас уж лучше пригласить Пая.
Конноли тут же повысил голос:
— Входите, констебль.
Полицейский констебль Пай был почти полицейским из учебника, у него не требовалось проверять необходимый рост, он был выше пяти футов восьми дюймов, высоченный, широкоплечий детина, отнюдь не толстый и не обрюзгший, с умными серыми глазами на продолговатом лице, с квадратной челюстью. Чувствовалось, что этот парень всегда начеку.
— У меня фотографии миссис Китт, сэр.
— Благодарю, — Конноли взял снимки. — Это старший инспектор Вест из Ярда.
— Горд познакомиться с вами, сэр.
У Пая был приятный голос и открытый взгляд.
— Рад вас видеть, Пай. Как я понял, вы первый обнаружили то, что здесь произошло?
— Да, сэр.
— Расскажите мне по порядку, хорошо?
Пай взглянул на старшего офицера.
— Да, сэр, но я уже…
— Повторение мне не повредит, — усмехнулся Конноли, — но постарайтесь не искажать фактов.
— Не имею такой привычки, — ответил Пай, явно обидевшись. Он с каким-то вызовом посмотрел Роджеру в глаза и у того мелькнуло в голове, что с таким видом выступают свидетели в муниципалитете. Но Пай толково рассказал про запах дыма и все свои действия, что он предпринял потом, не тратя лишних слов на «лирические отступления».
— Совершенно ясно, благодарю, — сказал Роджер. — Не забудьте, что мне нужна копия вашего донесения в письменном виде.
— Понятно, сэр.
— Прекрасно. У вас все?
— Ничего такого, что было бы связано непосредственно с данным делом, всего лишь незначительная деталь.
— Слушаю вас.
— Немного раньше, вечером, когда я объезжал на велосипеде свой участок, поскольку он очень большой, я заметил человека, который вышел из-за угла поблизости от дома миссис Китт. Он сел в машину, стоявшую недалеко, и уехал. Я не мог понять, зачем ему понадобилось оставлять машину за углом, ведь ее можно было поставить в любом месте. Не стану утверждать, что в тот момент мне это показалось подозрительным, но я обратил внимание на это. Потом, когда я подъехал к другой стороне здания, до меня донесся запах гари. Ветер дул в мою сторону. Однако, сперва я не стал ничего предпринимать и продолжал свой дозорный объезд. Но потом возвратился назад. На этот раз на меня упало несколько кусочков обгоревшей бумаги, и вот здесь я решил проверить дом.
— Какой марки была машина? — спросил Роджер.
— Темный «Остин-Изо», сэр, модель прошлого года.
— Уверены?
— Да, сэр.
— Регистрационный номер?
— Необычный, сэр. Л-573-ПР, — Пай ответил отрывисто и деловито. — Мне никогда до этого не приходилось видеть номера с буквенными индексами, разделенными таким образом. — По-видимому, из-за этого я так хорошо и запомнил этот номер. Я проверил, сэр, это новая серия.
— Да, мы тоже проверим этот номер, — сказал Роджер, делая пометку в блокноте, — и если бы все во время дозорных обходов держали глаза открытыми и тренировали память, как это делаете вы, нам жилось бы намного легче. Спасибо, Пай. Вы знали миссис Китт?
— Очень хорошо, сэр.
— Она вам нравилась?
— Поразительная леди, сэр. Если она умрет… — Пай резко замолчал. — Есть ли какое-нибудь известие о ее здоровье, сэр?
Роджер теперь был связан с двумя больницами. Через полчаса он позвонил в обе и получил один и тот же ответ: «Без перемен».
Но перемены к худшему были во взаимоотношениях между Чарльзом и Розмари Джексонами.
6
Перемена к худшему
За те недели, которые прошли после того, как Розмари получила первое анонимное письмо и обнаружила следы пудры, духов и губной помады, обстановка в маленькой квартирке претерпела большие изменения к худшему. Это началось с вечера того дня, когда Чарльз возвратился, вполне удачно поработав весь день со старым Нодом и ожидая похвал и домашнего уюта.
Вместо этого он нашел Розмари спокойной и почти чужой, а так как он сильно устал, то его беспокоило то, что как следует они так и не помирились.
На следующее утро, после традиционного завтрака он ушел из дома в холодном молчании.
В течение двух дней Розмари уговаривала себя, что должно существовать какое-то объяснение, что, может быть, письма лживые. Но, когда приходил Чарльз, у нее перед глазами упорно маячили напечатанные на машинке строки, следы пудры и губной помады на носовом платке. На третий вечер, в пятницу, он явился домой, где его ждал ставший уже привычным прием.
— Хорошо, Розмари, — заявил он, — если ты собираешься продолжать в том же духе, я с этим смирюсь. Но по крайней мере сообщи мне причину.
— Причина тебе известна.
— Единственная известная мне причина — женские капризы.
Она вскочила со стула, вылетела из комнаты, причем он остался сидеть на стуле с открытым ртом, и так же быстро возвратилась назад со злополучным платком в руках. Пораженный, он внимательно разглядывал все пятна, поглядел на следы пудры, даже понюхал духи, постепенно приходя в себя, а потом сказал тоном, в значении которого невозможно было ошибиться.
— С тех пор, как мы женаты, я ни одного часа не провел наедине с другой женщиной, если, конечно, не считать бесед с клиентами у меня в конторе в присутствии мисс Тривитт, «интимными свиданиями».
— Но, Чарльз, каким образом?
— Говорю тебе, я не провел наедине с другой женщиной ни единого часа с момента нашей свадьбы. Я не целовал, не тискал, не обнимал, не ласкал, не насиловал и не сожительствовал ни с одной женщиной с тех пор, как… — и тут Чарльз внезапно усмехнулся и плутовато подмигнул, отчего его усталое лицо сразу приобрело мальчишеское озорное выражение, — как начал все это… проделывать с тобой.
— Чарльз, но если это так, то…?
— Дорогая, — сказал он, — мы не на суде, повторяю тебе, я, как и раньше, отчаянно влюблен в тебя, у меня ни разу и мыслей-то не возникало о неверности, не то чтобы какие-то поступки! Припоминаю, что недавно, действительно, получил надушенное письмо от женщины, сыну которой помог избавиться от крупных автомобильных неприятностей. Но, дорогая, ради бога, не заставляй меня представлять тебе… доказательства.
Она бросилась к нему на шею. Но все же прежнего не вернуть…
Прежде всего потому, что письма продолжали приходить, все очень короткие и на ту же тему, напечатанные на одинаковой бумаге тем же шрифтом и все отправленные в Лондоне, В-1.
Во-вторых, потому, что Чарльзу приходилось несколько раз в неделю задерживаться по вечерам в конторе из-за дела Ньюмана. Старый Нод был самым свирепым надсмотрщиком в Темпле.
Таким образом Розмари очень много времени была предоставлена себе самой. И именно поэтому, по вечерам, когда Чарльз отсутствовал, начинались телефонные звонки.
Они были предельно лаконичными, примерно такого содержания:
— Где он сегодня? — спрашивал мужской голос, или: — «Не верьте ему, он искусный обманщик», или же: — «Он смеется над вами»…
Все вместе взятое вконец измотало нервы Розмари, так что теперь у нее редко бывали по-настоящему счастливые минуты между длительными периодами мрачного отчаяния.
Хотя она рассказывала Чарльзу про каждый звонок, и они бесконечно об этом рассуждали, в глубине души она уже не могла ему полностью доверять. По временам она становилась рассеянной, легко раздражалась и плакала. Чарльз никогда не был уверен, какой прием его ожидает дома по возвращении с работы или же ранним утром. Но гораздо более важным было то, что она охладела к нему, ненавидя себя за это. Однако, ничего не могла с собой поделать.