Рука Москвы

Глава тринадцатая

«— Здравствуй, Роза. У тебя странный вид. Что-то случилось?

— Здравствуйте, отец.

— Отец. Я всегда хотел, чтобы ты называла меня отцом. Вот и назвала.

— Здравствуйте, отец. Здравствуйте, Альфонс Ребане.

— Какая красивая у тебя роза. Мальчишкой я помогал отцу. Он любил возиться с цветами. Сейчас много новых сортов. Их я не знаю. А этот знаю. Это старый сорт. Он называется „Глория Дей“. Я привык, что цветы тебе дарю я. Откуда у тебя эта роза?

— Мне ее подарил молодой человек. Один из тех странных молодых людей, которые увезли меня в Марьямаа. Они спасли мне жизнь. Я звонила вам из мотеля. По телефону я не могла ничего толком рассказать. Сейчас тоже не могу. Потому что так ничего и не знаю.

— Почему ты назвала этих молодых людей странными?

— Они живут в пятом времени года. Пятое время года — это война. Я думаю, что вы тоже прожили всю свою жизнь в пятом времени года, Альфонс Ребане.

— Нет, Роза. Я не Альфонс Ребане. И ты это знаешь.

— Я уже ничего не знаю. Вот ваш снимок. Вот надпись на нем: „Альфонс Ребане, девятое мая сорок пятого года, Мюрвик-Фленсбург“. Вы стали старше на пятьдесят четыре года. Но это вы.

— Можно взглянуть? Какой красавец! Даже не верится, что это я. Но это я. Да, Роза, я. Шесть лет я жил под именем твоего отца. Но мое имя — Альгирис Паальман. Это мое настоящее имя. Я назвался своим настоящим именем при нашей первой встрече, когда у меня случайно оказался лишний билет на органный концерт Гарри Гродберга. Я не имел права этого делать. Но мне почему-то показалось очень важным назваться своим настоящим именем. Когда я переехал в Эстонию, я вернул себе свое имя. Человек должен умирать под тем же именем, которое получил при рождении. Иначе надпись на его могильном камне превратится в кроссворд.

— Сейчас я уже не верю, что лишний билет на концерт Гарри Гродберга оказался у вас случайно.

— Ты права. Не случайно. Я хотел с тобой познакомиться.

— Мне было девятнадцать лет. Чем девятнадцатилетняя студентка могла привлечь внимание советской госбезопасности?

— Ничем. Советскую госбезопасность ты не интересовала. Ты интересовала меня. Давай войдем в собор. Там сейчас никого нет. Там и поговорим. А потом я поиграю для тебя.

— Нам не стоит заходить в собор, Альгирис. В храме нельзя лгать. Вам придется говорить правду.

— Я и не собираюсь лгать. Я никогда тебе не лгал. Да, я говорил не все. Но не лгал.

— Вы говорили, что были военным переводчиком и работали в советской миссии в Лондоне. Это правда?

— Правда. Я действительно работал в советской миссии в Лондоне. Но я был прикомандирован к ней британским генеральным штабом. В начале войны у меня был чин лейтенанта армии Ее величества.

— Какой чин был у вас в конце войны?

— Майор.

— А сейчас?

— Я давно в отставке.

— Какой чин вы имели, когда вышли в отставку?

— Полковник.

— Вы говорили, что после возвращения в Москву работали преподавателем дипломатической академии.

— Это тоже правда. Только не после возвращения в Москву, а после переезда в Москву. На языке разведчиков — после эксфильтрации. А дипломатическая академия — одно из названий академии КГБ.

— Вы говорили, что родились в Таллине.

— И это правда. Мой отец был регентом Домского собора. После декабрьского восстания 1924 года семья эмигрировала в Англию. Восстание потерпело поражение, но отец сказал, что большевики на этом не успокоятся. Он оказался прав. Я родился в Эстонии, но с двенадцати лет жил в Лондоне. Англия стала моей новой родиной.

— Мальчик. Ученик органиста. Значит, это были вы?

— Да, я был учеником органиста. И органистом я тоже был. А потом… Потом началась война.

— Вы сказали, что после войны несколько лет работали в Англии. Сегодня я узнала, кем вы работали. Но я хочу услышать это от вас.

— Я был руководителем эстонского сопротивления и начальником разведшколы в Йоркшире. И звали меня тогда — Альфонс Ребане.

— Значит, это благодаря вам в Эстонии были уничтожены „лесные братья“?

— Да, Роза.

— Вы были агентом советской разведки?

— И да, и нет.

— Давайте войдем в собор…»

«— Я знал, Роза, что рано или поздно этот разговор состоится. Я оттягивал его сколько мог. Потом ты поймешь почему. В марте сорок пятого года Эстонская дивизия СС, которой командовал твой отец, сдалась в плен союзникам. Альфонсу Ребане предложили возглавить разведшколу. На роль руководителя эстонского сопротивления нужна была заметная фигура, символ. Лучшим символом был твой отец. Но он сказал, что устал от войны и больше не хочет воевать ни с кем. Он хотел только одного — найти Агнию. Больше он не хотел ничего. Джентльмены из Сикрет интеллидженс сервис решили использовать его имя. Остановились на моей кандидатуре. Эстонец. Такой же высокий, такой же худой. Примерно такого же возраста. Альфонс Ребане был старше меня всего на четыре года. Было принято решение Альфонса Ребане убрать, а меня внедрить под его именем. Так и сделали. Меня доставили в ставку гросс-адмирала Деница, он вручил мне Рыцарский крест с дубовыми листьями. После награждения и был сделан этот снимок.

— Альфонса Ребане не убрали. Этот молодой человек, который подарил мне розу, показал мне его завещание. Он завещал мне все свое имущество. Недвижимость, которую он скупил до войны. Совещание составлено в семьдесят пятом году в каком-то поселке на Колыме. В семьдесят пятом году он был еще жив!

— Мы вернемся к этому. Ты права, Альфонса Ребане не убрали. Советская разведка выкрала его и увезла в Москву. По его показаниям я и вживался в его образ.

— Почему вы стали работать на русских?

— Они завербовали меня в сорок третьем году. За год до этого при бомбежке Лондона погибла вся моя семья. Погибла девушка, которую я любил. Я ненавидел фашистов. Я восхищался Советским Союзом, я требовал открытия второго фронта. Советская разведка решила, что я подхожу для вербовки. Я дал согласие.

— Почему, Альгирис? Я не осуждаю вас. Я не имею права вас осуждать. Но я хочу понять — почему? Что заставило вас предать свою новую родину? Почему вы молчите, Альгирис?

— Мне трудно об этом говорить, Роза. Но я скажу. Потому что без этого ты ничего не поймешь. Я согласился работать на русских по приказу британской разведки. Я сразу же сообщил в СИС, как только советский резидент сделал ко мне вербовочный подход. Меня ввели в агентурную комбинацию. Возможно, мне следовало отказаться. Но я был молод и исполнен патриотизма. Поэтому я согласился.

— Пресвятая Дева Мария! Так на кого же вы работали, Альгирис Паальман? Вы сказали, что ушли в отставку в чине полковника. Я так поняла, что вы были полковником КГБ.

— Я действительно имел чин полковника КГБ. Но на самом деле я был полковником Сикрет интеллидженс сервис.

— Ничего не понимаю! Вы были британским разведчиком и одновременно советским агентом? Но вы же сами сказали, что из-за вас были уничтожены „лесные братья“!

— Да, Роза. Так и было. Советская госбезопасность считала, что подсунула меня англичанам на роль Альфонса Ребане. На самом же деле англичане подсунули русским меня. „Лесными братьями“ пожертвовали для моего внедрения. „Лесные братья“ были обречены. Их бы все равно уничтожили. Чуть раньше или чуть позже. Их уничтожили раньше. Это звучит чудовищно, но это так, Роза. Разведка — подсознание государства. Это дьявольский мир. Там другая цена жизни. Русские расстреляли всех солдат и офицеров Эстонской дивизии, чтобы не подвергать угрозе провала одного из самых ценных своих агентов — начальника разведшколы Альфонса Ребане. Англичане отдали на заклание „лесных братьев“, чтобы внедрить меня в КГБ. Эту цель и преследовала комбинация СИС. Эта цель была достигнута.

— Альгирис Паальман! Вы говорите об этом в храме!

— Да, Роза, я говорю в храме. Да, я говорю перед святым престолом: Всевышний не ведает, что творится в созданном им мире. Нет, не ведает. Иначе Он бы этого не допустил. Он бы многого не допустил. Слишком многого.

— Извините меня, Альгирис. Продолжайте. Стоило ли ваше внедрение той цены, которая за него была заплачена?

— В Лондоне считали, что да. И сейчас так считают. В академии КГБ я был ведущим специалистом по Великобритании. Ты обращала, возможно, внимание на массовые высылки советских дипломатов из Англии? В последний раз выслали больше ста человек. В этом есть и моя заслуга. Я не горжусь ею.

— Вы и сейчас работаете на СИС?

— Нет. Я отказался от сотрудничества в восемьдесят седьмом году. После большого процесса над молодыми эстонскими националистами. Еще за несколько лет до него я предупреждал Лондон: нужно прекратить искусственную стимуляцию диссидентов. Нужно прекратить финансирование, прекратить засылку эмиссаров. Денежные подачки развращают, а эмиссары создают у эстонской молодежи иллюзию защищенности. Но это только иллюзия, мы ничем не сможем им помочь, когда дойдет до беды. Процесс разрушения СССР необратим, он требует лишь информационной поддержки. На мои сигналы не обращали внимания. В СИС сидели такие же чиновники, как в КГБ. Если ничего не делать, а только ждать, то для чего они нужны? Крутилась машина СИС, крутилась машина КГБ. Чем это кончилось? Тем, что демократическая Эстония оказалась обескровленной. Большой процесс стал катастрофой для Эстонии. В ней виноваты обе стороны. После него я подал в отставку. Мне приказали вернуться в Англию. Я отказался. Они настаивали, я стоял на своем. В конце концов, меня оставили в покое.

— Но это опасно?

— Нет. Мне даже дали постоянную визу в Англию. Но если я вдруг решу ею воспользоваться, обратно меня уже не выпустят. Но мне нечего делать в Англии. Там у меня никого нет. А здесь у меня есть ты. Во всяком случае, была до этого разговора.

— В каком страшном мире вы жили, Альгирис!

— Я жил в том же мире, что и ты. Только я знал об этом, а ты не знала. Я иногда думал, как бы я поступил, если бы можно было начать с того дня, когда еще не поздно было сказать „нет“ джентльменам из СИС. Когда не поздно было отказаться от роли Альфонса Ребане. Я поступил бы так же, Роза. Не из-за патриотизма. Из-за тебя. Но главное — из-за твоей матери. Из-за Агнии.

— Вы знали ее?

— Да, я знал ее очень хорошо. Может быть, я знал ее даже лучше, чем Альфонс Ребане. Хотя ни разу в жизни ее не видел. Посиди, я узнаю у регента, можно ли мне будет сегодня поиграть на органе…»