Красноармеец.

Оказалось, не зря я скрытничал. Прибыли особисты тридцать седьмой, меня искали, арестовать хотят: мол, есть свидетели, что я убил бойцов и офицеров разведки тридцать седьмой.

Я и рассказал всё, как со своей стороны видел. Мол, был связан и с мешком на голове. Что я ещё мог подумать?

Генерал кивнул:

– Знаю. По их показаниям, они стали свидетелями того, как тебя взяли немцы. Хотя летчика и охрану вырубили, что на немцев не похоже. А потом они тебя якобы у немцев отбили.

– Инсценировка, и тупая к тому же.

– Да понятно, что врут, – мотнул головой генерал. – Сейчас запишешь показания. Документы тебе восстановят, я распоряжусь. Но пока нужно тебя где-то спрятать. Когда всё успокоится, продолжим работать; время, до того как всё подсохнет, есть. О, кстати, на нас партизаны с того берега вышли, их база в ста километрах от Днепра, помогаем чем можем. На пару недель отправлю тебя в отряд, командировочные сейчас оформят. Поможешь там партизанам. Хм, на месте решите, где нужна помощь. А пока свободен.

Меня отправили к особистам, но это наши, тут и прокурорские были. Я написал заявление о похищении. Описал, как дело было: как вырвал автомат у одного из солдат противника, как ушёл и добрался до своих. Моё заявление завизировали, хотя понимали, что это дружественный огонь. Неприятно, что свои погибли, но ситуация сложилась так не по моей вине.

Этой же ночью, как стемнело, меня на связном У-2 с грузом для партизан отправили с глаз долой. Теперь наши прокурорские будут бодаться со следователями тридцать седьмой. Кто кого будет видно в скором времени, а пока меня спрятали. Документы ещё не выдали: сделать их несложно, но есть шанс вернуть те, что у меня забрали. Если не получится, тогда сделают новые. А пока выдали бумагу от штаба армии командиру партизанского отряда «За Родину», что я на две недели поступаю в его распоряжение по направлению разведки и диверсий – такая формулировка была.

Самолёт летел, я сидел на месте пассажира. На ногах – вещмешок, винтовка снайперская стоит, приклад в пол, на голове – лётный шлемофон с очками. Пилотку новую получил, да и вообще неплохо снарядили. Лететь недолго, тут час – и на месте, так что спать не стал, а размышлял, поглядывая на редкие огоньки вокруг. Мы уже летели над вражеской территорией, высота была метров триста.

Ситуация с похищением была крайне неприятной и нелепой. Зачем и почему?! Думали, расскажут мне байку о спасении от немцев, и я, воспылав любовью и благодарностью, буду на них работать? Да ни черта, сразу вернусь в свою армию. Не отпустят, так сбегу. Однако они так и поступили, и вот к чему это привело. Да уж, Россия всегда была богата на дураков, и почему-то чаще всего именно я имею с ними дело.

Ладно, что было, то было, пусть следователи разбираются. Тут вообще непонятно, кто виноват, но что крайнего найдут быстро, я уверен. Всегда кто-то должен быть виноват. И кто из командармов и их команд сильнее, тот и передавит. Если наши возьмут, я выйду из ситуации чистым, если из тридцать седьмой, то я стану крайним и на меня все шишки повесят. Даже самому стало интересно, чья возьмёт. По крайней мере, все награды в хранилище: теперь не ношу, отобрать не смогут.

Также я размышлял о партизанах. Тут тоже есть о чём подумать. Сейчас какой месяц? Правильно, апрель. А это значит, все запасы подъели, сидят на подножном корму. Какие диверсии и операции? Тут жратвы бы достать и поесть наконец досыта. Я где-то читал, что партизаны в этой войне больше были озабочены добычей припасов и их складированием для ближайшей зимы, а боевые действия против немцев – это так, от силы двадцать процентов от их действий. Получится побить немцев – хорошо, если нет – ну и чёрт с ними. Главное, налететь на какое-нибудь село, пограбить склады и свалить. Так что примерно я знал, что меня ожидает – голод.

Что ж, буду вести разведку и наводить партизан на запасы немцев, выметем всё вчистую. Да и догнать и отобрать не дам: засады устроим. Что меня радовало, так это возможность побывать во вражеском тылу. У меня полторы тонны свободны, а самолётом, напомню, я теперь управлять умею. Так что буду брать «шторьх». Поищу связной. В отличие от санитарных, у связных на задней полусфере кабины установлено защитное оружие – пулемёт МГ. Пусть будет. Также есть шанс найти «кюбельваген», ту самую плавающую модель. Что первым попадётся. Я ставлю на самолёт.

Тут самолёт пошёл на посадку: внизу треугольником горели три костра. Вскоре, подпрыгивая на кочках, мы покатились по земле и остановились. Нас – меня и лётчика – вытащили из кабины и под крики «ура» начали подкидывать в воздух. Интересно, они всех гостей так встречают?

Потом ко мне вышел командир – представительный такой, в кубанке с красной полосой, нашитой наискосок, – и обнял меня. Я передал ему приказ из штаба армии, несколько пакетов и свои документы. После разгрузки самолёта мы двинули к базе отряда, а самолёт направился обратно.

Я перекатился в промоину, и ручная граната взорвалась наверху, слегка оглушив меня. Срезав гранатомётчика короткой очередью из ППД (это последние патроны в диске), я достал из хранилища МГ, поставил его на сошки поверх склона и стал длинными очередями бить по наседавшим на меня партизанам, матерясь при этом как сапожник. Меня гоняли по этим оврагам уже девять минут. Всего два дня, как я к партизанам прилетел, и вот результат.

А стреляю я хорошо, с десяток точно завалил. Добив ленту по тем, кто пытался вытащить раненых, я убрал пулемёт следом за ППД и по берегу реки рванул дальше. Успел забежать в развалины мельницы. Каменное строение, стены сложены из дикого камня на высоту метров восемь, выше они обвалились. Отсюда меня долго будут выковыривать.

Перезарядив пулемёт, я поставил рядом готовый к бою ДТ и стал бить по противнику. Понеся потери, партизаны откатились. Пока они перегруппировывали силы и окружали мельницу, я перебегал от одного окна к другому и прицельно стрелял.

Воспользовавшись минутой затишья, по трухлявой лестнице поднялся наверх и достал рацию – тот «телефункен», что мне подарили, когда направили за Клюге. Настроив его на волну штаба шестой, стал вызывать наших. Ответили быстро, причем радист (дежурный, видать) был мне знаком, я узнал его работу. Это точно наши.

Я стал передавать открытым текстом:

– Это Тунгус. Берёза, подтверди приём. Приём.

«Тунгус» – мой позывной уже шесть дней, в штабе армии об этом знают.

– Это Берёза. Тунгус, слышим тебя. Приём.

– Берёза, сообщаю: партизанский отряд «За Родину» – это немцы. Повторяю: партизанский отряд «За Родину» – это немцы. Все, кого вы к ним отправили, были завербованы и передавали дезинформацию. Меня окружили в развалинах мельницы, веду бой, треть отряда уже положил. Постараюсь вырваться, так что, надеюсь, это не последний радиосеанс. Отбой, а то на меня снова в атаку пошли.

– Вас понял, Тунгус, – подтвердил радист. – Удачи. Отбой.

Уф, своим передал, а теперь можно сваливать. Главное, колечко сломать.

Достав СВТ с оптикой, ту, что без глушителя, я стал из глубины здания выискивать цели и быстро отстреливать их. Оказалось, бой в здании с каменными стенами – это не есть хорошо. Пули, залетая, долго с дикими визгом рикошетили по каменным стенам и чудом меня не задели. Так или иначе, то винтовкой, то пулемётом, я с высоты изрядно проредил немцев. Поднять бы дрон в небо, но там зарядки ноль, да и опасался повреждений, так что погодим пока. До темноты часа два, мне бы продержаться.

Подобраться к стенам я не давал. Одна группа пыталась, так я её гранатами закидал. Немцы уже не стеснялись, пришло усиление – рота полицаев и отряд егерей СС с бронетехникой. Все вместе они и блокировали мельницу. В атаки уже не шли: видели, что стрелять я умею. У них потери были уже близки к сотне.