Балтийская Регата

Ещё в пору пионерского детства он стал мечтать о море. Все мечтали о самолетах, танках и карьере пожарных милиционеров, а он мечтал о море. Он мечтал найти новые острова, откопать клад пиратов или, на худой конец, если очень не повезёт, отзимовать на дрейфующей льдине посреди Северного Ледовитого Океана. К окончанию школы мечта его превратилась в страсть и зудела в нём постоянно.

Конечно, он сразу попытался поступить в военно-морское училище, но тут его ждал первый облом, даже не так, а Облом, так будет вернее.

Всех соискателей на честь участников раскопок кладов пиратов собрали в одной казарме и заставили маршировать, чистить картошку на камбузе, а в перерывах, обсаживать этот самый плац весёленькими, но хилыми деревцами. Времени на подготовку к экзаменам предоставить отцы-командиры забыли, максимально выжимая всё полезное из абитуриентов, пока те не разъехались, оставив некоторых, будущих адмиралов, в рабстве у отцов-военачальников на долгие годы. Уж и не знаю так оно было или не так, но со мной, в своё время, так оно и вышло.

Долго ли коротко ли шла обкатка молодого бойца шагистикой, о том история умалчивает, а только оказался парень как витязь на перепутье перед выбором идти в армию или во флот и честно отдать Родине лучшие годы своей жизни, или идти на ускоренные курсы штурманов вспомогательного флота в Ломоносове. Он согласился на второе. Ускоренные курсы, конечно, не полновесное училище, но и не армия в сапогах или обмотках. Опять шагистика, наряды на кухню, но тут уж малец был к этому готов и морально, а более того, физически. Как-никак он на предыдущем месте скинул пятнадцать килограмм живого веса за две-три недели, а значит научился ценить время быстротекущей жизни.

Через два года он был выплюнут в море жизни младшим лейтенантом и стал в нем барахтаться, один на один, как может. Никаких лайнеров, бороздящих просторы океанов между тропическими морями, пальмами и полуголыми туземками, никаких кладов пиратов и даже подходящей льдины ему не подвернулось, а был небольшой буксирчик с двумя краснофлотцами и одним мотористом. Бороздил буксир акваторию крепости Кронштадт и не более, толкая или буксируя туда-сюда корпуса больших линкоров и маленьких торпедных катеров. Концы тягали матросы, моторист возился с ворчливым слабосильным движком, а Банщик стоял у штурвала и управлял своим корветом, мечтая о жарких странах и полуголых красавицах между делом и только на непродолжительных стоянках у стенки.

К концу первого месяца службы вся его романтика и непреодолимый зуд приключений нашли выход… в обычной бане.

Вы все, конечно, помните Кронштадтскую баню восьмидесятых годов прошлого века. Этот четырехэтажный дворец помывки и бассейнов, кладезь парилок и саун. Так вот этого великолепия в начале сороковых ещё и в помине не было. Была банька в старом равелине, название которого стёрлось из моей памяти как сон, как утренний туман, как пар в очередной парилке. Вот туда он и стал постоянно наведываться в любую свободную минутку, беря с собой одного краснофлотца или моториста.

Но тут грянула война. Подлая, нежданная и совершенно непредсказуемая. Где-то лилась потоками кровь, оставались в окружении миллионы солдат, вплоть до генералов, а на буксире?… все шло своим чередом. Никакого вооружения буксир не имел и в проекте оное для него не предусматривалось вовсе. Поэтому Банщику выдали пистолет ТТ, а матросам и мотористу по трехлинейке. Матросам оное оружие ещё было куда разместить, а вот мотористу пришлось подвесить его на подволок и то с риском в дальнейшем выколоть себе глаз, либо напороться на штык своей, так скажем, попой, не побоимся этого слова. Он, этот самый моторист, и так чуть ли не ползал в своем кромешном машинном отделении.

Правда спохватилось командованье быстро и уже на десятый день Великой войны сварщики наварили трубу позади брашпиля, что слабосильно тягает туда-сюда якорь, и впереди рубки, обозвав это произведение пышным словом турель. На борт прислали ещё одного краснофлотца-пулемётчика с какой-то хреновиной, сверху на которой был нахлобучен диск с патронами. Хреновину спрятали, с риском для жизни, в рубке, куда и скрывался пулемётчик, ибо для него на палубе, особенно в период работы буксира, места реально не было.

В идеале, если дредноут супостата появится на горизонте, пулеметчик должен был принять бой, вытащив свою железяку из рубки и водрузив её на турель. Если сказать про самолеты, то это суперорудие пролетариата, могло оборонять буксир только с передней полусферы и то не полностью, особенно если с треклятым брашпилем кто-то работал, выбирая или отдавая якорь. Стрелять же в рубку и в командира в ней, это уже полный моветон, господа товарищи, караемый военным трибуналом.

Все так и крутилось по не многу, не взирая на войну, и прочие всемирные беды. Буксирчик мотало туда-сюда по бескрайним портовым водам, а Банщик периодически мылся и в парилке бани представлял себе далекое тропическое море, песчаный остров с пальмой, как в соседнем ресторане, и прекрасную мулатку, подозрительно походившую на официантку командирской столовой порта Клавку Перебейнос. Тропический рай напополам с суровой правдой жизни продолжался ровно до дня первого налёта супостата на непреступную крепость Балтфлота.

В этот день, забрав с собой двух краснофлотцев, и оставив на борту буксира пулемётчика и моториста, Банщик пошел в баню, предвкушая парок в парилке и нежные прикасания веника ко всем немытым частям тела. И вот в это самое время налетели басурмане на крепость.

К моменту атаки немецких «Штук», разбуженный сиренами воздушной тревоги, пулемётчик уже водрузил свой ундервуд на турель, а моторист уже завёл двигатель. Большего они сделать в своей жизни ничего не успели ввиду попадания первой-же средней авиабомбы как раз в центр буксира. Моментально и пулемётчик, и моторист вместе с машиной, брашпилем и всем буксиром были распылены по акватории порта, а у причальной стенки остались только обрывки двух швартовых. Мачта же с гордо реющим военно-морским флагом отлетела метров на семьдесят от места взрыва и воткнулась, распугав голубей, почти вертикально в податливую землю одного из скверов или клумб. Странное дело, но флаг так и остался гордо реять на гафеле, закопчённый дымом блиц пожара и пробитый почти по середине осколком толи бомбы, а толи брашпиля буксира. Когда остатки команды гордого буксира, в самом настоящем мыле и не смытой пене, бегом прибыли к месту швартовки корабля всё уже было кончено.

В итоге этого эпохального события Балтфлот лишился одного портового буксира и двух человек пропавшими без вести. В похоронках так и было записано «пропал без вести», что неумолимо лишало родных погибших в бою краснофлотцев и так очень скромного денежного содержания, мало этого, записывало их в графу «члены семьи врага народа». Но это давало призрачный шанс и надежду матерям увидеть своих сыновей в будущем. Банщик лишился своего корвета, но так как флаг на гафеле мачты ещё долго развивался по ветру, пугая ворон и чаек, комиссаром базы было решено этот бой считать героическим. Двум краснофлотцам и Банщику даже выписали представления к медалям «За отвагу», но подлые штабисты, не нюхавшие пороха в своих штабах, конечно, подменили его другим. Многотиражка флота «Балтийская Правда» рассказала о героическом бое буксира против эскадрильи Люфтвафе и его храбром командире. Через некоторое время Банщика наградили медалью «За боевые заслуги», а остаткам экипажа нового «Варяга» объявили благодарность. На этом дело и кончилось. Мачту отнесли на металлолом, а флаг отправили в музей флота, где вы можете его увидеть до сих пор «в живую» рядом с репликой Знамени Победы.