Девочка, которую нельзя

Откуда взялась эта лёгкость? Не знаю. Она просто распирала изнутри, и мне было так хорошо! Я дурачилась, изображая беззаботную непосредственность, а сама тихо млела от того, что касаюсь, чувствую его запах и крепость тела.

— Всё банально, — сдался Игнат, — два друга, одна девчонка. Обещала ждать, но слилась. Всё. Гейм овер.

— Ну нет! Я требую подробностей!

Он усмехнулся.

— Ты хуже пиявки, Слав. Ладно. Только рассказывать и правда особо нечего. Просто дружили с ним лет с двенадцати, не разлей вода, как говорится. Даже побратались. Знаешь, раньше так делали: надрезаешь кожу, — ногтем прочертил у основания ладони черту, — ранку к ранке прикладываешь, и всё — братские узы, все дела. А дальше по классике: растём, строим планы, думаем, что реально братанами стали. Но однажды появляется девчонка и выбирает одного, а второй становится третьим лишним. И дружба начинает трещать, но все упорно делают вид, что ничего не происходит.

— Угу. А потом, так же по классике, третий лишний всё-таки отбивает эту девчонку у друга.

— Ну… Если сильно упрощённо, то да.

— Ты любил её?

— Да нет, — пожал он плечами, — просто нравилась. Ну и лестно, конечно, было.

— А друг? Он любил?

— Не думаю. Скорее, зацепило, что не его выбрала. Он вообще довольно… амбициозным был.

— Разве это плохо? Отец говорил, что амбиции — это та же воля к победе, и без них невозможно ничего добиться.

— Ничего подобного. Воля к победе — это здоровое упрямство, оно помогает выживать и расти над собой, а амбиции — это гордыня. Воспалённое тщеславие, которое только мешает.

— Ну не знаю. Отцу помогали.

— Но в итоге он сломался. Твои слова.

Я задумчиво помолчала. Может, и так.

— И что, он отбил у тебя девчонку, и ты ради этого целый обет мести принял? Или это всё показуха, и ты нацарапал руну даже не зная, что она значит, а теперь просто понтуешься?

Игнат рассмеялся.

— Она тут вообще ни при чём.

— Здрасти! Ты сказал, имеет отношение!

— Я сказал отчасти.

— От какой ещё части?

— От части друга. Девчонка тут ни при чём.

— Ты специально мне мозг паришь? — возмутилась я. — Чтобы я отстала, да?

— Нет, просто там действительно всё сложно. Помнишь, я про чеченский плен рассказывал? Так вот, когда я уходил в армию, девчонка обещалась меня ждать, а когда вернулся — она уже была женой этого… друга. И даже родить ему успела.

— Ну и что? Почти три года прошло! К тому же все считали тебя погибшим!

— Ну да. Вот только служили мы с этим друганом в одной роте, и в плен я попал с его подачи. Вернее — по его наводке.

Я обалдело повернулась к нему.

— Из-за девчонки что ли?

— Отчасти.

— Блин, да от какой ещё части?!

— От части человека-говна, с которого начался наш с тобой разговор. Всё, Слав. Допрос окончен.

— Ой, можно подумать! — фыркнула я и демонстративно надулась.

И мы снова сидели рядом и молчали, и, хотя я и изображала обиду, мне было по-прежнему хорошо. А потом я увидела мелкие, похожие на ромашки цветочки на жёстких стебельках и, порядком попыхтев, продела один такой в мочку. Откинув волосы, кокетливо демонстрируя Гордееву цветочек-серёжку:

— Ну как?

Он сухо улыбнулся и отвел взгляд. А я, в отместку за безразличие, принялась щекотать его ухо травинкой. Игнат пару раз недовольно мотнул головой, но ничего не сказал. И я обнаглела ещё больше: поползла травкой по его щеке и губам, и даже в нос попыталась забраться. Он закатил глаза, но снова лишь отмахнулся. И так много раз. Однако его ангельское терпение сработало лучше, чем любая строгость — мне наконец наскучило, и я отстала.

Собирала цветы, плела венок. Путалось в волосах солнце, ласково щекотал кожу ветерок. И было так легко и приятно просто смеяться и, прикусывая губу, бросать игривые взгляды из-под ресниц! А Гордеев наблюдал за мной со снисходительным спокойствием, и я фантазировала, что на самом-то деле он мною тайно любуется, и от этого ещё отчаяннее рисовалась. Заигралась настолько, что, водрузив венок ему на голову, попыталась сделать селфи прижимаясь щекой к щеке. И вот тут-то он взбрыкнул. Резко поднявшись, сорвал с головы венок.

— Всё, кончай дурить! Поехали!..

И этот короткий час в степи окончательно всё во мне перевернул. Я попала и пропала. Так глупо и безнадёжно. И в голову теперь лезли совсем другие мысли.

«А девочка созрела» — поётся в одной песне. Вот и у меня было такое ощущение. И, чёрт возьми, как же оно выматывало! И желание, и ревность, и нетерпение, и страх. Мысли эти дурацкие: ну чем я хуже других? Хуже той же Лариски и всяких там ещё? Почему их он целует, а на меня даже не смотрит?

Мужики вернулись далеко за полночь — я услышала их разговор и хлопанье дверей. А когда в холле всё затихло, заметалась… И всё-таки решилась.

Увидев меня на пороге своего номера Гордеев удивился, а заметив в руках бутылку игристого и пару бокалов, ещё и нахмурился. Однако велел:

— Заходи.

Я вспыхнула — ну какая же всё-таки идиотка! — но сбежать сейчас было бы ещё глупее.

На столике в гостиной стоял открытый ноут.

— Давай до завтра, сейчас неудобно, — обратился Игнат к кому-то на экране. Закрыл ноут и, без лишних слов откупорив вино, наполнил бокалы. Он был какой-то напряжённый и словно недовольный моим появлением. — Почему не спишь?

— Я просто… — мысли метались, как сумасшедшие, но не находилось ни одной внятной, чтобы оправдать своё появление среди ночи. — Забыла сказать, я сегодня твою Ларису видела! И она разговаривала с тем типом, который тогда, на остановке, помнишь?

Игнат осушил свой бокал и тут же налив ещё, уставился на меня непроницаемым взглядом.

— Помнишь? — окончательно смутилась я. — Ну тогда…

— Ты что-то путаешь.

— Нет! Я своими глазами его видела!

— Обозналась.

— Да нет же! Я же не дурочка какая-нибудь, чтобы…

Растерянно замолчала. Наверное, я не просто чувствовала себя глупо, но и выглядела так же. Что он обо мне думает? Что я сочинила дурацкий предлог, чтобы зайти? Ночь, винишко, коротенький халатик… Красноречиво, да. Особенно после моих загрёбов в степи.

Залпом выпила вино. Действительно вкусное, даже жаль, что встаёт поперёк горла.

— Ещё налить?

— Нет, я лучше пойду.

— Да, давай, — не стал удерживать Игнат. — И завтра нужно будет переподписать трудовое соглашение.

— Зачем?

— Ну тебе же, вроде, опять нужны деньги?

— Нужны, — смутилась я. — А что, снова можно будет авансом?

— Посмотрим. За месяц точно что-нибудь придумаем, но Коломоец хочет гарантий, что ты не сольёшься, получив свои две сотни косых.

Щёки мгновенно вспыхнули.

— Что за бред! Я что дала повод так думать?

— Не злись, это просто бизнес. По новому соглашению, ты не сможешь уволиться раньше осени.

— Да я и не собиралась!

— Ну и отлично. Тогда просто иди спать.

Как же мне было стыдно! Прямо сейчас хотелось одного — бросить всё к чертям и сбежать. Забыть, не касаться всего этого больше. Не видеть больше Гордеева, не гадать, что он обо мне подумает, как выгляжу в его глазах. Но в то же время где-то в животе сворачивался радостный тёплый узел: «Аж до осени! Ещё почти два месяца!»

— А кстати! — заминая неловкую паузу, «вспомнила» я. — Кто у них родился-то?

— У кого?

— Ну у друга твоего бывшего и той девушки. Твоей. Бывшей.