Крестные дети

В последнее время Джеми все чаще посещала мысль, что крестный отец доставлял ему лишь проблемы. В отличие от Абби, он не думал, что Маркус нес ответственность за гибель Поппи, но ведь она утонула в его бассейне, и это именно он выгнал всех детей не улицу. Маркус бросил Джеми в индийскую тюрьму, украл у него Сэффрон и познакомил с ужасной Абигейль, отказался поддержать его проект со старинными фотографиями… Джеми не имел большого желания поддерживать дружеские отношения со своим крестным.

Само концептуальное искусство восхищало и развлекало его. Это были действительно легкие деньги. Если бы ему не мешала природная лень, то он мог бы штамповать подлинные шедевры по два-три в неделю. Но ему не хотелось так напрягаться, и на создание каждого произведения он тратил по две недели, при этом идеи не были лишены оригинальности. Все они основывались на банальных инфантильных каламбурах. «Сердитый кролик» представлял собой кролика и садок из папье-маше, над которыми на блоке висел хромированный чайник. Сотрудники галереи утверждали, что это произведение было куплено Чарльзом Саачи, который искал выгодное вложение капитала. Другой представлял собой чучело кенгуру в старом свитере. Работа называлась «Теплый прием». На создание третьей инсталляции Джеми вдохновил эпизод из школьной жизни. Он установил внутрь пианино шесть будильников, которые начинали звонить в произвольном порядке.

Никогда не просыпаясь до пятичасового чая, Амариллис с лихвой компенсировала дневную сонливость ночным бдением. Их с Джеми вечер начинался в пабе-ресторане за углом, где они сидели до самого закрытия, а потом продолжали выпивать дома.

Прикончив пару бутылок беленького. Амариллис становилась самой недальновидной и откровенной женщиной в мире. Но от дочери ее отличало природное чувство юмора. Вспоминая о пережитом, Амариллис чаще всего останавливалась на превратностях любви и половых слабостях ее многочисленных любовников.

Иногда к таким тихим семейным вечерам присоединялись дети Амариллис — Лоркан и Сэффрон. В свои девятнадцать лет высокий и ярко-рыжий Лоркан был копией отца, Ниола Макмекина. Как и отец, он мечтал стать профессиональным шеф-поваром и уже подрабатывал в марокканском ресторане неподалеку от Риджент-стрит. Сэффрон жила одна и планировала открыть на Портобелло-роуд магазин по продаже ароматических свечей и антикварных клеток для птиц, разумеется, при финансовой поддержке Маркуса.

— Ты уверена, что это хорошая идея? — спросил Джеми. — Ты согласна зависеть от него?

Сэффрон пожала плечами:

— Похоже, у меня просто нет выбора. Я пробовала поговорить с Ником Блэкуотером, но он мне отказал, по крайней мере теперь. Он хочет сначала продать свой французский дом.

— Да, но дело в том, что Маркус — не совсем честный человек. Однажды он обещал помочь мне открыть свое дело, но в самый последний момент передумал.

Амариллис, которая до того увлеченно вытаскивала пробку из бутылки, захихикала и сказала:

— Он всегда так делает. Всегда меняет решение в самый последний момент. Кто сосчитает всех девушек, которым он обещал, что ничего не случится, а потом в самый ответственный момент менял решение?

Сэффрон была еще трезва и сразу же напряглась. Она никому не рассказывала о ребенке Маркуса, от которого он заставил ее избавиться в ужасной больнице в Швейцарии. Это был самый страшный ее секрет — единственный несчастный случай во всей ее жизни, о котором она действительно сожалела.

— Что ты имеешь в виду. Амариллис?

Мгновенно протрезвевшая Амариллис принялась хитрить:

— Ничего конкретного. Во всяком случае, ничего такого, о чем тебе следовало бы знать.

— Амариллис, расскажи мне, — настаивала Сэффрон; она не сомневалась, что ее мать скрывает что-то важное.

— Забудь, дорогая моя. Я же говорю, что это совершенно не важно. Все это случилось так давно.

— Рассказывай!

Амариллис посмотрела на дочь, залпом осушила стакан водки и вздохнула:

— Что ж, мне кажется, что это неправильно, но раз ты настаиваешь…

Когда Амариллис закончила свой рассказ, Сэффрон встала и направилась в ванную. Там, ее долго рвало, после чего она, ни с кем не попрощавшись, вышла на улицу и в одиночестве побрела через Хокстон-сквер.

— Кстати, а сколько продолжался твой роман с Маркусом?

— Мой роман? Ох, Джеми, каким же милым старомодным джентльменом ты можешь быть иногда.

Наш «роман», как ты его поэтично называешь, который сводился к паре-тройке ночей в старинном «Рембрандт-отеле», продолжался две недели. Хотя, нет, даже меньше того — одну неделю. С перерывом на выходные, когда он вернулся к своей жене. Вот и весь «роман»!

— Как странно слышать, что Маркус когда-то был женат. Я не могу представить себе этого. Каждый раз, когда мы оказывались у него в гостях, там были любовницы крестного, но ни одна из них не стала его второй женой.

— Может быть, он не сумел смириться с гибелью первой. Он не очень-то хорошо к ней относился, и мне кажется, что его потом преследовало чувство вины. А потом он исчез. Полностью ушел в работу, и это сильно изменило его.

— Что ты можешь сказать о его жене?

— Люси была прекрасной девочкой. Милая, невинная и доверчивая, свежая, как весенний цветок. Маркус не был достоин ее, он был совсем из другого сословия, но Люси сразу же клюнула на него. Они встречались в клубе «Сторк-Румз»: он расположен позади магазина «Свобода» и до сих пор работает. Там снаружи стоят факелы и красные скамейки. Мы все тогда тусовались в этом клубе. Они там познакомились. Ее пригласил в «Сторк-Румз» какой-то сноб, но Маркус быстро его отшил. Я рассказывала, каким красавцем Маркус был тогда? Отчаянные свинцовые глаза и смуглая кожа. Ему было не больше двадцати шести. Он всегда носил прекрасно сшитый смокинг и выглядел очень привлекательно. Но как только он увидел Люси, все было решено. Ты ведь знаешь Маркуса, он такой нетерпеливый, особенно когда речь заходит о женщинах. У нее не было ни единого шанса.

Он так на нее наседал, хотя со стороны могло показаться, что он годился ей я отцы. Ей едва исполнилось семнадцать. А потом мы вес узнали, что он сделал ей предложение, и отправились в Шотландию на их свадьбу.

— Ты была на свадьбе Маркуса? Первый раз слышу об этом!

— Это произошло еще до того, как ты появился на свет. Держись меня — я тебе еще не такое расскажу.

— И как это было? Я про свадьбу.

Амариллис поморщилась:

— Я не очень-то помню. Мы тогда все нажрались как свиньи. Мы представляли лондонскую компанию Маркуса. Одному богу известно, что соседи Макферсонов о нас подумали — дом был полон герцогов и вельмож, все они были в шотландских костюмах и фраках. А какой у них был дом! Сущий ужас, он больше походил на старинную церковь, чем на жилое помещение. У меня до сих пор мурашки бегают по коже, стоит вспомнить об этом. Никогда я еще не была так рада оказаться снова в поезде.

— А каким тогда был Маркус? Таким же самоуверенным?

— Про него можно одно сказать: он знает, как играть свою роль. Мы все подозревали, что он не из благородных, но в день их свадьбы могло показаться, что он из королевской семьи. Маркус произнес трогательную благодарственную речь, сказал спасибо ее родителям, подружкам невесты и так далее. Просто безупречно. Он всегда схватывал все на лету.

— Забавно, но даже при том, что он мой крестный отец, я ничего не знаю о его происхождении. Я даже не знаю, чем занимались его родители.

— Их не было на свадьбе. Там вообще не было его родственников. Я в этом совершенно уверена — специально спрашивала. Тогда ходило столько историй о том, откуда Маркус родом…