Дитё

Голиков Арсений Витальевич был действительно неплохим специалистом в области музыки и мои песни подхватывал сразу. Работать с ним оказалось настолько приятно, что я даже подарил ему пару песен. Так вот, ходили на прослушивание мы с ним часто, но ни разу никто из посторонних подойти к нам не смог. Да и непосторонних, похоже, предупредили о нежелательности болтать языками. Во всяком случае, слухи о какой-то причастности Арсения Витальевича к композитору Александрову ходили только в узких кругах…

— Идем на посадку, — отвлек меня от воспоминаний бортмеханик.

Когда «Ил» наконец-то замер, я расслабился. Никому никогда об этом не говорил, но летать не люблю. Как-то не по себе мне в воздухе. А первый прыжок с парашютом — еще в рязанской «Дурке» — закончился для меня мокрыми штанами.

Терпеливо дождавшись, когда откроется аппарель, мы спустились на бетонные плиты военного аэродрома. Около самолета уже дожидались две машины. Мы с Селивановым сели в первую, а охрана — во вторую.

— Романов злой на тебя, так что ты с ним поосторожней. И старайся не доводить его, как ты любишь.

Повернувшись к генералу, я уточнил:

— Когда это я доводил его?

— Да постоянно! Он после общения с тобой всегда на сердце жалуется.

— Не было такого!

То, что для меня авторитетов нет, знали все и реагировали спокойно, а вот Романов, похоже, до сих пор не привык.

Григорий Васильевич встретил нас в своей любимой маленькой уютной гостиной. Поздоровавшись, показал на два кресла напротив и предложил сесть.

— Итак, блудный сын, я смотрю, ты все-таки вернулся под защиту государства?

Я в это время крутился, стараясь устроиться поудобнее — то ли в позу лотоса сесть, то ли в свою любимую, ноги на один из подлокотников, спину на другой. Все-таки выбрал любимою, между делом ответив:

— Меня никто не спрашивал, из отпуска выдернули и сюда привезли.

— Ты все в своем репертуаре… Рассказывай все, что с тобой произошло, и поподробнее. Интересно мне.

— …и тут я весь такой расстроенный возвращаюсь, а там — здрасьте, не ждали! Генерал сидит, пельмени жарит. Ну и меня сюда, к вам.

— Интересная история, да, очень интересная. Знаешь, Артур, что информация о тебе опять ушла на сторону?

— Просветили, — кивнул я и, посмотрев на генерала, спросил: — Это кто же такой любопытный?

— Выяснили, что это альянс нескольких стран. И охота на тебя продолжается изо всех сил, так что надо что-то думать.

— Да что тут думать? Убить меня, и всех делов!

— В каком смысле? — озадаченно спросил Романов.

— Насколько я в курсе, сейчас растет недовольство среди некоторых слоев народа, и они смотрят в сторону Запада?

— Есть такие, — подтвердил Селиванов.

— Во-от! — Мой палец наставительно ткнул в потолок. — А как народ относится к композитору Александрову?

— Да в основном даже очень хорошо. Отлично, я бы сказал. Ты входишь в тройку лучших композиторов страны, и твои песни все любят.

— Хорошо! Вот у меня какая идея…

Концерты на площадях с моей подачи стали одним из символов СССР. Сначала — на Красной, потом в ленинградском горкоме кто-то спросил: «А чем мы хуже?» — и к новой традиции присоединилась Дворцовая, потом были Минск, Киев, другие столицы союзных республик и просто крупные города. Перед общесоюзными праздниками интриги, разворачивающиеся из-за сколько-нибудь знаменитых артистов, по своему накалу зачастую превосходили извечную грызню за власть. Люди нередко оставляли накрытые столы и выходили на улицы, несмотря на погоду, лишь бы увидеть и услышать вживую любимых исполнителей. Говорили, что в Москве прошлый концерт, посвященный Дню Победы, собрал более ста пятидесяти тысяч зрителей, которые просто заполонили не только Красную площадь, но и ближайшие улицы.

Нынешнее шоу, тоже ставшее традицией, посвящалось ежегодному вручению наград лучшим исполнителям. Певцы, танцоры, артисты разговорного жанра, вокально-инструментальные ансамбли, набравшие в течение года наибольшее число зрительских голосов, по очереди выходили на сцену, исполняли какой-нибудь номер и получали призы. Наиболее знаменитым предоставлялось время, чтобы рассказать о себе и ответить на вопросы зрителей…

— Не волнуешься? — спросил у меня Голиков, стоящий рядом.

Поправив ворот рубашки, я провел рукой по небольшим буграм на груди и криво усмехнулся:

— Нашли, о чем спрашивать! Не волнуюсь, не беспокойтесь.

— А я вот беспокоюсь. Страшно мне, — стрельнув глазами по сторонам, Голиков быстро достал из внутреннего кармана пиджака небольшую фляжку из нержавейки и отхлебнул из нее.

— Вы, Арсений Витальевич, на коньяк-то не налегайте, вам еще много дел предстоит.

— Да-да, конечно, Артур, конечно!

Убрав флягу, ложный Александров вытер тыльной стороной ладони пот со лба и стал внимательно оглядываться, беспокойно топчась на месте. Насколько я знал, об операции ему не сообщили. Неужели предчувствия разыгрались?

В это время ведущая объявила следующий номер, и на сцену вышла Татьяна Свержина. Мне эта певица нравилась, причём ещё и как женщина. Но, увы, случай познакомиться поближе так и не представился, а теперь возможность увидеть её настолько близко если и появится, то вряд ли скоро. Ей приз вручал ветеран Великой Отечественной со звездой Героя Советского Союза на пиджаке. И это не было исключением. Чья-то умная голова придумала, что награждать должны не только чиновники и различные деятели, но и такие вот старички, прошедшие войну и дожившие до наших дней. Совершенно правильно придумала.

— Вы следующие! — Помощница режиссёра выдернула из потёртой кожаной папки листок и сунула мне в руки. — Сейчас будет петь Кобзон, а потом вы его награждаете!

Да уж, лучший из лучших. В это время самый-самый. А так — предпоследний выступающий и последний из певцов. Как положено — под самый конец концерта. Вот и…

— Следующие мы, — потряс я Голикова за рукав.

Подойдя к лестнице, ведущей на сцену, мы попали в руки помощника режиссера. Рядом с нами стоял ветеран Великой Отечественной войны со звездой Героя Советского Союза на потертом пиджаке. Получив от помощника режиссера свой текст, он мельком бросил на него взгляд и стал с интересом следить за Татьяной Свержиной, исполнявшей одну из моих песен. Закончив петь, она поклонилась рукоплескавшим зрителям, после чего слово взял ведущий, и, объявив, какое место в конкурсе заняла эта песня, вызвал вручителя, перечислив его регалии.

Ветеран, которого уже подняли на сцену, получив от одного из работников небольшую позолоченную статуэтку и грамоту в красном бархате, прошел вперед и поздравил Свержину. Вручив все что полагается и сказав несколько слов в микрофон, он ушел за кулисы вместе с певицей. Посмотрев, как старичок вытирает пот со лба, я толкнул в спину Голикова, который замер на лестнице. Кивнув в ответ одному из осветителей, я с сильно бьющимся сердцем поднялся вслед за Арсением Витальевичем. После того как Кобзон исполнил следующую песню, ведущие объявили:

— А теперь, дорогие зрители, телезрители и радиослушатели, я объявляю, что следующим вручит награду лауреат многих премий в области культуры, композитор Артур Александров.

Я стоял рядом с Голиковым, и поэтому взгляды, скрестившиеся на нем, ему не очень-то нравились. Почти никто не видел живьем уже ставшего легендарным композитора, поэтому все жадно уставились на того, кто стоял с наградами в руке. Глубоко вдохнув, я взял из рук помрежа награды и легкой походкой направился к одному из лучших голосов Союза, который, несмотря на шок, вызванный моим возрастом, спокойно смотрел на меня. Подойдя ближе и встав рядом с микрофоном, я сказал с улыбкой: