Властелин Огненных Земель

– Шарлотта была моей наградой, моей ценой! Я желал много лет. Пощады, пощады!

– Ты никого не щадил, нифинг! Признавайся в остальных своих преступлениях. Как ты ухитрился удерживаться троне? Говори! Я заставлю тебя говорить! – Король упал колени, корчась – жар пробирал его и через одежду.

– Я признаюсь! Во всем признаюсь! Я использовал колдовство, чтобы получить твою мать. Я принимал шивиальское золото – четыреста тысяч крон в год посылал мне Амброз, чтобы я не замечал нарушений договора и сохранял мир.

Фюрдрак продолжал приближаться, но медленнее; брызги лавы разлетались из трещин на его теле. Он ярко свелся в густом дыму, заполнявшем теперь зал, возвышаясь над двумя мужчинами, словно проглядывающее сквозь чу солнце. Радгар и сам едва мог вздохнуть, но все же выдавил из себя еще один вопрос:

– А Эйфельнот?

– Он замышлял измену! – взвизгнул Сюневульф. – когда Амброз прислал мне весть о том, что ты направлялся домой, я понял, что он сговорится с тобой против меня.

Этого было достаточно, более чем достаточно. Если после этого катаклизма останется в живых хоть один свидетель, Сюневульфа навеки проклянут по всей стране.

– Встать! – Радгар бросил меч и обеими руками поволок воющего монарха навстречу фюрдраку. Из пола били фонтаны лавы. Одежда на жирном мерзавце загорелась. Башмаки Радгара – тоже. Вскрикнув, он откатился в сторону, скорчившись от боли. Сюневульф исчез в потоке лавы, хотя сквозь дым казалось, будто дракон поднял его обеими руками и с любопытством наблюдал, как тот превращается в пепел.

7

Радгар снова взял себя в руки. Обмороками и истериками можно будет заняться и позже. Первым делом нужно было совладать с этой злобной тварью, прежде чем она не убила всех находившихся в зале. Он снова схватил меч, а также – повинуясь неясному инстинкту, говорившему, что это очень важно и что ее нельзя терять – золотую корону Бельмарка.

– Я дал ему заметить меня, – говорил когда-то отец, – а потом бросился как выдра к воде. – Впрочем, отец встречался со своим фюрдраком на открытом воздухе. Этот же закрывал ему единственный выход.

Каким-то образом ему нужно привлечь к себе внимание дракона и вывести его тем же путем, что он попал сюда. Если он просто разъярит его, тот может броситься прямо на фюрд. Если он не сделает что-нибудь, и быстро, все зажарятся или задохнутся. Он вздрогнул, но бросился на монстра.

Ударить, проскочить мимо и продолжать бег – задача простая, но почти наверняка невыполнимая. Чудовище снова обрушилось, превратившись в бесформенную кучу перед тем, как еще раз принять человеческое обличье. Почему оно предпочитает эту форму? Крича от ярости и боли сразу, он вскарабкался по склону. Нацелившись туда, где находилось бы сердце, будь дракон настоящим человеком, он вонзил меч в трещину, надеясь перебраться через некое подобие плеча, спуститься с той стороны и бежать к выходу. Этого ему не удалось. Он ожидал, что клинок встретит какое-то сопротивление, но расплавленные внутренности этой мерзости оказались жидкими как вода, так что меч ушел по самую рукоять. Здоровый кусок наружной коры отломился, отворив поток огня и лавы. Этот поток снес Радгара вниз и прокатил по полу до тех пор, пока тот не врезался в стену и не остался лежать там, беззащитный перед монстром.

Дракон не бросился на него, как он ожидал. Он взревел так, словно и ему было больно, и ринулся прямо на боковую стену, мгновенно рассыпавшуюся пеплом. Радгар был весь избит и исцарапан, но за стеной открылись дождь и сырая холодная земля, поэтому он выбрался из развалин и бросился туда. Дичь его убегала, и, подобно гончей, он должен был преследовать ее; его безумная ненависть горела жарче, чем сам дракон.

Среди горожан нашлись безумцы, сбежавшиеся смотреть, как горит Сюнехоф. Они бросились врассыпную, когда из дома на них вырвался дракон – он бежал почти так же быстро, как человек… ну, например, как серьезно раненный человек на сбитых ногах.

Подобно пыльному смерчу в поле, фюрдрак несся через Варофбург, словно пытаясь убежать от преследовавшей его маленькой фигурки. Что бы там ни рассказывал отец про преследовавшего его фюрдрака, здесь все происходило наоборот: этот дракон убегал. Окутавшись паром и огнем, он старался следовать по улицам, но время от времени срезал углы, и тогда дома сразу исчезали в языках огня, разбрасывая вокруг пылающие обломки. Только проливной дождь и широкие промежутки между домами спасли город от полного разрушения. Позже Радгар не мог вспомнить почти ничего об этой сумасшедшей погоне. Какой-то скрытый охотничий инстинкт продолжал гнать его вперед, и он бежал, забыв про боль и усталость, почти обезумев от ярости. Вот, оказывается, для чего людям злость! Раз или два его дичь сбавила ход, словно для того, чтобы повернуться и драться. Но оба раза продолжала бег при его приближении.

Оказавшись в порту, дракон, казалось, почуял свое проклятие, море, ибо свернул и продолжал свой путь вдоль берега, поджигая корабли и ладьи. Крича, Радгар попытался отрезать его от них. Он потерял слишком много крови, ему едва хватало сил держать то, что осталось от меча. Как раз когда он решил, что ему пора снова сблизиться с чудищем, оно свернуло и, перевалив через россыпь камней, выбежало к воде. Не колеблясь, оно бросилось в море. Послышался короткий оглушительный вопль, и дракон исчез, а у порта появился новый пирс. Радгара окутало облако кипящих брызг, что по сравнению с тем, что он пережил прежде, казалось блаженным облегчением.

Единственным выходом из этой пытки было потерять сознание, что он и сделал.

8

Он лежал на какой-то ужасно жесткой поверхности, завернутый в одеяло или плащ. Он догадался, что находится в святилище, ибо заклинатели продолжали петь, и на него волнами накатывали духи – исцеляющие, успокаивающие. Он ощущал себя так, будто его натерли как морковку и провеяли как зерно. Что ж, по всем правилам ему полагалось уже с дюжину раз превратиться в кучку золы, так что он не жаловался. Голоса казались далекими и как-то странно приглушенными, из чего он сделал вывод, что находится в Халигдоме.

Он лежал, не открывая глаз, ощущая, как творят с ним свои чудеса духи, и наслаждаясь этим, ибо то, с какой скоростью стихала боль, доставляло подлинное наслаждение. Даже когда целители закончили свое заклинание и замолчали, он не испытывал особого желания возвращаться в мир. Сюневульф умер и Вульфвер тоже, так что мир этот будет лучше. Умерла также Шарлотта Эйлдесвиф, несчастная душа, и Овод, если он и правда вернулся в Веаргахлейв. Ни та, ни другой не заслужили тех испытаний, что обрушила на них жизнь. Витенагемут, конечно, изберет нового короля, а занявший второе место сразу же бросит ему вызов.

И что? Шансы Радгара стали гораздо выше – теперь, после победы над фюрдраком. Но им овладела чудовищная усталость. Нет! Пусть себе убивают друг друга, сколько душе угодно, вплоть до последнего таниста. Он распробовал вкус политической жизни и едва остался жив. Одного глотка ему хватит на всю оставшуюся жизнь. Имения, принадлежащие ему по праву, сделают его богачом, так что все, что от него потребуется, – это держаться подальше от неспокойного моря и никогда не ходить на фейринги с западным ветром. И тогда никто даже не попытается затащить его обратно в политику. Он может раздобреть немного и до седых волос почивать на тех лаврах, что снискал этой ночью. Он сможет завести себе наложницу – надо же хоть выяснить, из-за чего столько шума, – а со временем и жениться. Он победил фюрдрака! Здорово, просто здорово. Радгар, Победитель Драконов! Его отцу бы это понравилось. Он настоящий Каттеринг, достойный стать в один ряд со своими предками.

Впрочем, оставалось еще одно неоконченное дельце. Сюневульф мертв, а Йорик все равно что мертв, но главный злодей, повинный в смерти отца, еще жил и процветал.

– Он хмурится, – произнес голос Леофрика. – Это хороший признак?

Он попытался не реагировать, но рот его сам собой растянулся в улыбке, поэтому он открыл глаза и увидел над собой круг лиц, смотревших на него сверху вниз – рыжие бороды, белые бороды, мужчины и женщины. Он узнал только некоторых из них, ибо видел их темными силуэтами на фоне света, исходящего от подвешенных высоко на восьми столбах ламп. Кто-то слишком расточительно обращается с лампадным маслом! Для пробы он пошевелил несколькими мускулами, и все, похоже, было на своих местах и действовало исправно. Ноги болели. Он попытался заговорить, и ничего не произошло, но тут чьи-то сильные руки приподняли его, и ко рту поднесли кубок. Он шесть раз опустошил его, и первые слова, которые ему удалось произнести, были просьбой еще. Они посадили его, чтобы Эйлвин и еще один мужчина смогли накинуть на него кафтан, одевая, как малое дитя.