investigator

— Нападение произошло, когда Чапыра был не при исполнении и преступники не могли знать, что он сотрудник правоохранительных органов, — подытожил довольный достигнутыми договоренностями Храмцов.

Болотов вновь промолчал. Этот неприятный человек в переговорах не участвовал, лишь отвечал время от времени на уточняющие вопросы Храмцова. И все время насмешливо скалился. А чего ему не быть довольным? Теперь у него в должниках сам Свиридов.

— А этот Чапыра, он не взбрыкнет? — осторожно спросил Ломакин-старший, когда все начали вставать со своих мест.

— Он обычный следователь. Сделает, что велят, — отмахнулся от глупого предположения своего родственника Свиридов.

— Роман Александрович, надо бы Чапыру как-то поощрить за помощь в задержании опасных преступников и помощь в раскрытии серии грабежей, — не обращая внимание на заявление первого секретаря райкома, произнес Митрошин. От его слов Храмцов притормозил посреди кабинета. — Все же молодой человек пострадал и ему нужно дать хоть какую-то компенсацию. Вы же не хотите, чтобы он болтал на каждом углу об этой истории?

— Что-то я не заметил, чтобы он пострадал, — недовольно отозвался начальник милиции.

— У него ребра сломаны, под водолазкой бинты не видно, — пояснил Митрошин.

— Даже так, — нахмурился Храмцов, получив новые данные.

— Борис Аркадьевич дело говорит, — поразмыслив, поддержал предложение заместителя прокурора Свиридов. Слухи ему были совершенно ни к чему. Так что пусть этому Чапыре, ну и фамилия, заткнут рот какой-нибудь наградой.

— Хорошо, поощрим, — сдался под двойным натиском начальник милиции. Вопрос был для него несущественным, поэтому упираться он не стал. — Благодарность ему объявлю.

— Думаете ему этого хватит? — засомневался Ломакин-старший.

— Он же комсомолец! — заявил на это Свиридов.

— К тому же, кто его спрашивать будет, — жестко добавил Храмцов и первым вышел из кабинета.

Глава 31

— Может я домой уже поеду? — озвучил я вопрос.

— Мне допросить тебя надо, — напомнил мне Решетников.

Ну да, как же он начнет меня допрашивать, если начальство еще не определилось и не разъяснило ему что вносить в протокол, а что нет. Процессуально-независимое лицо — я бы поржал, да ребра болят.

Злое веселье сменилось раздражением, как только осознал, что сам недалеко ушел от высмеиваемого мною коллеги и находился в том же самом подчиненном положении, что и он. Было бы иначе, я бы сейчас участвовал в переговорах в компании с Митрошиным, а не ожидал своей участи в кабинете Решетникова.

Ладно, хорош рефлексировать, лучше расспрошу коллегу о действующих лицах.

— Подпол — это начальник милиции?

Дождавшись подтверждения своей догадки, я задал вопрос о Свиридове.

— Первый секретарь райкома партии. Чай еще будешь?

— Давай. А пожрать ничего нет?

Решетников, задумавшись над моей просьбой, открыл верхний ящик своего стола.

— Бутерброды, если только, — рассмотрев содержимое, отозвался он.

— Сойдет, — согласился я, продолжив выяснять детали. — А Ломакин какую должность в райисполкоме занимает?

— Начальник отдела по жилищному хозяйству, — ответ меня впечатлил, я присвистнул. Осталось сообразить, как мне этой информацией воспользоваться.

Я вновь зло усмехнулся направлению своих мыслей. Никто со мной по своей воле договариваться не будет — не та я фигура. Вон, господа, которые упорно называют себя здесь товарищами, удалились на переговоры, а обо мне даже не вспомнили. И плюшки от этой ситуации получат они, а не я. Моя участь — обеспечить исполнение достигнутых ими договоренностей, то есть дать те показания, которые мне велят. Такое положение дел раздражало.

Доев бутерброд, я прикрыл глаза, чтобы поразмыслить над ситуацией, в которой оказался, но сказалась усталость вкупе с плохим самочувствием, и я неожиданно для самого себя задремал.

— Идут, — потряс меня за плечо Решетников и тут же, пока дверь не открылась, отступил к стене.

Вернулись старшие товарищи в расширенном составе. Самым первым шел переодевшийся в форменный мундир подполковник. Холеный самодовольный тип — это явно Свиридов. Ломакин похож на сына — те же черты лица, та же худоба. Все трое остановились напротив кресла, оценивающе меня рассматривая.

Я их тоже изучал без стеснения, взгляд не отводил и демонстрировал отсутствие эмоций.

— Когда старшие товарищи входят, нужно вставать, — первым заговорил Свиридов, с ходу решив напомнить мне о моем более низком статусе.

— Доброй ночи, товарищ первый секретарь, — поприветствовал я партийного боса и тут же, изобразив раскаяние, пояснил. — Ребра мне сегодня сломали, двигаюсь с трудом.

— Распустили вы своих сотрудников, — высказал он недовольство мною Храмцову.

— Встать! — побагровев, рыкнул на меня подполковник.

Начальник милиции, понятное дело, привык, что от его начальствующего рыка подчиненные вскакивают и вытягиваются по стойке смирно. Но, увы, ничего подобного я сегодня изобразить не смогу при всем желании. Так что медленно поднимаюсь и пристраиваюсь возле кресла, держась за его спинку.

— Стул ему дайте, а то рухнет еще, — неприязненно на меня посмотрев, смилостивился партийный босс.

Тут же Ломакиным был поставлен стул на указанное Свиридовым место. Сам же первый секретарь занял освободившееся кресло.

— Роман Александрович, объясните этому молодому человеку ситуацию, — велел он подполковнику, устраивая свою объемную тушу поудобнее.

Храмцов кивнул, после чего глянул на меня, словно примеряясь, и определился начать с похвалы.

— Ты молодец, хорошо себя сегодня проявил, — покровительственным тоном начал он, — дал отпор сразу трем преступникам, — на числе было сделано ударение. Не увидев протеста на моем лице, подпол благодушно продолжил, — не позволил довести им задуманное до конца. — здесь он добавил в голос пафоса. — Я принял решение тебя поощрить — объявить тебе благодарность! Грамоту получишь в торжественной обстановке! Доволен?

Еще как! Ну не предлагать же мне начальнику милиции засунуть грамоту куда поглубже. Никогда не понимал подобных эмоциональных выпадов, не несущих за собой никакой выгоды, чисто — выпустить пар от обиды. А я не был обижен, я был зол. Зол на то, что с самого начала моего пребывания в этом времени мной только и делали, что помыкали. Решали за меня, как мне жить, чем заниматься, навязывали мне свою волю и заставляли исполнять свои бредовые приказы.

И все эти психологические приемы: согнать с места, наорать, построить, а после выказать милость были проделаны лишь с одной целью — подавить меня как личность, заставить плясать под свою дудку, быть довольным подачкой и тем, что начальственный гнев обошел стороной.

«Ух, пронесло!» — должен был воскликнуть я, хваля себя за ловкость и мечтая об обещанной грамоте.

Но вопреки их расчетам, я не впечатлился.

Если бы со мной говорили, как с равным, вполне возможно, я бы пошел на компромисс. Но старшие товарищи привыкли решать вопросы с позиции силы.

Придется немного скорректировать их поведение. Терять мне нечего, так что могу себе позволить игру на грани фола.

— За грамоту спасибо, — поблагодарил я. Начальственные губы скривились в довольных и снисходительных усмешках. — Но хотелось бы еще справедливости, — теперь уже я позволил себе улыбку, а вот взгляды начальников стали колючими, словно пытались нанизать меня, как насекомое, на булавку.

Зрение не посадите, товарищи начальники, это я вам пока только клыки продемонстрировал.

— И какая же справедливость тебе нужна? — с вкрадчивостью более крупного хищника поинтересовался у меня подполковник.