ЯОн

— Я хочу блистательные глаза, — сказала девочка, на этот раз шепотом, и повторяла все время, пока была в душе, но и после того, как мама вытерла ее и надела на нее пижаму, глаза оставались обычными. Очень зелеными и очень-очень красивыми, но не сияли.

— С блистательными глазами я могу делать так много разного, — пыталась она убедить маму, которая казалась несколько нетерпеливой. — С такими глазами я смогу идти ночью по дороге и машины увидят меня издалека, а когда я стану старше, смогу читать в темноте и сэкономить много электричества, и если потеряюсь в кино, вы всегда легко сможете найти меня, не вызывая дежурную.

— Что это за болтовня о блистательных глазах, — сказала мама и вставила в зубы сигарету, — такого вообще нет, кто это забил тебе голову такими глупостями?

— Есть, — крикнула девочка и прыгнула в кровать, — есть, есть и есть, и, кроме того, тебе нельзя курить рядом со мной, мне это не полезно.

— Хорошо, — сказала мама, — хорошо. Вот, я даже не прикурила, — и положила сигарету в пачку. — А сейчас полежи в постели, как хорошая девочка, и расскажи мне, от кого ты слышала, что бывают блистательные глаза? Только не говори мне, что от этой толстухи-воспитательницы.

— Она не толстая, — сказала девочка, — и я не слышала, я сама видела. Такие глаза есть у одного грязного мальчика в нашем саду.

— И как зовут этого грязнулю?

— Не знаю, — пожала плечами девочка, — он запачканный такой, молчит, и всегда садится далеко. Но глаза его сверкают, это точно, и я хочу тоже.

— Так спроси его завтра, где он их достал, — предложила мама, — и когда он скажет, поедем и привезем их тебе.

— А до завтра? — спросила девочка.

— До завтра ты поспи, — сказала мама, — а я выйду покурить.

Назавтра девочка заставила отца отвести ее в сад очень рано, потому что у нее не хватало терпения, и она хотела спросить грязнулю-мальчика, где достают блистательные глаза. Но это ей не помогло, грязнуля пришел последним, значительно позже всех. И сегодня этот замарашка даже не был грязным. Конечно, его одежда оставалась староватой и с пятнами, но сам он был очень вымытым, и даже почти причесанным.

— Скажи, мальчик, — немедленно спросила она, — откуда у тебя такие искристые глаза?

— Это не нарочно, — извинился почти причесанный мальчик, — это делается само по себе.

— А что я должна делать, чтобы и у меня это было само по себе? — разволновалась девочка.

— Я думаю, что ты должна захотеть чего-нибудь крепко-крепко и, если это не делается, тогда глаза сразу начинают сверкать.

— Глупости, — рассердилась девочка, — вот я хочу, например, чтобы у меня были блистательные глаза, и их у меня нет, так почему же мои глаза из-за этого не сверкают?

— Не знаю, — сказал мальчик, который очень испугался, что она рассердилась, — я знаю только о себе, не о других.

— Я извиняюсь, что накричала на тебя, — успокоила его девочка и тронула своей маленькой ладошкой, — может быть, так бывает, только если хотят некоторых вещей. Скажи мне, что это такое, чего ты хочешь сильно-сильно и оно не делается?

— Я хочу одну девочку, — запинаясь, пробормотал мальчик, — чтобы она дружила со мной.

— И это все?! — удивилась девочка. — Но это ужасно просто! Скажи мне, кто эта девочка, и я сейчас же заставлю ее быть твоей подружкой. А если не согласится, устрою ей бойкот.

— Не могу, — ответил мальчик, — мне стыдно.

— Ладно, — сказала девочка, — это не так уж важно. Да и не совсем решает мою проблему с глазами. Не могу ведь я хотеть, и чтобы кто-то был моей подружкой, и чтобы этого не было. И потом, все девочки хотят дружить со мной.

— Ты! — пролепетал мальчик. — Я хочу, чтоб ты была моей подружкой.

Девочка помолчала минуту, потому что этот грязнуля сумел удивить ее, и снова коснулась его маленькой ладошкой, и объяснила голосом, которым всегда говорит папа, когда она пытается выбежать на дорогу или дотронуться до провода:

— Но я же не могу быть твоей подружкой! Я девочка очень умная и популярная, а ты — простой грязнуля, который всегда сидит в стороне и все время молчит. И единственное, что в тебе есть, это твои глаза, и это тоже сейчас же исчезнет, если я соглашусь с тобой дружить. Хотя должна сказать, что сегодня ты значительно менее грязный, чем всегда.

— Я смешался с водой, — признался менее грязный мальчик, — чтобы мое желание осуществилось.

— Извини, — сказала девочка, у которой уже осталось мало терпения, и вернулась на свое место.

Весь этот день была девочка грустной, ибо поняла, что, по-видимому, никогда не будет у нее блистательных глаз. И все рассказы, и песни, и ритмики не могли избавить ее от грусти. И каждый раз, когда ей уже почти удавалось перестать об этом думать, она видела молчаливого мальчика, стоящего напротив, и глядящего на нее, и только глаза его сияли все сильнее и сильнее, как будто нарочно, чтобы ее рассердить.

Бени Багажник

Я еду по старому шоссе на юг, в сторону Ашдода. Рядом со мной сидит Бени Багажник, слушает магнитофон и выстукивает по панели. Ему хорошо знакома эта дорога, еще с тех пор, когда он до армии жил здесь и каждую пятницу совершал с приятелями паломничество в Тель-Авив. Это они придумали ему прозвище «Бени Багажник». Теперь никто уже его так не называет, даже просто «Бени». Теперь большинство зовет его «господин Шолер» или просто «Шолер». Жена величает его Биньямином. Мне кажется, что ему нравится это имя.

Сейчас мы направляемся в какой-то районный совет неподалеку от Хадеры, чтобы завершить сделку. Точнее, он едет завершать, а я его везу. Это моя работа, я — водитель. Когда-то я занимался развозкой молочных продуктов, что было более денежно, но меня совсем не устраивает вставать каждый день в четыре утра и спорить со всякими скупердяями из маркетов по поводу десяти агорот. Бени Багажник говорил мне когда-то, что я человек без амбиций, и что он завидует мне в этом. Я думаю, что это был единственный случай, когда он выпендривался передо мной. Обычно он, как раз, ничего.

В первый же день, когда я начал работать у него и открыл перед ним дверцу машины, он велел мне этого не делать. Он всегда сидит спереди, даже если читает или просматривает бумаги. Когда мы останавливаемся перекусить, он всегда приглашает. Именно это мне не нравится, и, в конце концов, мы договорились, что пять раз приглашает он, а потом наступает моя очередь его пригласить, потому что он зарабатывает в пять раз больше меня. Это была его идея, и я согласился, ибо это выглядело вполне логично.

Первый раз я пригласил его в какую-то шашлычную на заправке, где-то на юге. Перед тем, как я стал расплачиваться, официант вдруг его узнал: «Ох-ты, умереть мне на месте, если это не Бени Багажник!» Тот неохотно улыбнулся официанту и кивнул, но я видел, что он не в восторге от этой встречи. Между нами был уговор, что если один приглашает, то другой оставляет чаевые, и по дороге к выходу до меня дошло, что он ничего не оставил официанту.

— Ну, и клещ! — сказал я ему в машине.

— Почему? Как раз вполне приличный человек, — ответил он, не слишком вдаваясь в дискуссию, — он был, наверное, лучшим учеником во всем нашем выпуске, странно, что он застрял в официантах.

Я хотел, было, спросить его о чаевых, но мне это показалось не слишком удобным, и спросил его только о прозвище.

— Я не люблю его, — сказал он вместо ответа. — Никогда так не называй меня, о-кей?

Вечером, прежде чем я высадил его у дома, он слегка смягчился, и рассказал мне, как однажды, еще ребенком, опоздал в школу. В коридоре кто-то посоветовал ему сказать учительнице, что отец подвозил его, и у него что-то сломалось по дороге. Он и в самом деле так сказал. А когда учительница спросила, что именно сломалось в машине, мальчик Бени ответил, что сломался багажник, и тут же был выдворен к директору.

С тех пор, как я слышал этот рассказ, я по-прежнему зову его Шолером, но не в состоянии в мыслях называть его иначе, чем Бени Багажник. «Я собираюсь вставить этому Шимшону такую цену, что у него кипа взовьется птичкой, — говорит Бени и выстукивает по панели ритм песни, звучащей по радио. — Эти местные советы прикидываются бедными-несчастными, а сами лопаются от денег». Мы заранее договорились после окончания этой его встречи поужинать в одном русском ресторанчике в Ашдоде, о котором говорят, что это нечто. Приглашает Бени Багажник. Я, может быть, даже немного выпью, ну, не слишком, мне еще ехать в Тель-Авив.