Страница 92 из 98
Наша база выстояла, вода не стала просачиваться сквозь стены. Одно меня беспокоило: как там мои беспризорники? Маленькие, одни, в полуразрушенном доме. Забились, как котята, в тот подвал. А если его зальет?
Мы с Гаечкой подняли вопрос о том, чтобы на время непогоды поселить их на базе, но за проголосовали только Тимофей и Алиса, Ян был ожидаемо против, ведь Светка с Ваней участвовали в травле, а такое сложно простить.
Гаечка порывалась к ним ехать, но ее удалось переубедить, что это бессмысленно — мы все равно ничем не сможем им помочь, только сами промокнем и, чего доброго, застрянем на обратном пути.
К вечеру тучи разошлись, а ночью снова хлынуло, да так, что вздрагивала земля и казалось, небо рвется с треском и грохотом. Молнии не ветвились, а слепили — свет просто прокатывался по небу, словно Перун гигантским фотоаппаратом со вспышкой снимал Васин дом.
Утром в новостях ожидаемо напугали небывалой непогодой, показали смытые в море дома и машины Вась, которые отказывались видеть очевидное. Но на завтра пообещали солнце, и Гаечка решила испечь немного пирожков, а Наташка — трубочек.
От Ильи я позвонил деду, узнал, что он благополучно добрался и завтра съездит на склады, купит и передаст мне кофе, а после займется организацией торговых точек. Я тут же отзвонился бригадиру, напомнил о себе и сказал, что процесс идет.
Утром замирающим сердцем я отвез Гаечку на пляж — жаль было ее труд, она рисковала, если море желтое от смытой с суши грязи, купаться никто не пойдет и ничего покупать не будут. Сашка подбежала к воде и вздохнула:
— Мутная. Но не фатально грязная.
Я бы в такой купаться поостерегся, но отдыхающим, которые догуливали отпуска, было все равно, и народ наводнил берег.
— Сегодня, чую, рано отстреляетесь, — сказал я. — Может, вас подождать?
— Было бы клево! — улыбнулась Гаечка и зевнула.
Вместо восьмидесяти, она испекла сегодня сорок пирожков.
Я поехал к детям, испытывая перед ними чувство вины. До подъема добрался за пять минут, спасибо, Карп, а дальше пробирался, переступая с камня на камень и волоча мопед. От грунтовки, ведущей наверх, вообще ничего не осталось, еще один такой ливень, и тут точно будет овраг.
А вот наверху камни кончились. Дорога представляла собой месиво из щебня и грязи, в огромной луже самозабвенно купались гуси.
Я закатил мопед во двор недостроя, вытер грязнющие босые ноги о траву и, топая по тропинке, крикнул:
— Малые, вы как, выжили?
Но никто не ответил. Я заглянул в подвал: воды там был по щиколотку. Под плитами тоже мокро, не спрятаться. Где же дети, как они пережили ливень? Но главное, что будет зимой, когда подует шквальный северный ветер? Они могут и насмерть замерзнуть.
Если дети сменили место жительства, интересно, догадаются ли на пляж прийти, или придется мне пирожки продавать из-за Гаечкиной стеснительности?
Что сюда они не придут, это точно. Я покатил мопед по краю дороги и услышал дребезжащий старушечий голос:
— Эй, мальчик!
Я обернулся, останавливаясь. Меня звала сухонькая старушка с трясущейся головой, выглядывающая из калитки.
— Здравствуйте, — кивнул я. — Тут дети жили, сиротки, не знаете…
— У меня твои сиротки, — проговорила она. — Намокли, как воробышки, я их в дом и взяла. Они ж ничего не своруют у меня?
— Нет, это хорошие дети, работящие, — поручился за них я. — Я их воспитываю, а забрать некуда.
Бабуля то ли покачала головой, то ли она затряслась сильнее.
— Шо деится-то! Как в войну — дети на улице. Где-й то видано!
— Спасибо, что помогли, — поблагодарил ее я, а бабуля меня будто не слышала.
— Взять-то есть куды, дом, вон, две комнаты пустые, дык еле хожу. И дед еле ходить. И денег только на хлеб, и угостить-то их — блины да варенье.
— Деньги есть, — сказал я, но бабуля продолжала:
— Давеча соседи грибов привезли с гор, дык закрутила малость…
И тут наконец дошло, что она глухая и просто не слышит меня. Поставив Карпа, я подошел к забору и прокричал:
— Бабуля, деньги на детей будут!
Она замахала руками.
— Чей-то громко так! Я глухая, но не до конца.
— И вам помощь, и детям крыша над головой, — проговорил я громко, она кивнула. — В магазин сходят, еды купят, могут и по дому помочь…
На мой крик выбежала Светка, бросилась обниматься. Бабуля улыбнулась, потрепала ее по голове сморщенной морщинистой рукой в пигментных пятнах.
— Ласковая какая. Гля, любить тебя как. А ты им кто? Брат?
— Друг, — ответил я. — Меня Павел зовут.
— Марфа я, баба Марфа. Ой, и не знаю. Сын приедет зимой, прогонить. Он у меня в Якутии, и семья егойная там. Только уехали, на Новый год всегда приезжають, вот до января могу в дом их пустить, но нехай помогають.
Я глянул на Бузю, стоявшего на пороге дома. Вспомнился Каюк, он был таким же рахитом, с аналогичным дебиловатым выражением лица, а сейчас — просто добрый молодец! Интересно, Бузя выровняется? Ваня — да, он еще маленький, но насчет их старшего приятеля я сомневался.
— Ну, что думаешь? — спросил я у него, и вдруг до меня дошло, что я не знаю его имени — Бузя и Бузя. — Поживете у бабушки Марфы? Но надо будет помогать: когда в магазин сбегать, когда во дворе подмести, посуду помыть.
— А можно? — просипел он. — Типа жить?
— Ежели хорошо вести себя будете, тады можно.
— Будем, бабушка! — воскликнула Света. — Спасибо!
— Но до января, — сказала она виновато и напомнила: — там сын приедет.
До зимы я разбогатею и что-нибудь придумаю, а пока — как раз то, что надо!
Из дома вышел Ваня и тоже побежал ко мне, спросил:
— Работать сегодня будем?
— Будем, — кивнул я, собрался рассказать бабушке о том, чем мы занимаемся, но Светка призналась:
— Мы рассказали за пирожки.
— Молодцы какие! — одобрила наше занятие бабушка. — Вечером жду!
— Мы раньше освободимся, у нас немного. — Я обратился к Бузе: — А ты машины мыть пойдешь? Самое время, они все грязнющие.
— Пойду, я не дармоед! — гордо бросил он, и от доброй бабушки Марфы мы шли вчетвером.
Как я и думал, освободились мы в два часа дня. Сироты стали богаче на шесть тысяч, Гаечка, которая делилась с парнями, заработала три, но и этому была рада, Наташка — две двести.
Поскольку Саша тратила на продукты, я попросил ее записывать расходы, чтобы вычесть из общей суммы, и за «крышу» предложил скидываться: пятьсот Гаечка, пятьсот — дети, а то Сашке ничего не доставалось, хотя работала она больше всех.
Когда вез ее домой, она всю дорогу мечтала, что купит на эти семнадцать тысяч. Точнее, что я привезу ей из Москвы. Если сравнивать с нашими рынками, то Черкизон — это нечто фантастическое, мешок Деда Мороза! С такими ценами Сашке теперь по карману даже крутой пуховик, а ведь лето не кончилось, еще заработается! И джинсы можно взять, и крутые кроссовки!
Уже когда слезла с мопеда, Гаечка отвела взгляд и сказала как бы между делом:
— Алиса к матери вернулась. Вчера вечером.
— Это ж хорошо, — улыбнулся я, но понял, что не совсем, потому что Гайке было грустно.
— Наверное, — прошептала она.
— Будем надеяться, что Аллочка изменилась. Вон, Каюк же смог, и она сможет.
Гаечка кивнула и вяло махнула мне рукой.
Следующие два дня прошли обычно, если не считать, что парни надрали задницы паре малолетних отморозков, которые хотели забрать деньги у детей прямо на пляже.