Страница 4 из 10
Дамир вытянулся, поправил на голове фуражку, осторожным движением руки разгладил китель. Размеренными шагами подойдя к дубинке, он поднял ее и взглядом, полным ненависти, посмотрел на Ушакова.
– Он хочет соскочить, – прошипел Дамир, двигаясь к Мирону. – Решил под больного закосить!
Мирон свернулся чахлой личинкой, трясся и что-то нашептывал себе под нос. Нездоровое жужжание, слетавшее с его губ, созвучием вплеталось в симфонию писклявых излияний грызунов, наводивших шорох за пределами бетонной конуры. Веки Мирона не смыкались, а безумные глаза смотрели в одну точку, будто вымаливали пощады у стены.
Дамир приблизился к Ушакову, пребывавшему в анемичном стрессе, и замахнулся дубинкой, чтобы привести его в чувство, но движение остановил коллега. Он схватил Дамира за руку и оттащил в сторону:
– Пусть следствие с ним разбирается! – в приказном тоне изрек полицейский. – Ты только глянь на него. Ударишь, а он откинется. Тебе нужны проблемы?
Дамир отошел и выдохнул. Он пальцами сжал переносицу, сделал несколько коротких вздохов, после чего поднял тяжелый взгляд. Смотря в глаза коллеге, Дамир изобразил улыбку и произнес:
– Да, Коль, ты прав, проблемы мне ни к чему! Свадьба на носу!
– Вот и славно, – похлопал его по плечу Николай и добавил: – Нужно вести этого в допросную. Там его быстро расколют!
Повесив дубинку на пояс, Дамир подошел к Ушакову и схватил его под руку, силой поднял с койки и поставил перед собой, словно ростовую куклу. Убедившись, что Николай направился к выходу, лейтенант взглянул на босые ноги Мирона и тяжелыми берцами надавил на пальцы подозреваемого так, что тот готов был разразиться новым ором. Дамир закрыл ему рот, наклонился и прошептал на ухо:
– Ты расскажешь, куда спрятал тела, падла!
Покаяние
«Преступник ли я? Меня толкала жадность, до неприличия противный интерес к прошлому. Без капли сожаления за прогнившей душой я, как марионетка своих фантазий, врывался в ларцы тайн и жизней усопших поколений. Меня коробило, когда я прикасался к находке, омытой кровью и покрытой ржавчиной людских изъянов. Я, ослепленный влечением, даже не пытался разглядеть за ширмой личных интересов, как грязна моя натура падальщика. Еще больше забывался, когда цена находок гладила мне руки. Человек – тварь, лишенная свободы, не способная смотреть вперед и видеть свет своих поступков. Я это понял, когда столкнулся с неизвестностью, что кроется за гранью жизни, за невидимой чертой, которую переступает грешник. Должно быть, мы все таковыми являемся, ведь душа, омытая девственным ручьем, не окажется там, не почувствует холод и не услышит оглушительную тишину, за которой кроется смертное дыхание нелепых сущностей, созданных в чертогах загноенного ума.
13 сентября – день, когда все изменилось. Буду честен, я до последнего боролся с монстром внутри себя. Меня выворачивало от мысли, что нужно ехать в Чертово городище. До этого со мной никогда такого не происходило. Даже горожане, которых я видел впервые, отговаривали от иллюзорной цели разбогатеть. Это ли не знак? За любой ошибкой следует расплата.
На месте меня ждала Леся, Александра Назарова в окружении авантюристов или искателей. Но искателей чего? Мне до сих пор неясно… И теперь это совсем не важно. В тот миг мне стало зябко. Я узрел предательство, несокрушимую преграду, за которой не было ничего светлого. Мне нужно было уже тогда остановиться, вернуться туда, с чего начинал, но нет, корысть подталкивала, заставляла искать пути обхода. Тогда-то все и началось.
Я не понимаю, как это передать словами. А нужно ли? В мою правду никто не поверит, ведь людьми правят их личные помыслы. Я лишь навлеку на себя очередную лавину страданий, захлебнусь в черноте своих воспоминаний.
Чертово городище питается слабостями, загоняет человека в ловушку, из которой, казалось бы, не выбраться. Но я смог, мне удалось выкарабкаться, разбитым, испорченным правдой о своей гнилостной натуре, но выползти из геенны, воспламеняющей разум, в мир, в другую жизнь, которую я считал своей.
Я могу рассказать, как мучился перед смертью Кирилл, но в то мгновение мне пришлось прятаться за деревом и дышать совсем редко, чтобы спасти собственную шкуру. Я находился на краю кошмарной гибели, но теперь сижу здесь, в сером кабинете с зарешеченным окном и письменным столом, испещренным долголетними полосами.
Мне не забыть, как на меня в последний раз смотрел Толик. Его взгляд останется в памяти на всю оставшуюся жизнь. Не могу вспоминать это, как и запах, с которым его кожа растекалась по круглому деревянному алтарю с непонятными символами, означающими утро, день, вечер и ночь. Я пытаюсь забыть предсмертные рывки его голоса, но не получается. Я помню и вероломные щелчки его пальцев, и самодовольную улыбку, с которой Толик оговаривал Юлю.
Мне безмерно жаль Юлю. Она хотела жить, но стала жертвой обстоятельств или предательского цинизма со стороны Толика. То, что она перенесла перед смертью… То, с каким лицом она преодолевала те муки… Боже, как мне трудно представлять ее, лишенную ноги, но не потерявшую надежду на спасение. Она молодец, жаль, что так случилось. Будь у меня возможность, я бы помог ей, спас, как вытащил свою грязную натуру. Но было поздно. Юля смотрела на меня с верой в глазах, а я сбежал как паршивый пес. Отпустил ее руку…
В моей груди застрял комок печали. Хочется пустить слезы, но я не могу. Лучше пустить собственную кровь, когда понимаешь, что тебя предал самый близкий человек. Предал дважды. Леся лишила меня самого дорогого – будущего. Я в последний момент узнал, что стану отцом, но она так не считала. Она возомнила себя вершительницей судеб, и ей не составило труда убить жизнь не только в себе, но и во мне. Я был зол, готов рвать, метать и убивать. Но я выше этого! Я не могу тронуть человека. Все, что в моих силах, – это сказать о нем правду. Правда – вот самое смертоносное оружие. Им нужно уметь управлять, иначе есть шанс пораниться. Наверное, я и поранил себя, когда высказал Лесе все, что думал.
За это я и поплатился, оказался здесь, в холодной допросной. Мои запястья скованы наручниками, а сердце раздавлено камнем лжи. Я и подумать не мог, что Леся способна оговорить человека после того, через что нам пришлось пройти… вдвоем. Мы выбрались из липкого ужаса. Оттуда, откуда, казалось, до этого не выбиралась ни одна живая душа. И после этого Леся взяла на себя роль судьи, человека, приложившего руку к напрасным смертям. Я не буду держать на нее зла. Это низко! Пусть она сама даст своим действиям оценку, а я, если появится такая возможность, посмотрю, как она страдает. Мне будет ее жаль, но я не отвернусь. Я человек, а людям свойственно видеть страдания ближнего, какими бы подлецами они ни были.
Убийца ли я? Готов взять на себя вину только за то, что не уехал из Чертова городища до того, как все начало происходить. Я погубил свою жизнь бесполезными исканиями и продажей собственного времени. Мне больно понимать, через что пришлось проползти, чтобы оказаться здесь, в кабинете, где на меня смотрят три пары суровых глаз. Я готов признаться в чем угодно, но не в физическом убийстве никчемного мяса, которым я считаю глупых людей. И я таковым являюсь, ведь я человек. Я готов понести наказание за то, что бестактно врывался в хранилища прошлого и забирал то, что мне не принадлежит. Я осознал свою ошибку. В жизни каждого случается такой поворот, когда пора сделать для себя определенные выводы. Жаль, что я оказался у смертной черты, чтобы увидеть всю грязь моей сущности, сущности безвольного слизня. Убийца ли я? Ответ будет в конце пути».
Спасение!
Густая ночь обволакивала городок, лежащий в низине. Обитель сна или губитель грез, он встречал гостей огнями уличных фонарей, точно мерцающими в азарте глазами. Его пасть, казалось, не закрывалась никогда, а язык асфальтовой ленты, такой щекотливый и шершавый, бугрился под ногами путников, что двигались в утробу городского лабиринта. Два поверженных тела плелись, оставляя позади шипастый горизонт, что в лунном свете зловеще скалился под небом.