Корона Меднобородого

Я-то как раз приворотное зелье варить никогда не умела. Как ни посмотрю в зеркало, так и подумаю, по кой черт мне приворотное зелье. Но Амелия его на продажу чуть ли не оптом бодяжила. Говорит, в Париже очень популярный товар. Травы все есть, утварь вся есть. Мы с ней сварили немножко, и я пошла.

Переоделась служанкой. На кухне взяла поднос для принца, накапала ему в вино. Притащила в покои. Думала, здесь главная колдунья Диана, а принцева жена от нашего дела далека, если ни любви, ни детей сделать не может. Конечно, и жена его где-то рядом, а куда деваться? Принц если не с женой, то или с Дианой, или какими-нибудь мужскими делами занимается.

Принц глотка сделать не успел, влетает эта Медичи, бокал об стол, поднос об пол и начинает меня за волосы возить. Она орет, я ору. В двери прислуга с охраной ломится. Но ненадолго нашего дуэта хватило. Генрих встал, рявкнул «Смирно!», мы с ней подпрыгнули и руки по швам. Он так-то добрый. Если его не злить.

Раз меня никто не держит, я схватила кресло и креслом вперед в окно выскочила. Первый этаж. Дальше за угол, одному-другому глаза отвела, в пустой комнате переоделась, с другой стороны вышла, вроде я и не при чем.

Я потом вспомнила. Рассказывали мне, да плохо слушала. Екатерина Медичи, жена принца Генриха, выглядит как скромная девушка из духовной семьи. Только знаете, что значит «medici»? Верно, доктора! Потомственная докторша. Так себе докторша, детей-то у них с принцем нет. Но это может кто сглазил, а может дело в принце. У него ни от кого детей нет.

Семья Медичи — потомственные доктора не только по фамилии, отраву хорошо умеют варить. Слух ходил, что наша Екатерина отравила принца Франциска, старшего брата Генриха. Неудачный я выбрала рецепт. Итальянка только носом повела в своей комнате, сразу учуяла. Тут, конечно, сама я не сообразила. Все, что можно учуять, придворные дамы учуют. У них у каждой по парфюмеру. С детства запахи учатся различать. Мужа понюхают, скажут, с кем изменял, что пил, чем закусывал. А мы тут сварили самое простецкое зелье.

Я может и дура, что не сообразила насчет познаний Медичи и насчет ее обоняния, но не совсем тупая. Допустим, я отвела глаза, и в лицо она меня не узнает. Нос-то не отвела. Сейчас она успокоится, мужу объяснит, что это было, сообразит, чем от «служанки» пахло, и чей это запах на самом деле. И побегут за мной солдаты. А король меня не только не спасет, а сам же и приговорит.

Быстро собралась и сбежала. Амелию дома не застала, ей записку оставила «Беги». Не знаю, погнались за мной, или нет. Подорожной у меня нет и не было. Да и не надо. Показываю клочок бумаги, смотрят с умным видом и пропускают. Больше на самом деле на лицо да на фигуру смотрят. Иногда кажется, что можно и без колдовства пустой клочок бумаги показывать.

Почему в Вену? Да я от Парижа до самого Кракова нигде никого не знаю. И дорогу не знаю, и спросить толком не могу. Это с востока русский язык до Киева доведет, а с запада с русским даже до корчмы не дойдешь. Как французы на пути закончились, совсем немцы начались. Им скажешь «Вена, император», так хотя бы поймут, в какую сторону рукой махнуть. А скажешь «Польша» или «Киев», так только в затылке почешут.

Вот такая история. Хотите верьте, хотите нет.

25. Глава. Два принца замка Хофбург

— Верим, — сказал Ласка, — Отчего нам не верить. Ты же не лошадь продаешь.

— Что я все про себя, да про себя. Вы-то как тут?

— Мы Божией милостию задержались, да вот, видишь, вещи собрали. Завтра в путь-дорогу.

— Вы домой, а я к императору, — заявила Оксана.

— Прямо к самому императору? — уточнил Вольф.

— Прямо к самому.

— Показать, где канцелярия, чтобы на прием записаться? Только боюсь, в этом году не примет. Он в Испанию уехал у арапов Тунис отбивать.

— Мне главное во дворец попасть. За рыцаря зацепиться, потом за министра, а так и до императора доберусь. Не в этом году, так в следующем, долго ли осталось. Тогда скажите мне, кто тут придворный живописец? Кто для императора женскую натуру пишет?

— Домой расхотелось? — спросил Ласка.

— Да я опять месяц в седле. На заднице по второму кругу мозоли. Я ей сейчас орехи вместе с лавкой могу колоть. И деньги закончились. Дух переведу и домой.

— Коррроль Ферррдинанд в горрроде! — сказал Доминго, — Брррат имперрраторррра! И его старррший сын прринц Максимилиан трринадцати лет!

— Не притворяйся говорящей вороной, — ответила Оксана, — Чует мое сердце, что ты более умная птица и не только говорить, а еще и думать умеешь.

— Христоф Амбергер придворные портреты пишет. А женскую натуру хорошо писал Ханс Зебальд Бехам, осужденный за порнографию, — сказал Доминго, не налегая на «ррр».

— Как по мне, так итальянская школа душевнее, — сказал Вольф, — Жаль, что Бенвенуто с тобой не приехал, легко бы устроился.

— Ты лучше спроси, почему в Париж и Фонтенбло художники один за другим едут, а в Вену не торопятся, — сказал Ласка.

— Потому что императору вечно некогда! — ответил Доминго, — Он то в Вене, то в Мадриде, то в Нидерландах, то с визитом за границей, то к войне готовится. Денег у него хватит хоть самого Тициана перекупить. Только Тицианы не любители без конца по европам мотаться. Им надо, чтобы поставил мольберт и пиши себе спокойно хоть месяц. Король Фердинанд искусствам не благоволит, а принц Максимилиан еще в возраст не вошел.

— Ты-то откуда знаешь? — спросил Ласка, — Ты же в парке за решеткой сидел.

— Мне монахи все новости рассказывали. Им книги-то приказали читать, а про все прочее молчать не приказывали, — Доминго обернулся к Оксане, — Только светских сплетен монахи не знали, и я не знаю.

— Понятно, — подвела итог Оксана, — Глаза отводить умею, значит, в замок зайду. Немцы при виде призрака что делают?

— Крестятся и Господа поминают, — ответил Вольф.

— Лишь бы не орали.

— Чего орать-то. В любом замке призраки есть. Тем более, в королевском-императорском. Кто их боится, в замок служить не пойдет.

— Вот и отлично.

— Ты по-немецки говоришь? Или по-испански?

— Нет. Тут итальянский вообще не понимают? Империя у них Римская называется!

— Как повезет. Из солдат и рыцарей, думаю, половина успела в Италии повоевать. Из придворных не буду гадать. Принц Максимилиан, говорят, может объясниться на шести языках, в том числе и на итальянском.

— Когда ты все успеваешь? — удивился Ласка.

— Я же не гоняю жеребца от рассвета до заката, — ответил Вольф, — Я тут все знаю до сокровищницы включительно!

— Не вздумай!

— Так мне во дворце лучше со всеми кроме принца молчать, или как? — спросила Оксана.

— Латынь! — сказал Доминго, — Здесь любой образованный человек знает классическую латынь. А в Италии местные диалекты и говоры восходят к вольгаре, — вульгарной латыни, простолюдинской. То есть, если по-итальянски говорить медленно и простыми приличными словами, то рыцари и священники худо-бедно поймут.

— Спасибо, — ответила Оксана, — Не ошиблась я. Ты умная птица, отродясь про таких не слыхивала.

— Я еще псалмы петь умею и ругаться по-матросски.

— А у принца любовница есть?

Ласка от такой непосредственности покраснел и опустил глаза. Вольф и Доминго переглянулись.

— Вроде нет, — сказал Вольф.

— И я не слышал, — подтвердил Доминго.

— Значит, будет, — резюмировала Оксана.

— Да ты в зеркало посмотри! — возмутился Ласка.

— Ты на что намекаешь? — Оксана достала из дорожной сумки зеркальце в кожаном футляре, — Я ведь, если обижусь, об голову тебе и зеркало разобью, и стол, и стул…

— Я не намекаю, а прямо говорю. Что ты мечта взрослого мужа, а не мальчика.

— Верно, — сказал Вольф, — Принцу всего тринадцать. Он скромный и благовоспитанный молодой человек. Не из тех, что служанкам под юбки руки сует. Здесь тебе не Франция. Смутить-то смутишь, но спугнешь. Или у тебя то зелье осталось?