Страница 17 из 17
Пользуясь тем, что Гойдемир не начинает сражения, князь Войсвет послал гонцов за подмогой в Гронск. Вскоре Гойдемир отступил от Даргорода: до него долетел слух о подходе гронцев. Теперь у него вскипело сердце на отца, который ввязал соседей в войну против собственного народа.
Гойдемиру сыграло на руку умение даргородского простонародья драться на своей земле. Он еще не подоспел к границам, а приграничные с Гронском деревни уже сами ушли в леса. Гронцы разозлили их, начав грабежи, и поэтому где ни проходил Гойдемир – его войско увеличивалось: небольшой отряд из попутного села, горсточка – с ближайшего хутора…
Наконец князь Войсвет получил весть, что гронская конница разбита и повернула назад, не дойдя до Даргорода. Сам Войсвет боялся покинуть укрепленный город, зная, что и его дружине теперь тоже придется столкнуться с умелой народной войной.
…Княгиня тихо сидела на краю скамьи. Гойдемир чуть хмурил брови во сне, и его лицо казалось усталым и замкнутым, рот был плотно закрыт. Оцарапанная полусжатая рука лежала на одеяле.
Гойдемир вернулся домой, но вернулся не пленником. Он все-таки добился мира с отцом. Князь Войсвет принял условия сына и призвал в свидетельницы договора Ярвенну и Вседержителя. Гойдемир утихомирил мятежников и распустил их по домам.
С княжеского двора он теперь не выходил. Не отец держал Гойдемира взаперти. Княжич сам бывал только у матери, изредка виделся и с братом. Он сказал, что болен. В дни смуты, рыща по лесам и болотам, Гойдемир и вправду застудил грудь. Неопытный воевода, он извел себя усердием, с которым следил за порядком в войске и лично вел людей, назначая себя самого в каждое опасное и трудное дело. Это не надломило его крепкого здоровья всерьез. В другой раз Гойдемир не обратил бы внимания на недомогание и легко перенес бы его на ногах. Но теперь он сказался больным, пил травяные отвары и жаловался матери на слабость.
С трудом пережив радость от его возвращения, не упрекнув его ни словом, Ладислава ни о чем не расспрашивала Гойдемира. Княгиня чувствовала, что болен он не столько телом, сколько душой. Хорошо ему было только в ее покоях, уют которых знаком ему с детства и дает утешение. За полдень Гойдемир пришел посидеть с матерью, а потом признался, что хочет спать.
– Ложись, я тебе на лавке постелю, – сказала она и открыла сундук с постелью. – А сама посижу, почитаю. Никто сюда не войдет, не помешает тебе.
Когда Гойдемир уснул, мать поправила на нем одеяло и с тяжелой книгой на коленях тихо присела рядом. «Жив, со мной, – повторяла она про себя. – Время излечит и сердце. Лишь бы больше не грянула гроза».
Но гроза все же не миновала. Спустя небольшой срок в покой к Гойдемиру для разговора заглянул брат. Тот в нижней рубашке сидел за столом. Горница Гойдемира теперь не казалась такой запустелой, как прежде, когда он подолгу не живал дома. Одежда была брошена, где попало, на столе стояла чашка сбитня, от которой пахло медом и мятой. Перед изображением Ярвенны лежал пучок совсем увядших, сухих цветов. Медвежья шкура на полу была сдвинута так, что видно: Гойдемир споткнулся об нее и не поправил.
Веледар уронил:
– Здравствуй, брат.
Он пришел с плохой вестью. У князя Войсвета побывали послы из Гронска – Гойдемир не слыхал об этом, сидя взаперти.
– Они требуют твоей казни, Гойдемир, – произнес Веледар. – Пал сын гронского воеводы. Гронцы считают вероломством со стороны Даргорода, что мы звали их на подмогу против тебя, ты их разбил, а нынче мирно живешь в княжеском тереме. Им, говорят, похмелье в чужом пиру.
Веледар бросил на брата выжидающий взгляд. Гойдемир спокойно встретился с ним безрадостными глазами.
– И как теперь со мной быть?..
Веледар опустил голову.
– Мы с отцом поклялись Ярвенной не делать тебе вреда. Отец ответил, что теперь ты под покровительством даргородской хозяйки. Но гронцы требуют твоей выдачи. Они не клялись, им ничто не мешает отправить тебя на плаху.
Гойдемир молчал.
– Придется тебя выдать, – продолжал старший брат. – Но слушай. – Веледар понизил голос и заговорил торопливее: – Веришь ты мне или нет? Когда тебя повезут, смотри в оба: до Гронска ты не доедешь. Тебе помогут бежать, передадут от меня золото и оружие – и лети на все четыре стороны. Положа руку на сердце, Гойдемир: в Даргороде тебе все равно не жизнь. Может быть, на чужбине приживешься. За мать не бойся: это от нее не секрет. Предупредим ее потихоньку, что на казнь тебя везут только для вида.
Дайк понимал, что судьба «доброго княжича» – уже почти предание. Вон и купцы якобы знают о тайном разговоре с глазу на глаз двух братьев! Как разошелся слух? Может, люди Веледара, которые подстроили младшему княжичу побег, потом рассказали кое-кому правду. Или вовсе не было этого разговора: Гойдемир изловчился и бежал, а молва сама помирила двух братьев, словно протестуя против братоубийства?
Историю даргородского княжича Дайк рассказал Гвендис на другой день. В тишине библиотеки, теплой и обжитой, в старом кресле темного дерева он весь вечер повторял для нее то, что ему рассказали обозники.
Подняв на Гвендис тяжелый взгляд, Дайк прибавил:
– Надеюсь только, что Гойдемир – не я. Я не боюсь… Просто не знаю, как надо быть княжичем Гойдемиром. Он, видно, сильно любил свой народ, а для меня Даргород – чужая земля. У Гойдемира была своя правда, он за нее стоял, как умел, а у меня своей нет…
Ярвенна была только одной из вестниц, просветительницей Даргорода. Дайк понимал, что почитание ее народом превыше самого Вседержителя – и вправду язычество. Зачем же княжич Гойдемир заступался за исконное для даргородского простонародья поклонение «пресветлой и дивной Ярвенне», раз она похожа скорее на хозяйку-мать, которой молился Белгест, чем на Создателя мира, всемогущее и всеведущее божество?
В доме Гвендис Дайк по-прежнему жил в библиотеке. Поздно вечером он зажег свечу и сел к столу, подперев голову руками. Может, своей верой княжич Гойдемир просто хотел угодить народу? Но ведь сьер Денел рассказал, как даже в чужом краю, на постоялом дворе за запертой дверью он зажигал осенний огонь Ярвенны!
Даргородские обозники подарили Дайку образок. «Возьми, если ты впрямь наш княжич – Ярвенна тебя исцелит». Дайк выложил его перед собой на стол, вгляделся. Молодая женщина с серыми глазами, светловолосая, и косы уложены венцом вокруг головы, как носит Гвендис. Ее облекает сияние.
У Дайка сдавило сердце. Обожествление Ярвенны было человечно, даже если на самом деле она не была божеством. Это было почитание матери, почитание любви. Она хранит семьи, жалеет путников, дружит с девушками-невестами, которые украшают весной «Ярвеннино дерево», она может понять зрелых женщин, стариков и детей.
Всемогущий Вседержитель в силах сделать все, что захочет, – и он допускает страдания людей. Дайк помнил: послушники в благотворительной больнице произносили это с многозначительным видом и прибавляли – «ради нашего блага». Вседержитель сотворил Подземную Тюрьму. Он может спасти всех – но не спасает никого, кроме угодных ему. У него свое, непонятное людям понимание добра и зла, которому можно только подчиняться, но против которого в каждом живом человеке кричит душа: неправда!
Ярвенна не всемогуща. Глаза у нее на образке печальные. Она не госпожа, не небесная королева. Ярвенна не отвечает за зло в этом мире, и у нее нет ни одного средства ни заставить людей слушаться, ни наказать. И ее не в чем упрекнуть. Никто не скажет: это Ярвенна тебе послала болезнь. Ее любят лишь за то, что она мать, целительница, сестра, жена.
Дайк вздохнул и взял образок в ладони. Посмотрев на Даргородскую хозяйку еще немного, он надел на шею Ярвеннин образок.
Случалось, Гвендис по утрам, взяв с собой холстину и лекарства, уходила к окрестным больным. Сьер Денел заехал раньше полудня и не застал ее дома. Дайк отворил ему калитку. Плотник нынче отпросился по семейным делам. Дайк продолжал без него перестилать пол в сенях. Там были сложены доски, а в волосах Дайка запуталась пара щепок.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.