Цап-цап

— А если не вернешься — мне, значит, в милицию звонить и потом объяснять, что я тебя нигде не закапывала?

— Ну вроде того. Скажешь, куда пошел, откуда приехал, во что был одет.

— Ну и зачем?

— Чтобы они знали, где искать, да и…

— Не, мне-то это все зачем? — Она вновь вытащила ступню из шлепанца и стояла перед ним, будто девушка из рекламы йоги — только обгоревшая, чумазая и без белоснежной улыбки. — Еще и сумку твою тащить…

— Я тебе, как вернусь, пять сотен дам. За то, что вещи у себя подержала.

— Пять сотен? Этим вечером? — Она задумалась.

— Ага. А я на последнем автобусе вместе с грибами поеду обратно в Смоленск.

— С грибами… — протянула девушка. — Ну ладно. Сумка твоя у меня до вечера полежит. Но — на ночь не оставлю. Пропустишь автобус свой — ночуй где хошь, а к себе не пущу. Напускалась уже.

— Я и не думал…

— Вот и правильно. — Она на ходу втиснулась в скинутый шлепок, шаркая ногами, подошла к Семену и протянула ему руку. — Марина.

— Семен. — Он пожал ее ладошку.

— Я Никитина. Живу за кладбищем, ближе к бывшей общаге. Желтое крыльцо.

— Это хорошо.

— Что хорошо? Крыльцо желтое?

— Да нет же. Что живешь близко. От остановки недалеко совсем.

— Недалеко, да что в этом толку? Все равно хрен отсюда уеду. — Она выпустила ладонь Семена и, отвернувшись, зашагала по асфальту. — Пойдем уже, грибник. Сумку свою сам тащить будешь, я по жаре ленивая.

Семен рассмеялся, подхватил одной рукой ведро, другой — расстегнутую сумку и побежал вслед за Мариной.

Жданово

Идти и правда было недалеко — каких-то десять минут. Марина шла молча, сложив руки на груди и изредка поглядывая через плечо на Семена, который всю дорогу смотрел по сторонам, примечая знакомые детали в изменившейся за двадцать лет местности. Вот расколотая молнией ветла у дороги, на которой они крепили тарзанку. Тарзанки уже не было, но вокруг ветлы желтела вытоптанная трава — видать, дети все еще лазают. Вот — виднеется вдалеке водокачка с гнездом аиста на ней — точно такая же, как в детстве, разве что аисты, должно быть, уже другие. Промелькнул по левую сторону кирпичный магазин, на скамейке у которого несколько детей поедали мороженое. Дети, продолжая жевать, проводили их внимательными глазками.

— Мы в детстве тоже в этот магазин бегали за мороженым, — сказал Семен.

— Не в этот, — бросила через плечо Марина. — Тот сгорел четыре года назад, один кирпич только остался. Потом перестраивали.

— Что же у вас тут горит-то все подряд? — удивился Семен.

— Не нравится — уезжай. — Марина покосилась в сторону магазина. — А вообще — это бывший владелец сжег. Колька Рогов. Не пошло у него — вот он и решил сжечь. Теперь сидит. Скоро выйти уже должен.

— Понятно. — Семен ускорил шаг и поравнялся с Мариной. — А ты тетку мою знала?

— Знала. Ну так — здоровалась, когда в магазине видала. Но в гости не ходила.

— Я у нее тут полтора года провел, когда…

— Ты рассказывал, — перебила его девушка. Они поравнялись с кладбищенской оградой, и Марина ускорила шаг. — Почти пришли. Сейчас кладбище закончится — и дом мой уже видно.

— А не страшно?

— Чего?

— Рядом с кладбищем жить?

— А чего его бояться? — Марина пожала плечами. — Я кладбище люблю. Там тихо. Лучше, если б скотный двор под боком был? Вон, Лупихины живут у скотников — постоянно дерьмом воняет, да коровы весь огород в прошлом году потоптали после дождя. Тут хотя б знаешь, что с кладбища никто не придет.

— Это да, — кивнул Семен. — Но все равно как-то неуютно…

— Кому как. — Марина свернула на тропинку. — Теперь уже близко. Вон мое крыльцо.

Когда они подходили к дому, с желтого крыльца сбежал мальчик лет трех-четырех и вцепился в ноги Марины. За ним, переваливаясь, выбежал из дома толстый щенок, но, остановившись перед ступеньками крыльца, жалобно запищал, вращая хвостиком и смотря на своих хозяев.

— Это Руслан. Брат мой мелкий, — сказала Марина. — Сумку свою на терраску заноси. Внутрь не пущу.

— Я помню, да. — Семен улыбнулся мальчику, но тот спрятал лицо. — Я тогда на пол прямо поставлю, хорошо?

— Хорошо.

Он поднялся на крыльцо, и щенок мгновенно бросился к нему, заполз на ботинок и стал жевать шнурки. Семен, смеясь, нагнулся и, поставив звякнувшее ручкой ведро на доски крыльца, поднял щенка на руки.

— Какой у вас песик красивый, — сказал он.

— Какой есть. — Марина достала из кармана шорт яркую конфету и протянула мальчику. Тот сразу начал ее разворачивать, оторвавшись наконец от сестры. — Там еще кошка где-то бегает, но она, наверное, не вылезет — она чужих боится.

Со щенком в одной руке и сумкой в другой Семен зашел в терраску. Внутри было довольно грязно, пахло котами. На полу в беспорядке валялись игрушки — почти все старые и со следами зубов на них — то ли щенок баловался, то ли мальчишка. Семен поставил сумку поближе к окну, еще раз обернулся, посмотрел на столик с маленькой плиткой — готовили, видимо, тоже здесь, и пошел обратно на крыльцо. Щенок, прижатый к груди, теперь легонько покусывал его за пальцы.

— Я у окна поставил. — Семен опустил щенка на пол, и тот сразу же уцепился за его штанину. — Сумку свою в смысле.

— Понятно. — Марина махнула рукой на неухоженный двор. — Ну вот, теперь знаешь, где я живу. Вечером приходи за своей сумкой.

— Обязательно. — Семен аккуратно отодвинул щенка в сторону, подхватил ведро и спустился с крыльца. — Мне тогда прямо ведь быстрее, да? По дороге — а затем налево?

Марина вздохнула, закатывая глаза.

— Ладно уж, пойдем, провожу. Мелкий, будь у дома, понял? — Мелкий уже жевал конфету и потому просто кивнул. — Я сейчас дядю до леса провожу — и вернусь. Пойдем, — махнула она рукой Семену. — Я тебя тогда через деревню проведу, там быстрее.

Щенок за их спинами все-таки осмелился и нырнул со ступенек вниз головой, заворочался в пыли и, поднявшись на лапки, бросился к мальчику. Тот смотрел вслед взрослым с очень серьезным лицом, продолжая жевать свою конфету.

— Марина. — Семен поравнялся с девушкой, размахивая ведром из стороны в сторону. — Я тут подумал — а возьми еще двести рублей!

— Зачем это? — подозрительно спросила она и посмотрела по сторонам. На улице никого не было — видимо, в жару все уходили на озеро либо сидели по домам.

— Ну, брату своему купишь чего-нибудь. А то мне неудобно — зашел без гостинцев…

— На ночь все равно не пущу. — Марина посмотрела на две сотенных купюры, которые протягивал Семен. — И не тяни так деньги, а то вдруг кто увидит, еще чего подумают.

— Чего подумают? — Семен посмотрел на деньги в руке. — А-а-а… так здесь же мало совсем для этого?

— Мало для этого? — повторила Марина, сделав упор на «этого». — Серьезно? А сколько ты обычно «для этого» даешь?

— Да нет, я просто… — Семен, смутившись, опустил руку. — Я обычно ничего не даю. В смысле — и так все как-то получается…

— Очень, наверное, хорошо, что как-то так все получается. Без двух сотен-то. Только все равно — нет.

— Да нет же. — Семен попытался засунуть деньги ей в карман шорт, но, коснувшись джинсовой ткани на ягодице, вдруг понял, что делает что-то неправильно, и отдернул руку. — Я тут просто…

— Да давай уже сюда. — Марина выхватила двести рублей и засунула в карман шорт. Вновь осмотревшись, она сложила руки на груди и ускорила шаг. — Спасибо. Куплю ему чего-нибудь. Хотя ему сегодня больше не надо, а то еще не заснет.

— Понятно, — кивнул Семен, хотя мало что понял. — А родители ваши где?

— Мама померла лет семь назад, а отца и не было, — равнодушно бросила Марина, а затем вдруг осеклась и осторожно взглянула на Семена. Тот шагал рядом, разглядывая деревенские разноцветные дома, и по его лицу ничего нельзя было понять.

«Двадцать лет, — думал Семен. — Двадцать лет прошло, а деревня не поменялась. Все так же стоит на том же месте, и живут здесь такие же люди. Мать умирает, а спустя несколько лет у молодой девчонки рождается «младший брат». И взять деньги у незнакомца у всех на виду — практически проституция… Деревня не меняется. — Семен грустно улыбнулся. — Сколько бы лет ни прошло — она все подметит и все припомнит».