Предел прочности

Приятная прохлада бетонных стен внутри казалась спасением для моего тела. Она ни хрена не помогала, но легкий ветер от быстрого шага немного остужал меня. Дыхание участилось, потому что я не видел куда меня ведут. Я пытался приоткрыть глаза и проморгаться, но голову поднять мне все равно не разрешали.

Я ненавижу неизвестность. Я терпеть не могу быть уязвимым, а сейчас я именно в таком положении. Охранники могут этим воспользоваться, да и другие заключенные тоже. Когда ты являешься членом мафии, то все твое тело превращается в одну большую мишень. Любая собака будет ждать момента, чтобы ударить или уничтожить тебя. Я напряг руки и ноги, что значительно усложняло движение, но так я чувствовал подобие силы — в крайнем случае я хотя бы попытаюсь дать отпор. Я буду драться вслепую, но точно не позволю никому убить меня быстро и просто. По звуку воды я понял, что нас всех тащат в душевые, позволяя отмыться от чертового газа. Пока я не смогу открыть свои глаза, я не расслаблюсь — паника просто не даст мне сделать это. Темнота меня пугает своей неизвестностью.

В темноте всегда происходит все самое страшное.

Стяжку с моих рук срезали и резко толкнули под ледяные струи воды, не давая снять одежду. Я подставил лицо под жесткий поток, с остервенением начиная тереть лицо и полоскать рот. Я буквально выдавливал свои глаза и вырывал черные ресницы, но это помогло мне приоткрыть их. Ткань прилипала к моему телу неприятным слоем, вызывая непроизвольную дрожь, но я наконец-то смог выдохнуть и вернуть себе контроль и чувство безопасности — оно все равно было ложным. Никакой безопасности не существует. Моргать было невыносимо больно. Я продолжал стоять под водой с опущенными вниз руками и головой. Кто-то, умывшись, выходил из душа, я же находился там до последнего, пока маршал грубо не вытянул меня сам.

Меня дернули за руку, стягивая запястья наручниками за спиной, опустили корпус вниз и повели к камере. Бетонный темный пол был залит водой и я наблюдал за каплями, падающими с моих волос. На лестнице вода смешивалась с кровью, создавая красные лужи, в которых утопали мои слегка расклеивающиеся белые кроссовки. Я рассматривал странные розоватые узоры и нещадно давил их своей обувью. Мелкая дрожь от холода медленно охватывала все мое тело. Ощущение дереализации никак не отпускало, время тянулось медленно и кажется, что мы с Адрианом совершили убийство несколько дней назад.

Наконец темно-зеленая дверь 211 камеры показалась перед моими глазами и меня толкнули внутрь, запирая на ключ решетку. Я подошел к ней и через маленькое окно, находящееся на уровне моей задницы, с моих рук сняли наручники и грубо захлопнули вторую дверь, все также прокручивая ключ внутри.

Я разминал запястья, оглядывая комнату, которая считается моим домом вот уже семь лет. Серые стены с потрескавшейся, где-то отвалившейся, краской. Две двухярусные кровати в противоположных углах комнаты, две скамейки со старым столом между ними. Маленькое решетчатое окно почти у самого потолка. Мне кажется, что его вырубили там в знак издевательства — смотрите, за ним свобода, но она недоступна вам. Слева от входа есть раковина с грязным зеркалом над ней — в нем уже невозможно увидеть собственное отражение. С другой стороны двери — одноместная койка, а рядом с ней покосившаяся полка с потрепанными книгами, которые мы не вернули в библиотеку, и Библией, которая всегда должна стоять корешком вперед с правой стороны.

Все кровати заправлены одинаково: синий тонкий плед скрывает белую наволочку и паршивую простынь. Подушка, обернутая в голубую сетчатую ткань, стоит треугольником в изголовье кровати. Все белье здесь настолько дерьмового качества, что я могу с легкостью разорвать его на клочья. На столе не должно ничего лежать во время проверок, но в течение дня у нас всегда мусор на нем.

Туалета нет ни в одной камере, они находятся в отдельной комнате и туда можно ходить только в сопровождении маршала. Нам ставят большое черное ведро, но мы принципиально им не пользуемся, потому что воздух в камере и так спертый от пяти взрослых мужчин. Дышать собственной мочой — еще один вид издевательства. Не знаю как обстоят дела в других камерах, но мы принципиально игнорируем его существование.

За столом сидел Армандо Фриас — наш Дон — и закручивал табак в бумагу, хитро прищурив глаза. Его волосы уже давно оскверняет седина, захватывая еще и густую бороду, которую он перестал сбривать пару месяцев назад.

— Мы убили крысу из Нуэстры.

— Точнее сказать вырвали кишки и избавили от позорного знака его дерьмовой фамилии, — сказал Адриан, вытаскивая из кроссовка пакет с кусками плоти.

Дон слегка кивнул, продолжая заниматься своими делами — полное безразличие.

Я подошел к своей койке и вытащил спортивную сумку из-под нее, чтобы переодеться в сухую спортивную форму. Адриан начал качать пресс прямо на полу. Мы заставляем делать его физические упражнения, чтобы он выпускал пар. После убийств ему это особенно нужно, чтобы не натворить хреновых дел — опыт уже был и после этого только чудо спасло его от смерти.

— Сегодня здание ФБР будет изгажено, — сказал Доминик — наш Капо — пряча мобильный телефон под матрас.

Одно из основных правил нашего Кодекса — не иметь связи с рабами государственной системы. Именно поэтому нашим надзирателем в тюрьме является Педро, в прошлом такой же заключенный, как и мы. Несколько лет назад с помощью взяток и хитрости мы протащили его в колонию, чтобы успешно управлять всем из-за решетки.

В тот момент наши дела шли плохо, точнее сказать херово. Нам не разрешали писать письма на волю и фамилия переживала кризис. Пришлось принять крайние меры, чтобы иметь свободный доступ ко всем людям на воле. Поэтому у каждого из нас есть телефоны, оружие и все необходимое, что мы, естественно, прячем, и особо не распространяемся об этом. Нашу камеру не осматривают досконально, как и должны это делать. Педро сообщает нам все новости, являясь связным с Капо на воле.

Я Консильери Мексиканской мафии вот уже два года. Начал я свой путь с простого солдата, которому доверяли только грязную работу и не посвящали в подробности ведения дел.

Спустя сотни проверок, провокаций и наблюдений я удостоился чести получить татуировку-символ над сердцем — кровавый отпечаток ладони с черной буквой М в центре. Мне набивали ее самодельной машинкой, используя чернила ручек, вместо краски, и я наслаждался болью во время процесса. Я считал, что адское пекло, обволакивающее мою руку в момент нанесения символа, тоже часть ритуала — думаю так до сих пор и испытал бы эту боль снова. С того самого дня я обрел новую семью, которой буду верен до своего последнего вдоха.

— Оставьте на стенах наш знак, закрепляя его на века. Они должны знать, что это сделали мы, — сказал я, натягивая белую футболку, которая обтягивала стальные мышцы моих рук, — насчет подставной смерти агентов — отставить это, мы не будем подкидывать тела.

— Но Серхио уже прислал фото. Они убили каких-то бродяг, и все готово для отчета.

С облавы ФБР мы отхватили себе двух агентов, которые нам понадобятся, но об этом рассказывать всем мы не планируем.

На стол упал черный телефон Доминика и мы увидели два тела крепких мужчин. У одного из них не было левой руки и глаз, он лежал полностью обнаженный в луже собственного дерьма. У второго вырвали язык и вспороли брюхо. Я приблизил фото рта с выбитыми зубами и отсутствующим языком, испытывая почти физическое удовольствие от этого вида. Адриан присвистнул и начал боксировать с тенью, уворачиваясь от невидимых ударов. Его красные глаза и улыбка потрескавшихся губ смотрелась жутко.

— Изуродовали так, чтобы на первый взгляд их точно не узнали. Они выкачают из них кровь, чтобы замедлить процесс распознавания личностей, — произнес Доминик, забирая телефон назад.

— Могут делать с ними что хотят, подкидывать ФБР мы их не будем. Вопрос закрыт, — я отчеканил каждое слово, смотря в глаза Дому. Мой суровый взгляд явно давал понять, что я не собираюсь объяснять свое решение.