Страница 8 из 30
Я снова наклоняюсь к ней, собираясь поцеловать ее еще раз, прежде чем требовать ответа, но она внезапно и совершенно неожиданно прижимается ко мне всем телом. Это застает меня врасплох, между нами возникает небольшое пространство, и Катерина пользуется этим, чтобы ускользнуть от меня, быстро отступая назад, чтобы оставить между собой и мной еще больше пространства.
— Я никогда не позволяла себе думать о таких вещах, — твердо говорит она, отступая назад. — Не было смысла фантазировать о том, чего у меня не может быть. Это только соблазнило бы меня на поступки, которые навредили бы мне и моей семье. Я была очень осторожна, чтобы не хотеть. — Она наклоняет подбородок вверх. — Я никогда этого не делала.
Такая абсолютная неопытность должна меня расстраивать, а не возбуждать. Но в этот момент, когда Катерина поворачивается на каблуках и идет обратно по тускло освещенному коридору, оставляя меня смотреть ей вслед, я чувствую, что вот-вот потеряю контроль над собой и сожму в кулак свой вздыбленный член прямо здесь, в открытом пространстве, из-за потребности в разрядке после того, что она только что сказала.
Значит, моя будущая девственная жена невинна в большей степени, чем я мог себе представить. Я толкаю член вниз плоской стороной ладони, сопротивляясь потребности, думая о том, как может пройти ее ночь, когда она вернется в особняк Росси после вечеринки. У меня такое чувство, что после сегодняшней ночи она может оказаться не такой уж невинной.
Надеюсь, если она будет прикасаться к себе сегодня, то будет думать обо мне.
5
КАТЕРИНА
Я не могу перестать думать о Луке.
Вечеринка закончилась. Я вернулась в безопасную комнату в родительском доме, выскользнула из вечернего платья и положила одолженный мамой жемчуг обратно в шкатулку. Кольцо на пальце блестит на свету, тяжело лежит на руке, и я чувствую, как по позвоночнику пробегает дрожь, когда вспоминаю сегодняшний вечер, и то, что сказал мне Лука.
Он поцеловал меня сегодня вечером - мой первый поцелуй. Я не знала, что делать, но мне и не нужно было. Он взял мой рот грубо и тщательно, с голодом, как будто ждал всю жизнь, чтобы поцеловать меня вот так.
Меня разозлило, что он так вольничает на людях, и одновременно возбудило.
Я была плоха в поцелуях. Я уверена в этом. Но он, казалось, не возражал. Он продолжал целовать, продолжал прикасаться, бормоча самые мерзкие вещи и предлагая еще худшие. Соблазнительные вещи, неуместные вещи. Все это совершенно не соответствовало его уверениям в том, что на самом деле он не хочет на мне жениться. Но он и не хочет. Он просто хочет трахнуть меня. У него нет выбора насчет брака, поэтому он пытается решить, когда ему удастся лишить меня девственности.
В эту игру могут играть двое. Я не для того так долго за нее цеплялась, чтобы отдать ее Луке до свадьбы. Он может пытаться сколько угодно, но...
Я тоже хочу его.
У меня перехватило дыхание, когда я вспомнила, как он прижимался к моему бедру, горячий, твердый, требовательный и огромный. Я чувствовала сдержанность его мышц, когда он целовал меня, слышала, как он стонал мне в рот, и это заставило меня тоже что-то почувствовать. Я притворялась, что это не так, но в глубине живота ощущала странную горячую пульсацию, которая, казалось, растекалась по венам, и мне приходилось заставлять себя не выгибаться навстречу ему. Это было похоже на прилив, грозивший захватить меня и утянуть под воду, и мне приходилось бороться с этим изо всех сил.
Но какая-то часть меня хотела отпустить себя.
Ты когда-нибудь прикасалась к себе?
Не то чтобы я никогда не думала об этом. В конце концов, мне хочется удовольствия не меньше, чем другому человеку. На самом деле я не фригидна, я чувствую желание, я жажду его. Но я так старалась запереть эти чувства и мысли подальше, что позволять себе что-либо, даже собственную руку, казалось скользкой дорожкой к тому, чтобы позволить себе переступать все новые и новые границы, которые в итоге могут закончиться тем, что я потеряю девственность на футоне какого-нибудь студента, а не на кровати моего будущего мужа.
Для моей семьи такая участь была бы хуже смерти.
Но теперь я благополучно обручена с Лукой Романо. Нет более подходящего мужчины для меня, нет лучшей пары, которую я могла бы найти. Всего через полгода я стану его женой, и, судя по тому, что он говорил и как вел себя со мной после нашего свидания на крыше, он захочет от меня большего, чем просто покорный секс. Я не позволю ему взять то, что он хочет, до свадьбы, но после...
Может быть, мне пора научиться позволять себе хотеть?
Я откинула голубое платье на спинку кресла у окна и повернулась, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Бюстгальтер под платье не понадобился, так что на мне остались только кружевные трусики цвета слоновой кости, которые я надела под него. Я вспомнила, как Лука пытался задрать мою юбку, и меня пробирает дрожь при мысли о том, как он мог бы отреагировать, если бы занес руку достаточно высоко, чтобы коснуться мягкого кружева между моими бедрами, или погладить мое бедро и почувствовать его.
Мысль о руке Луки между моих ног вызывает еще одну дрожь.
Будет ли он так же сильно хотеть меня после нашей брачной ночи, когда увидит меня обнаженной, когда я буду у него? В устах моей матери это звучало как ужасно непостоянная вещь: что у мужчин есть свои предпочтения, и что обычно это гораздо большая грудь и более пышные формы, чем у меня, и что, как только они трахнут девушку, к которой испытывают вожделение, они быстро теряют интерес. Она не выразила это так ярко, но, насколько я могла судить, суть была именно в этом. Она определенно высказалась так, будто будущие измены моего мужа были чем-то таким, с чем мне оставалось только улыбаться и мириться.
Я провожу руками по своим грудям, пытаясь представить, каково это, когда к ним прикасается кто-то другой. Они заполняют мои руки, но у Луки они шире...
Медленно я провожу кончиками пальцев по соскам. Покалывание распространяется по моей коже, согревая ее, и мои губы раздвигаются, когда я слегка сжимаю их, чувствуя, как они напрягаются.
Сделает ли это Лука? И каково это будет?
Я осторожно пощипываю их чуть сильнее и задыхаюсь, чувствуя мягкий толчок ощущений от груди вниз, к вершине бедер. Я завороженно наблюдаю, как румянец начинает распространяться по моей груди, вверх по шее и к щекам, слегка розовея на коже, пока я перебираю и играю со своими грудями, перекатывая соски между пальцами и дразня их твердыми пиками. Я отпускаю один из них и медленно скольжу рукой по изгибу талии и плоскому животу, останавливаясь только тогда, когда звук в коридоре заставляет меня подпрыгнуть.
Я виновато опускаю руки, чувствуя, как еще больше краснеют мои щеки, и спешу к двери, чтобы запереть ее. Мысль о том, что кто-то может вот так войти ко мне... Мысль о том, что кто-то из моих родителей зайдет ко мне, приводит меня в ужас. Но что, если это был бы Лука? Глубокое, извилистое смущение проникает в меня и нагревает мою кожу при этой мысли, но в то же время я чувствую ответное тепло между бедер и чувствую, как кружево влажно прилипает к моей коже.
О боже. Я тяжело сглатываю и возвращаюсь к зеркалу, привлеченная идеей понаблюдать за собой. Кружевная ткань слишком светлая, чтобы на ней была видна влага, но, когда я сдвигаю ее вниз по стройным бедрам, обнажая пучок темных волос и мягкие складки, я слабо вижу, как они блестят на свету.
Захочет ли он, чтобы я побрилась? Я слышала, что мужчинам нравятся обнаженные женщины, но никогда не пробовала, полагая, что мой муж сам скажет мне о своих предпочтениях. Я провожу пальцами по темным влажным кудрям, слегка раздвигаю себя перед зеркалом, чувствуя стыд и возбуждение одновременно.
Возбуждение нарастало и пульсировало в моих венах, напоминая о словах Луки на вечеринке: когда ты остаешься одна ночью и чувствуешь этот пульс желания...