Страница 55 из 65
— А. Ты слышала. Они считают, что я так разговариваю, потому что мысль слишком долго идет из большой головы ко рту, — он поворачивается на бок и подпирает голову рукой. — Слова дороги. Меньше скажешь — точнее поймут. Слова — обещание. Я серьезно отношусь к ним.
Пенси кивает. Что ж, вполне понятно, особенно, если сидящий перед тобой нечеловек. Но кое в чем, а именно в удобствах, мнения у них сходятся: шкура действительно очень мягкая, и лежать на ней — чистое удовольствие. Пенси устраивается на ней и потягивается, расслабляясь после сидячей работы.
— Обещание, — гудит на ухо низким голосом Фалетанотис. — Я сказал, что помогу. Значит, пора.
— Куда пора? — не понимает немного задремавшая Пенси.
— Отдать долги. Тебе. И вашему союзу. Я долго думал как. И всё достаточно ясно. Союз идет искать особенное место. А мы с тобой идем туда, откуда ты пошла, — в его голосе слышится довольство и уверенность. Дескать, посмотри, какой я молодец, всё решил, обо все позаботился.
— Откуда пошла? — Пенси поворачивается к нему лицом и недоуменно переспрашивает.
— Где нашли, — следует уточнение.
— На Людоедский? С чего вдруг, — она даже садится, недоумевая. — Там же больше нет видерса. А я просила тебя помочь Кейре.
— Я помогаю или ты споришь? — хмурится Фалетанотис. — Твой выбор.
— Но сейчас середина зимы! — Пенси искренне пытается до него достучаться. Бывают момента, когда она не понимает этого карена.
— Я доведу. Я обещал.
Он так долго буравит ее серьезным и пронзительным взглядом, что Пенси соглашается. Наверное, потому что Фалетанотис — это еще и весьма упрямый тип. Проще сходить на Людоедский, раз он так хочет. Кто поймет их, этих каренов! Вдруг он действительно хочет помочь, просто сказать словами не получается? Людоедский — значит, Людоедский.
4-10
Поселение на Людоедском перевале встречает их густым зимним вечером. На открытом пространстве округу еще сильнее засыпает снегом. Пенси прикладывает ладони ко лбу и пытается рассмотреть хоть что-то в белой пелене. Впрочем, первый же дом дает ей верный намек, где именно они вышли из леса. Она долгие годы ходила по этим улицам, и не узнать их невозможно. Фалетанотис скоро набрасывает на плечи куртку и натягивает шапку. В человеческом поселении он следует строго за Пенси, чуть ли не ступая шаг в шаг.
— Ты обещала мне защиту, — он напоминает, оглядываясь по сторонам. И пускай вокруг один лишь снегопад, кажется, то, что он пережил полгода назад, как его поймал в свои сети Тоннор, забудется не скоро. Пенси кивает. Это входит в их договоренность: он ведет ее на Людоедский перевал, она проводит их через поселение и разбирается с людьми.
— Тебе точно туда надо? — сначала он даже порывается подождать Пенси где-нибудь в лесу.
— Да, мы зайдем всего лишь в одно место. В такое время вряд ли там кто-то еще не спит, кроме хозяина. Это важно — слухи и последние карты троп, — она же наоборот уверена, что никто здесь Фалетанотиса не тронет. Людоедский — своеобразное место.
— Верю, — слегка наклоняет голову руинник, но сильнее натягивает шапку на лоб.
Снег больше не мешает, Пенси упрямо перебирает ногами, стараясь не завалиться на бок. О снегоступах она как-то не подумала, а старые, которые обошли весь Людоедский, сгинули в путешествии за видерсом. Но, наверное, у пана Лежича что-то подобное валяется? Его гостиницу она найдет и с закрытыми глазами, даже чувство направления не нужно. Пенси несмело касается темной деревянной двери, плотной и тяжелой. Много раз она прошмыгивала между чьими-то руками, да так, чтоб дверь не прихлопнула ее. Много дней провела в крохотных комнатушках на втором этаже, натягивая теплое одеяло по шею, всматриваясь во тьму, белый, светящийся снег и мрачный, глухой лес за окном. Много раз приходила обратно, едва переставляя ноги после неудачной охоты, и слушала в тишине, как жалуется от голода живот. И уж точно съела немало здешней каши с мясом, да выпила кружек горячего молока с медом. Пенси улыбается: кажется, она даже соскучилась по этому ужасному месту.
Дверь со скрипом поддается, Пенси балансирует, пытаясь ее вытянуть, распахнуть. Она сражается, пока за дело не берется Фалетанотис: ему вовсе не сложно придержать и три таких двери. Резкий щелчок среди однообразного завывания ветра. Пенси тут же застывает на пороге и указывает жестом не двигаться Фалетанотису.
— Пан Лежич, вы чего огнестрелом тычете? — осторожно спрашивает она. Ранее хозяин ночлежки никогда не держал оружия. Что же изменилось на Людоедском перевале за те годы, что ее не было?
— Предки! Пенси, девочка, ты ли это? — пан Лежич суетливо откладывает оружие на стойку, быстро для такого массивного тела подходит к ней и от души обнимает. — Сколько лет! Я всё следил за новостями, думал, появишься когда. Но с чего бы тебе здесь появляться, если дом есть и достаток при тебе. Ведь так?
— Всё, как вы говорили, — от всего сердца улыбается ему Пенси. — И дивности нашла, и на благо себе применила. Будете в сторону столицы ехать, заверните в Тамари, покажу вам дом и хозяйство.
— Это хорошо, это правильно, — кивает ей пан Лежич. — А это твой…
— Это вторая часть моего отряда, — жестом указывает она руиннику войти внутрь. Тот если и сомневается, то не показывает своей неуверенности.
— Не спрашиваю, как ты на перевал поднялась. Это те самые камни, да?
— Вот смотрите, — протягивает она пану Лежичу жар-камень. — Лучше вы уж поведайте, с чего вдруг огнестрел в руки взяли. От роду не видела при вас оружия.
— Странные вещи происходят, девочка. Прям с того года, как наглец Тоннор видерс упустил и отряда лишился. Я ни слова ему не сказал, ты не думай! Но тогда и затряслась земля. Несколько недель не прекращался этот ужас.
— Как именно затряслась? — что-то эти землетрясения как-то подозрительно смотрятся, особенно из-за того, что поблизости всегда есть Алар Тоннор. А может, это и не совпадение? А может, нашел что-то Тоннор в руинах?
— Тогда и тарелки в посудном шкафу гремели, и пьяные постояльцы с лестницы ссыпались. В поселении тряска всех напугала, но ничего не разрушила. Но вот в лесах… — пан Лежич качает головой и заходит за стойку. Его руки тут же тянутся к посуде: протереть, переставить. — Хорошо, что это был конец сезона. Охотники уже не заходили глубоко в чащу, и многие смогли вернуться. Часть троп оказалось повреждена, дивности взбесились, земля ходуном ходила. Страх, да и только.
— Но больше земля не тряслась?
— Нет, недели две или больше так было, как раз и перевал к тому времени оттаял. С первого же дня многие бежали вниз от страха. Но всё прекратилось так же внезапно, как началось. Больше не повторялось. Но Людоедский перевал с тех пор стал другим, девочка, совсем другим, — расстроено качает головой трактирщик. — Лес и без того опасный, а теперь еще и не проходим. А еще мне кажется, что по улицам поселения ходят не только охотники, но и другие — неизвестные. Никто у нас никогда не считал, сколько, кого и когда пришло, но бывают такие — подозрительные… Посреди зимы оказались на улицах, будто впервые. В окна заглядывают, людей сторонятся.
— Они вам ничего не сделали?
— Нет, что ты, — машет руками пан Лежич, — просто я-то давно людей вижу: кто и чем живет, на кого надеяться можно, кому в долг дать, а к кому спиной поворачиваться не стоит. С возрастом и опытом замечаешь многое. А эти…
— Пугающие?
— Незнакомые. Непонятные. Поэтому-то и огнестрел у меня. А вдруг в голову пришедшим что-то недоброе придет?
— Пан Лежич, а если бы, — Пенси не сразу решается на этот вопрос. — А если бы с этими странными познакомиться, если бы за них поручиться?..
— Стал бы я стрелять? Если бы ты такого гостя привела? — хмыкает трактирщик и с подозрением косит внимательным взглядом на широкие плечи Фалетанотиса. — С кем попало ты не ходишь, так что я бы спросил, пьет ли этот гость пиво и не впадает ли в ярость во хмелю. А то я как раз новую бочку открыл — медовое, пенное.