Дом для Пенси

Статуя, которая возвышается на постаменте, небольшая, наверное, не выше оригинала. Вдоль круглых стен в центр смотрят еще полдюжины подобных изображений: некоторые сохранились идеально, но по большей части они либо повреждены, либо совсем раскрошились. Ближайшая ко входу статуя осталась без рук, головы и части груди, но Пенси готова поспорить на все дивности Черного леса, что время к этим разрушениям не имеет никакого отношения. Чья-то рука, сильная и непоколебимая, навсегда уничтожила этот образ.

Ноги Пенси почти сразу нащупывают странные борозды на полу, они будто крошечные ступеньки на пути к центру зала, идти неудобно, назначение их тоже загадка. Также кое-где под ногами виднеются странные шестиугольные пластинки. В пальцах они тонкие гладкие и гибкие, удивительно прозрачные. Если поднести их к глазу, окружение делается темнее. «А можно ли сквозь них смотреть на солнце?» — задается вопросом Пенси. В Тамари никого не удивляет жаркая летняя погода, но ей, больше привычной к темноте лесов, хочется порой отдохнуть от ярких лучей солнца. Пенси восхищается и тут же видит выгоду: если из подобных пластин сделать навес, то спасение наступит моментально! Да, кроме как удивительными, изобретения каренов и не назовешь.

А еще пластинки совсем не ледяные, да и на полу и статуях льда тоже не видать.

Впрочем, собравшихся охотников не интересуют ни отсутствие крыши, ни странный пол, ни повышенная температура внутри здания, ни история статуй. У ног каменного Халиса разложены дары, а никак иначе Пенси не может назвать то, что видит. Это не только знакомые людям вещицы. Здесь есть и странные ткани, которые нельзя ни разорвать, ни помять — эти свойства она прекрасно помнит по рубахе Ланалейтис; непонятные приборы, изящные браслеты и цепочки, яркие камни: сверкающие, манящие, горсть жар-камней — шкуры и кости дивностей, металлические цветы с тонкими лепестками… Пенси наклоняется и поднимает из-под ног фиолетовую расписанную бусину. Очень красиво, необычно и так и тянет положить эту находку в карман.

— Бросьте, что схватили! — командует Лоухи, и бусина тут же соскальзывает с ладони Пенси на пол, звонко подпрыгивая по гладкому камню.

— Каравер, здесь богатая добыча, — тихо обращается к Удачливому как раз вошедший старейшина.

— Забудь, пан Роб, просто забудь. Покуда цела хотя бы одна статуя, трогать здесь ничего нельзя: ни кусочка ткани, ни самой простой бляшки с цветком. Так будет лучше для всех.

— Вы слышали его, выложили всё из карманов. Кто скроет хоть камешек — лишится лицензии на пять лет, — неожиданно для Пенси заявляет старейшина. Надо же, поверил Караверу без лишних вопросов. А пять лет для охотника, не имеющего другого занятия, кроме добычи дивностей, это долгий срок, утомительный и голодный.

— Чтоб тебя, умалишенный! — пока остальные шепчут проклятия, Тоннор вымещает свое несогласие, разбивая что-то хрупкое об пол. — И что мне будет, старик, если я приду сюда после экспедиции и заберу всё, что смогу утащить?

Пенси видит, как переглядываются некоторые охотники, каким оценивающим взглядом осматривают они лежащие богатства. Попасть в немилость к союзу на пять лет ни у кого желания нет, но экспедицию можно собрать и без участия старейшин.

— Не вопрос, забирай, раз ты можешь это сделать, — пожимает плечами Лоухи, — Но когда-нибудь руинник, в точности такой, как выбит из камня, найдет тебя и всех, кто забрал вещи, ему принадлежавшие. И отберет нечто важное для каждого из вас — здоровье, конечности, друга или брата, что угодно. Просто потому что может это сделать. Руинники не похожи на ни обычных зверей, ни на дивностей…

— Они чудовища! — незнакомый охотник тычет пальцем в рогатую статую.

— Моя жена тоже называла меня чудовищем, особенно, когда я выпивал бутылочку-другую темного крепкого пива, — ухмыляется Лоухи. — Но прожили мы вместе неполных сорок лет и не пристрелили друг друга. Так и с руинниками: лучше придерживаться правил. Тогда это самое чудовище не только не тронет тебя, но, может, и наградить. Не всё, что есть в Черном лесу, лежит для нас, не всё можно брать без зазрения совести, не на всё охотиться. Нужно помнить об этом.

— Ох, темнишь ты, старик, — взгляд у Тоннора нехороший, расчетливый, подозревающий что-то этакое, непонятное Пенси. — Может, всё сказанное — это байки. Может, Удачливые боятся, что кто-то упрямый и разумный возьмет то, что им отдавать не хочется…

Пенси видит, как округляются глаза Рональды, а сама она растерянно приоткрывает рот, как губы Лоухи медленно растягиваются в ухмылке. Она тоже в некотором ошеломлении: ни о каких сговорах она не знает, в тайном обществе не состоит, а охотники со списка Удачливых для нее всего лишь такие же имена в листе, как и для других. Охотники же реагируют на слова Тоннора по-разному: кто-то смеется, а кто-то задумчиво кивает головой. Это настораживает, но Лоухи Каравер выглядит расслабленным:

— Это же надо было такое выдумать! — посмеивается он.

— Почему же, всё как раз достаточно ясно. Невозможно попасть в круг старейшин и в ваш этот список легендарных охотников! Мой отец пытался всю жизнь, я продолжил его старания. Вы подмяли под себя союз, раздаете нужные контракты нужным людям, а простых охотников пускаете на корм дивностям!

— То-то все мои друзья и ученики остались в Черных лесах, — Лоухи больше не смеется: усмешка истаивает, брови хмурятся и взгляд меняется на цепкий, оценивающий. Так охотник мог бы смотреть на добычу.

— Вот именно, еще одно доказательство, — разводит руками Тоннор. — С тебя труха сыпется, все тебя покинули, но сам-то ты жив. Так хоть в Ледяном краю открой свои тайны для молодых, дай нам выжить. А я в ответ, так и быть, тебя уважу за секретик, — он делает паузу. — Так в каком Черном лесу выкопать для тебя могилу? Ты же пришел, чтобы здесь сдохнуть, я прав?

— Тоннор, хватит! — одновременно со старейшиной раздаются несколько голосов. Возмущается и раскрасневшаяся от гнева Рональда, и смеявшиеся над Пенси охотники из ее же отряда, и другие. А кто не возмутился вслух, тот укоризненно качает головой. Разговор об избранности и несправедливости в одно мгновение забывается. Потому что есть темы, которых нельзя касаться даже в самых жестких словесных перепалках. А Лоухи неожиданно смеется:

— Мальчик, существуют вещи, куда ценнее видерса и куда страшнее руинников. Последних увидел — отойди, сверни с тропы, не тронь то, что хотел тронуть, и вернешься домой живым. Я не в обиде на твои слова, моя жизнь остается моей до последнего мгновения. А через каких-то тридцать лет и с тебя, о, великий охотник, будет сыпаться труха. И это рядом с тобой не останется никого, а потом время, обычное, берущее свое всегда и от каждого, заставит и тебя подбирать Черный лес для собственной могилы. Тогда чужие люди будут решать: какую память ты после себя оставил…

— Хватит этого разговора, закопаться в черную землю еще успеешь, — перебивает Лоухи старейшина Роб. — Тебе еще отряд водить и руины исследовать…

— Это я всегда и с удовольствием, — фыркает Лоухи. — Ну и напоследок. Насчет контрактов, Тоннор. Все дивности и находки, за которые меня внесли в список Удачливых, это результат или долгой и кропотливой работы, или стечения обстоятельств. Любой другой Удачливый, я уверен, подтвердит мои слова. Контракт — это редкость… Последний был, если мне не изменяет память, у Пенси Острой, — он поворачивается в ее сторону и спрашивает. — Но там наниматель сам выбирал, кому дать наводку, я прав?

— Да, — немного хрипло отвечает Пенси. Оказывается, она молчала всю перепалку, и горло пересохло.

— Вот такие дела, — миролюбиво разводит руками Лоухи. — Никакие контракты на легендарные растения и зверей союз не выдает. Своими собственными ручками и глазками искать приходится…

Но Тоннора вдруг перестает интересовать Каравер, он быстрым шагом, чуть ли не бегом мчится в сторону Пенси.

— Это была ты! — крик, не рев резонирует в кругу каменных стен. Охотник замирает напротив нее.