Персональный детектив

Ямамота привлек внимание Дона еще и тем, что это был по всем признакам «болезненный эскапист», то есть человек, при первом же проколе удирающий прочь, человек, убежденный в своей неприспособленности, непонятости и невероятно гадостный. От клинического сумасшествия его, как и всех ему подобных, отделяла в лучшем случае тончайшая грань. В большинстве же случаев, в этом Дон был полностью убежден, такой грани не существовало.

Космоломы из породы «болезненных эскапистов» были, как правило, неисправимыми мизантропами, но часто коротали время с собаками или пегасиками – с котами не водились, потому что коты редко позволяют себя безнаказанно мучить. Если же «болезненный эскапист» никакой живности при себе не держал, то обязательно пробавлялся обществом какого-нибудь тридэ позаковыристей. Во всяком случае, Дону говорил об этом его собственный опыт. Станцо Ямамота никакой живности при себе не держал.

В принципе, Дон мог бы свое подозрение проверить сразу же, как только оно появилось, но Ямамота какой-никакой, а все же был человек и имел соответствующие права, на которые другим людям строжайше запрещено покушаться. Не то чтобы Дон на них никогда в жизни не покушался, не то чтобы с молоком матери, знаменитой мадам Уолхов, он впитал уважение к тем правам, но что-то такое все же заставляло его удерживаться от насилия по отношению к людям, если его можно каким-то образом избежать. Дон процентов на сорок был уверен, что все дело в Ямамоте, хотя даже ни разу его не видел; однако считал, что полноценной проверкой космолома может заняться только после того, как проверит все «нечеловеческие» версии – их тоже хватало. Теперь на такую проверку времени не оставалось.

Место, где его ждали люди Куастики, находилось совсем не там, куда можно было бы попасть, заглянув к Ямамоте «по пути». Как и большинство фасетт, эта была оборудована лишь простейшими из удобств – по бассейну и кухне «Тетушка Лиззи» на каждом этаже – да общей системой заказов по самому скудному из каталогов. Ни о какой трехмерной сети лифтов или бегущих дорожек здесь не могло быть и речи. Поэтому большая часть из тех нескольких десятков минут, которые Дон мог затратить на починку фасетты, ушла на дорогу. Лесенки, коридоры, лесенки, коридоры, лесенки.

И двери. Умопомрачительное количество дверей, низеньких, неудобных, но непрошибаемых даже атомным взрывом. Полная прайвеси, причем в большинстве случаев полная прайвеси полной пустоты, ибо индикаторы над большинством этих ворот в частную жизнь указывали на то, что апартаменты не заняты. «Не слишком-то хорошо живут хнекты, – мимоходом подумал Дон. – Многие сегодня бегут от такой жизни».

Ямамота, как и следовало ожидать, расположился в самом дальнем тупичке самого дальнего тупичка фасетты. Он прибыл сюда только для того, чтобы отоспаться, оклематься, может быть, отсидеться после очередного преступления, и, главное, чтобы его не трогал никто, в том числе и эти самые хнекты. И дверь его была вовсе не нараспашку.

Что-то цветное мелькнуло в другом конце коридора, то ли человек, то ли тридэ.

Дон вежливо постучал в диск вызова – безуспешно. Постучал еще раз. Криком представился. Предупредил, что все равно войдет, и постучал снова. Выждав немного, вновь постучал, еще раз предупредил, что входит, и, не услышав ответа, пожал плечами – как хочете, уважаемый Ямамота.

Дон по счастливой случайности знал, что двери в блочных вегиклах действительно непробиваемы и вскрыть их техническими средствами почти невозможно. У них два недостатка: они не снабжены таким анахронизмом, как засов, и разумны. Глупость, на которую способно только логическое мышление. Два-три идиотизма, произнесенных нужным тоном и в определенной последовательности (это могло сработать только при несанкционированном включении бортовых), – и дверь разъялась. Пахнуло непереносимой человеческой вонью. Кто-то дернулся, обернув к Дону обезображенное испугом лицо.

– Господин Ямамота?

Тот замахал руками.

– Вон отсюда, чтоб твою мать!

Что-то мелькнуло сбоку разноцветным, всосалось водоворотами в центр загаженного стола – Дон предпочел внимания не обращать, что именно. Он с изысканной вежливостью поднял левую руку, пальцы щепоткой. И неожиданно издал вопль, перекрывающий все испуги:

– Спать!

Ямамота не то чтобы заснул, но обмяк, рухнув в кресло, из которого вскочил. Стало видно, что он небрит и очень устал.

– Ш-ш-ш… Чтоб твою мать. Уди отсюда.

Дон огляделся. Когда-то довольно уютный блок был изувечен до безобразия. Ожидающе светились в углах передатчики, исходила от них угроза.

– Послушай, милый, – сказал он страдающе. – Времена для всех одни и судят одинаково, и солнца светят, как одно солнце. И дифференция дифферент голо скапо, и ты обязан объявить рассредоточение.

– А? – тупо сказал космолом.

– Ты просто обязан объявить рассредоточение. Теперь только от тебя все зависит. Кстати, и твоя жизнь тоже.

– Это как ты верно сказал, – всплакнул Ямамота. – Это как ты верно насчет солнцев заметил…

– Рассредоточение!

– Да, конечно, я понимаю. Но я не могу. Я еще не готов.

К чему Ямамота был готов, так это только к тому, чтобы к небесам разрыдаться.

– Рассредоточение, помни, это твой долг!

– Да! Да! Я понимаю! Только я не могу!

– Скорее! Они идут!

– Да! Я попробую.

Воняло. Ямамота с энтузиазмом вскочил с кресла, закричал сдавленно:

– Каро! Каро! Ты меня слышишь? Каро!

Тут был тонкий момент – нужно было успеть до того, как Каро появится, но нельзя было слишком сразу встревать. Дон – так про него говорили – был в подобных делах мастер непревзойденный.

– Трданк, – сказал Дон тоном стекольного диктора. – Трданк брзекшчь. Да почему бы и нет.

И появился Каро.

К удивлению Дона, это не было чудовище из кошмаров, так распространенное среди космоломов. Не был это и супермен, и вовсе не обнаженная красотка это была. Паренек, немного сутулый, с бойцовским взглядом, в комбинезоне, правда, для приемов дипломатических, с вертящейся бабочкой и со штанами интерактивными. Коротенькая прическа с «меридианами», руки в карманах.

– Ну что? – враждебно сказал паренек, нехорошо поглядывая на Дона.

Дон мучительно поморщился.

– Скажи ему.

– Рассредоточение, – послушно произнес Ямамота. – Нужно скомандовать рассредоточение, ты уж меня прости. Они ни хрена не понимают, а рассредоточение прямо сейчас надо. Ты уж, пожалуйста…

– Это Дон, ты разве не видишь? – сказал Каро. – Это он тебе рассредоточение приказал?

– Меня нет, – сказал Дон и кивнул благожелательно. – Меня здесь вообще не существует, прамба хрыст.

«Прамба хрыст» было одним из немногих заклинаний, широко используемых хнектами в борьбе с бортовыми, сути которого Дон не понимал даже приблизительно, но практиковал довольно часто. Странное заклинание. О нем знали все моторолы, против него придумывались различные по глубине блоки, но оно все равно действовало, очень иногда эффективно.

– Его нет, – подтвердил Ямамота. – Прамба хрыст, никого здесь нет! Рассредоточение давай побыстрей, угроза всему сообществу!

Заклинание сработало, и Каро немножко растерялся, превратившись в обнаженную женщину. С лиловой кожей и черными крыльями.

– Как рассредоточение?

– И немедленно, – подсказал Дон.

– И немедленно!

Каро принял прежний вид и подозрительно уставился на Ямамоту, Дона теперь совсем не замечая. Было совершенно очевидно, что диагноз Ямамоте Каро поставил уже давно.

– Какому сообществу угроза? Ты о чем, папочка? Ты чего сегодня наслушался, пока меня не было? Я тебе разве не говорил, что нарко в больших дозах тебе вредно?

Ямамота взвился, затряс кулаками и забрызгал слюной.

– Щенок! Паскудник! Жалко, что ты умер, я бы тебе задал, чтоб твою мать! Тебе говорят рассредоточение, значит, рассредоточение. Тебе еще что-то объяснять надо?

Тридэ, который вообще-то зависел только от этого сумасшедшего, замялся. Он хорошо понимал, что для рассредоточения нет никаких оснований, что папаша его находится в нездоровой экзальтации, но сердить Ямамоту по этому пустячному поводу ему не хотелось. В конце концов, от него не убудет, если он и впрямь передаст сообщение о том, что Ямамота настаивает на рассредоточении. Со своими комментариями, разумеется.