Маморитаи

Эта боль. Эта ярость, обретя она физическое воплощение способна обратить в загнивающие руины весь мир! Смыть недостойную оппозицию и пройтись по костям недругов!

От терявшейся на фоне остального недомогания резь в глазных яблоках спасло нежное прикосновение. Он вновь был в состоянии открыть слипающиеся до этого веки и встать прямо, не опираясь, практически падая, о парту.

Итачи прищурился, медленно, контролируя дыхание, степенно выдыхая через рот.

В ухо что-то неразборчиво прошептали, а когда он, кривясь, повернулся к Соре, та указала на собственные глаза, где блестел знакомый Мангёко Шаринган. Никаких слов более ему не было нужды говорить.

Визгливый, тонкий полувсхлип-полустон донёсся от маленькой Изуны. Она вцепилась ногтями в щёки до глубоких раздирающих отметин, однако они терялись, смешивались с обильно текущей из глаз кровью — те блестящими в заходящих лучах, проникающих в аудиторию, алыми слезами освобождали в физический мир пожираемую сердце хозяйки боль. Изуна с грохотом свалилась со скамьи под парту, потерянная, жаждущая прекращения мучений, она жмурилась, ловя ртом воздух огромными глотками, да не насыщаясь им. Итачи видел, что его ей не хватает и как бы не хотел помочь — это воспоминание, а не реальность. Была бы только возможность прорваться сквозь время, пространство, порвать само мироздание, то Итачи не сомневался не секунды.

Тем не менее, эти грёзы не застилали острого, залитого пеленой душевной боли взгляда, устремлённого на страдающую младшую сестру. Он как мазохист не смел отворачиваться, вздрагивал, стоило Изуне вскрикнуть, бессознательно дёргался к ней, но оставался на месте благодаря не по человечески железной хватки Соры.

Изуна, кривясь, не прекращая вытирать кровавые дорожки, выползла обратно за стол, открыла веки и сломлено вцепилась в взлохмаченные корни волос. Капли стекали с подбородка, окропляли раскрытые страницы дневника, поглощая собой чернила под тупой стук. Раз капля. Два капля. Только встав чуть ближе Итачи подтвердил свою догадку: глаза сестры остекленели, помутнели. Она ослепла.

Даже когда его потянули за руку Итачи не сдвинулся с места. Он неожиданно прорвал сопротивление, высвободился из хватки, однако на этот раз не дрогнул от наплывших на него чужеродных чувств. Виски неприятно прострелило. Итачи слегка поморщился, качнул головой, мысленно убеждаясь в своих предположениях.

Учиха, как в замедленной съемке наблюдал ожесточение мягких прежде черт своей младшей сестры, если чуть сосредоточиться, он улавливает прозрачную нить её мыслей.

Мелькнула размазанная картинка: руины одного из заброшенных убежищ их клана, дрожащий, весь в грязи и синяках Саске и сам Итачи, сгорбившийся, слепой, с текущей изо рта струйкой крови, даёт брату щелбан и падает замертво, поднимая собой облако пыли. Начинается громыхающая гроза…

Из воронки вдруг формируется знакомый Итачи силуэт мужчины в оранжевой маске, как нечто заставляет воспоминание схлопнуться.

Итачи, как оглушенная рыба, от внезапности раскрывает рот, сухой кашель вырывается наружу из горящих лёгких. Он непреднамеренно склоняется вперёд, едва не задевая качнувшийся труп сестры. Сквозь вату в ушах прорывается звон цепей, перекликающий неловкое, возмущенное бормотание Соры.

Придя в себя после сенсорного шока Итачи грубо стискивает ворот мягкой блузки — ещё одно отличие проекции от оригинала, сестра бы не надела подобную одежду — тянет на себя, чтобы в следующий миг с силой толкнуть. Глухой стук тела о блестящие полы зала разносится над ними, отскакивая от колонн и фресок нависающим гулом.

Сора шипит, смотрит на стертую кожу ладоней и неуверенно поднимает голову.

— Я понимаю вашу чрезмерно резкую реакцию, — медленно произносит она мелодичным голосом, грациозной музыкой льющейся в чужие уши — Сама виновата, что заранее не объяснила.

— Ты спешишь.

Под давлением, исходящем от Итачи, Сора поджала губы, отвернулась, глядя на струящаяся до бедренной кости, поблескивающие от жира волосы своего оригинала.

— Прошу, не отпускайте моей руки во время процесса восприятия воспоминаний, иначе оно поглотит…

Прервалась, замолкла. Заметя, что ожидаемого эффекта сказанное не оказало на Итачи, Сора неуклюже поднялась на ноги, отряхнула невидимую пыль с брюк чересчур нервными движениями и без смущения, стыда, серьезно, проникновенно взглянула в реннеган Учиха, не выражающий ничего, помимо безразличия к ней.

— Имейте совесть и не рушьте оставшиеся надежды Изуны-сан. Она бы не выдержала вашей кончины.

— … — теперь пришлось Итачи отворачиваться, незаметно хмуриться — Изуна обладала способностью предвиденья. За каждое следовала непереносимая для шарингана нагрузка…

— И слепота, — закончила за него Сора, вновь присела рядом, переплела ладони — Повторюсь: следуйте единственному правилу, Итачи-сан. Не. Вырывайте. Руку.

Без лишних слов они окунулись в последующее воспоминание.

***

То же замыленное пространство со сменившимися декорациями. Вместо старой учебной аудитории — мрачная, навеивающая дрожь пещера с гладкими стенами и повешенными на них канделябрами, где танцевали яркие огоньки, отбрасывая монстроподобные тени на единственную старую кушетку. Маленькая Изуна сидела на ней, закрытая тонким одеялом по пояс, стучала указательным пальцем по бедру, напевая незамысловатую мелодию, будто вовсе позабыв, совершенно не чувствуя тугого бинта, обмотавшего голову вокруг глаз.

Нарочито громкие шаги тупым, спешащим барабаном обозначили чьё-то приближение. Изуна не обернулась к вышедшему из окутанного потусторонней тьмой прохода силуэту мужчины до тех пор, пока тусклые лучи не облепили оранжевую маску с торчащими короткими волосами. Благодаря чёрной одежде он успешно мог бы укрыться в углу, но вместо этого в два широких шага сблизился с девочкой и нагнулся к её лицу.

Тонкий, карикатурный голосок, не подходящий мужчине, раздражающе громко обволок всю пещеру:

— Изуна-чан! Я так рад тебя видеть! А ты? А ты? Ты рада меня видеть?

Изуна прикоснулась к повязке. Её слова звучали слишком, не по детски серьезно:

— Хватит. Я знаю о тебе всё. Не к чему тупые кривляния, Обито-сан.

Итачи потянули за руку, принуждая оставаться на месте. Сора сжала до слабого дискомфорта ладонь.

Обито, бывший Мадарой ранее, сменил тон, выпрямился и с грудным хмыком снял маску, явив для не способной того увидеть испорченное шрамом лицо. Его чёрные, подобно космической дыре, глаза источали усталость смертельной тяжести.

— Ладно, — скрестил руки на груди, возвышаясь гордой скалой — Будь по твоему, сразу перейдем к делу.

Изуна сцепила пальцы в напряжённый замок, склонила подбородок на грудь.

— Я помогу тебе предотвратить ведение…Там же умер единственный, кто тебе дорог, не так ли?

Кивок.

— Итачи.

Второй кивок и тихое:

— Мне нужны глаза. Они у тебя?

Изуна робко дотронулась до бинта, но в ответ получила нервный смех, замолкший столь же быстро, обрывисто.

— Тебе их понадобится много. Очень много, Изуна-чан, — его брови свелись к переносице, жёсткое выражение слегка смягчилось. Будто сочувствуя — Вечного Мангеко тебе не видать, а пересаживать новые глазные яблоки после каждого видения опасно.

— Плевать, — перебила Обито дрогнувшим от злости голосом — Если их нет у тебя, значит они у Данзо.

Обито нагнулся, жёстко, до синяков сжал челюсть Изуны, шепча с громкой угрозой в ухо:

— Не смей наглеть и обрывать меня. Никогда не делай так, если хочешь долгой жизни ненаглядному Итачи.

Грубо оттолкнул, отчего голова Изуны мотнулась безвольной куклой.

— Делай что посчитаешь нужным, но будь готова уйти из Конохи в ближайший год, — Обито сделал несколько шагов прочь, но прежде чем кануть в пугающую тьму выхода, дополнил — Не советую убивать Данзо.

Пещера наполнилась безмолвием, трещащим танцем пламени и гулом шагов Обито.

Итачи смог сделать лишь шаг на встречу без движения сидящей сестры, как пространство пошло неровностями, потухло единой световой вспышкой. Он сморгнул дискомфортное жжение роговицы, чтобы хмуро уставиться на изменившуюся дислокацию. Стоящая рядом Сора протяжно вздохнула.