Иуда

Я — старик. Более того: я — Мазепа.

Охренеть.

2

От шока я отошёл на удивление быстро. Злость помогла.

В моей семье из поколения в поколение переходило предание, как нашего предка в числе тех 15 несчастных казаков этот урод самолично вёл крымчакам «в подарок», а запорожцы его перехватили. Хотели казнить, да гетман Самойлович заступился… Угадайте, чем отплатил Мазепа своему благодетелю? Правильно: отнял у него булаву гетманскую, добился высылки в Сибирь, а сына пристроил на эшафот. Так вот, насчёт предка — тот сыну своему всё передал, уже после Полтавы. Сын — внуку, и так далее. Мне мой отец это рассказывал, а я своему мелкому тоже успел передать.

И вот я — Мазепа. Тот самый ублюдок, из-за которого мой род едва не закончился ещё в 1674 году.

Просто охренеть.

Интересно, какая сейчас дата на календаре?

3 июля 1708 года от Рождества Христова — всплыло в сознании. Ой, а кто это здесь? Неужто сам Иван Степаныч? Сознание как будто подавлено, а вот кое-какие сведения могу брать свободно. Но не буду обольщаться: этот подонок был известен тем, что умел выкручиваться из крайне неудобных ситуаций. Если «проснётся», то наверняка попробует меня подмять. Убеждать в своей правоте и безгрешности он умел… сукин сын.

Но если на дворе начало июля 1708 года, даже по старому стилю, то это означает, Искра и Кочубей либо уже здесь, либо на пути. И я нахожусь в ставке Мазепы в Борщаговке. И, между прочим, это означает, что Мазепа — то бишь я — уже принёс вассальную клятву Карлу Двенадцатому. То есть положеньице, мягко говоря, ещё то.

За окном восточный горизонт наливается призрачным жемчужным сиянием: скоро рассветёт. У меня есть пара часов на обдумывание ситуации, а дальше придётся играть роль этого ублюдка, который всю свою сознательную жизнь только тем и занимался, что предавал всех, кому был хоть чем-то обязан. И что теперь? Идти по проторенной дорожке, чтобы старшина, поставившая всё на союз со шведами, на копья не подняла? Или… сыграть в одну интересную игру?.. А ну заткнись, урод! Я те поскулю сейчас! Нашёл время, чтобы проснуться, обнаружить здесь меня и понять, что не способен управлять телом. Заткнись, или удавлю нахрен!

«Я могу быть полезен… Я многое знаю…»

«Я знаю, что ты многое знаешь, ***дор старый. Но если хочешь пожить ещё немного, заткнись».

«Мы с тобою могли бы всё изменить!»

«Изменим, не сомневайся. Уж теперь-то точно изменим…»

Злость заставила меня напрячь душевные силы и стряхнуть тот тонкий морок, который исходил от слов Мазепы, запертого в этом теле как в тюрьме. Да, он действительно мог убедить кого угодно.

Но только не меня.

«Слышишь, урод?»

«Слышу, разумею… Однако же с моею властью и твоим знанием мы сможем добиться куда большего, нежели сейчас…»

«И в этом тоже не сомневайся, подонок. Добьёмся. Обещаю».

Рассвет обещал не только новый день, но и новую реальность. И только сейчас, наведя кое-какой порядок в мыслях, я задался вопросом: интересно, с кем это меня судьба на вокзале свела-то? И где, в таком случае, его трость с набалдашником в виде головы пуделя?

Я постараюсь докопаться до истины. Но для начала надо выжить. И не просто так, а ещё и исправить многое, что натворил этот старый негодяй.

Глава 2

1

Я совершенно не склонен к истерикам, иначе на работе давно бы уже застрелился. Наверное, только это и спасло меня сейчас от полноценного «сдвига по фазе».

Нужно было осознать положение и вспомнить всё-всё-всё, что было известно и об этой, прошу прощения, личности, и о фактах, связанных с его действиями в 1708 году. В том самом году, когда ему удалось полностью зачистить оппозицию в своем ближнем кругу и уже со спокойной душой открыто перекидываться на сторону Карла.

Да, вот именно, что со спокойной душой. Покопавшись в памяти персонажа — он активно возражал, но поделать ничего не мог — я обнаружил, что Мазепа действительно свято верил в непобедимость шведов. Аргумент был примерно следующий: раз уж если он победил польское и саксонское воинства, то уж Петра-то точно размотает, сколько бы там солдат в его армии не было. Ну, то есть, Иван Степаныч мыслями всё ещё пребывал в 1700 году. Он не верил, что Пётр сумел за восемь лет сделать из своей армии хоть что-то путное. А значит — что? Правильно: как говорил персонаж известного кинофильма — «Вовремя предать — это не предать, а предвидеть».

«А не предал бы — так и помер бы в славе, полновластным гетманом Левобережья. И продолжал бы предавать», — мысленно поиздевался я над персонажем, поделившись с ним послезнанием.

«Реципиент» благоразумно промолчал. Приходилось как-то уживаться с этим «голосом в голове». Он не мог управлять собственным телом и перекрыть мне доступ к своей памяти, а я не мог заставить его заткнуться. Иван Степаныч то и дело заводил со мной мысленные беседы, пытаясь склонить на свою сторону. Я сходу огорошил его плохой новостью: мол, зря ты на Карла поставил, он проиграет, это известно совершенно точно. С этого момента разговоры насчёт «а давай со мной к шведам» прекратились. Ставить на проигрывающую сторону гетман не хотел. Собственно, в этом и крылся главный мотив его тайной, а затем и явной присяги Карлу Двенадцатому. Теперь же, в новых обстоятельствах, Иван Степаныч то и дело заводил беседы на тему: «А может, Августу Второму присягнём?» Не стоит приводить слова, которыми я охарактеризовал своё отношение к такому феерическому идиотизму. Судя по всему, старый интриган и профессиональный иуда уже не мог жить без предательства. Судорожные поиски господина подальше от своей резиденции, чтобы не мешал традиционно воровать, могли привести к краху Северного союза — который после Полтавы будет восстановлен в полном объёме. В политике он соображал, а значит, предложение переметнуться к саксонцу было осознанной диверсией, а не старческим маразмом.

Всё время до утра я осваивался в оболочке этого старика. Лет десять назад он, конечно, ещё мог всем кузькину мать показать, но не сейчас. Извините, в шестьдесят девять даже мои современники выглядят, прямо скажем, «не айс». И даже вельможные паны типа Мазепы, при лучшем питании и медицине, какое существовало здесь, далеко не блистали крепким здоровьем. Впрочем, на увлечении Ивана Степановича противоположным полом возраст мало отразился. Достаточно было Мотрю Кочубей вспомнить. Его крестницу, между прочим: в эти времена подобное сродство считалось на одном уровне с кровным, так что можно себе представить чувства Василия Кочубея, когда он узнал, что его старый боевой товарищ соблазнил дочку… Сказаться больным? Никто не удивится, и возможно, немного разгрузят старика от насущных вопросов. Вот Кочубея и Искру точно приведут ко мне — к Ивану Степанычу то бишь — на суд. Ими придётся заниматься лично. А до того немного понудеть о головной боли.

К слову, этим недугом гетман действительно страдал. Судя по симптомам, голова у него болела от гипертонии, а поскольку лечить данную болезнь было принято либо кровопусканием, либо настойками, Мазепа предпочитал последнее. «Метание руды» он вполне прогрессивно считал варварством. Стоит ли накатить стаканчик, по его обыкновению? А если меня развезёт, а в это время гетман перехватит «управление»? Не стоило так рисковать, мало ли, что учудит этот тип.

А кстати, почему он был полностью одет среди ночи? Память «реципиента» тут же подкинула информацию: разговаривал с Пилипом Орликом, который поехал встречать обоз с Искрой и Кочубеем. Обещал к утру доставить. Затем была тайная встреча с иезуитом. И незадолго до моего «подселения» поляк отъехал из Борщаговки в сторону Польши — повёз Лещинскому письма. Снова покопался в памяти Мазепы и, невзирая на его беззвучные вопли, ознакомился с содержимым оных. Ничего необычного: верноподданические заверения в адрес Карла Шведского, обещания военной и продовольственной поддержки. О зимних квартирах пока речи не было. Судя по всему, Иван Степаныч верил, что Русский поход шведов завершится в Москве ещё до зимы.