Страница 10 из 14
– Олежек, бедненький, – было слышно, что Ольга плачет.
– Не надо, Оль. Ну ты чего? Знаешь, сколько таких бедненьких на свете? На всех слёз не хватит. Я же говорю, нормально всё.
– Я не понимаю, – всхлипывая, сказала Ольга, – как она так может сейчас поступать. Только ты уж, пожалуйста, не говори, что я не сдержала своего слова. Обещала ей ни-ни. Но не могу я, Олежек. Марина уже полмесяца как ко мне не заходила. С доктором она со своим. Вот.
– С доктором?
– Да. Он и группу помог ей для тебя выбить. Плакала она, переживала сильно. Боялась, что повесишься ты или сделаешь что-нибудь с собой. И доктор этот как раз подвернулся, мозги ей промыл. И вот… Она уже и место тебе в хосписе присмотрела. Знаешь, как теперь трудно туда попасть? У меня же брат тоже от рака умер. Знаю я изнутри, каково всё это переживать. Потому и не могу молчать. Будто преступление какое совершаю. Прости, Олежек. Ну, зря я, может быть, и сказала. Дура я, сам знаешь. Слабохарактерная.
И Ольга разрыдалась уже по полной, так что стало понятно, что никакого дальнейшего разговора у них не получится. Олег подождал ещё с минуту и нажал пальцем на рычаг телефонного аппарата.
***
Олег видел, как мучается Марина, словно это не он, а она была неизлечимо больна. Один раз она даже не уехала никуда из дома, поговорив перед этим на повышенных тонах с кем-то по телефону. Да чего уж гадать? Не с «кем-то», а наверняка со своим доктором. Ходила кругами вокруг Олега, пока не предложила наконец отправиться в лес на прогулку вместе с ним. Олег понимал, что ею двигал вполне искренний мотив, хотя больше и похожий на жест отчаяния. Он тоже воодушевился, воспылал каким-то благородным порывом и с радостью согласился.
В лесу они всю дорогу молчали. Рассеянно улыбались, собирали по берегу реки землянику. Волчок не отходил от них ни на шаг, понимал, что за молчанием этим таится начало какой-то беды, какого-то поворота и в его жизни тоже. Раз десять Олег открывал рот, чтобы начать разговор с Мариной о докторе. Не затем, чтобы её упрекнуть, а для того, чтобы объяснить, насколько он всё это понимает, и убедить её в том, чтобы она не чувствовала себя виноватой. Они прямо сейчас могли бы расстаться хорошими друзьями, пожелав друг другу удачи. Да, со стороны это, возможно, и выглядело бы каким-то кощунством, но они-то живут внутри своего скомканного мира, им-то всё должно быть понятно. Какая разница, что скажут те, кто снаружи? Ещё не известно, как бы они сами поступили, окажись на их месте. Он хотел уверить её, что не станет вешаться и не пойдёт топиться на пруд. Почему вообще все думают о том, что такое возможно? Человек тем сильнее цепляется за свою жалкую жизнь, чем меньше она оставляет ему шансов на счастье. В критических ситуациях включается некий рептильный мозг, доставшийся людям от далёких-далёких предков, спасавшихся от чудовищ в пещерах. Включается и ставит задачу во что бы то ни стало выжить! Так что пусть она на этот счёт не беспокоится. Обо всём этом он хотел ей сказать – и не мог. Может, и она со своей стороны что-то подобное собиралась ему поведать. Но вечером, когда они, разбитые, ни с чем вернулись из леса, уже никто из них не думал ни о каких словах. Наверное, то была последняя попытка расставить все точки над «и». Но слов не нашлось, как не нашлось в языке тех самых «и», которые нуждались бы в таких точках. И Олег, и Марина как бы окончательно опустошились и поняли для себя каждый что-то своё. Общим в их понимании была только эта вот самая пустота и невозможность что-либо уже изменить. Марина до утра проговорила на кухне по телефону, прерывая монологи своим плачем. Волчок забрался в постель к Олегу и, шурша языком, лизал его в небритую щёку.
Утром Олег обнаружил на кухне записку: «Уехала по делам. Вернусь поздно вечером. Прости, завтрак сготовить не успела». Олег её перевернул, взял карандаш и тоже начеркал: «Марина, не хочу писать длинное письмо. Просто знай, что у меня всё хорошо и меня в ближайшее время не жди. Не переживай. И не ищи меня. Так надо». Потом нацепил на Волчка поводок, дошёл до гаража, завёл машину и поехал прочь из города. В деревню. В дом покойного деда.
Перед выездом из города он заправил полный бак, на деньги из бардачка накупил продуктов и мешок собачьего корма. С каждым километром, который приближал его к цели, настроение становилось лучше. Такое простое решение – а как долго не приходило на ум! Волчок внимательно всматривался в дорогу, словно хорошенько хотел её запомнить.
– Что, волчара? – сказал Олег. – Правильно. Запоминай. Если случится со мной что-то, до дома доберёшься уже сам. Ты же у меня голова. Да, Волчок?
Пёс высунул язык, завилял хвостом и гавкнул. То ли отругал Олега за такую крамольную мысль, то ли дал понять, что действительно сможет найти дорогу обратно.
Через три часа, попетляв по почти заросшим лесным дорогам, беглецы добрались до места. Но Олегу показалось, что ехали они целых полдня.
За два года деревня ещё больше изменилась. Лишь дом деда всё ещё выглядел довольно крепким, несмотря на то, что никто не подтапливал его в зимы. От соседских строений остались одни скелеты и фундаменты. Только ласточки бороздили небо, не желая искать для своих гнёзд другую деревню. И ни единой живой души.
Олег достал из-под проржавевшей насквозь бочки такой же рыжий от коррозии ключ и отпер скрипучую дверь в сени. В лицо ударила густая волна прели и запах гниющих досок. Волчок стоял на крыльце, низко пригнув голову и внюхиваясь. Зайти не решался.
– Пойдём, – подбодрил его Олег. – Это хороший дом. На какое-то время теперь и твой. Не бойся. Пошли.
Пёс сделал несколько неуверенных шагов и зашёл внутрь вслед за Олегом.
Здесь всё было таким же, каким оставил Олег после поминок два года назад. Даже бутылки, тарелки и гранёные стаканы стояли на своих местах. Из городских сталкеров, рыщущих по заброшкам, никто до сюда добраться ещё не успел. Или не посчитал интересным. На стене висел выцветший календарь с чересчур бородатым Санта-Клаусом и надписью «Happy New Year» за 1997-ой год. Дед зачем-то зачёркивал на нём дни, а какие-то обводил кружка́ми. Видимо, это были для него важные даты. На восемнадцатом сентября все отметки обрывались.
Олег сходил на колодец, заменил на нём прохудившееся ведро на относительно новое, набрал воды. Вода была чистой, чуть сладковатой на вкус. Такой она здесь была и раньше, возможно, из-за близкого соседства болот. В доме Олег помыл всю грязную посуду. В большую миску навалил для Волчка корма, в другую налил попить. Волчок только понюхал, но есть не стал. Стрессовало животное от этих неожиданных перемен. Но ничего. Привыкнет. Самому тоже есть не хотелось. Не помешало бы протопить печку. Дня за три вся прель должна выветриться, если всё сделать по уму. Вот тогда и можно будет расслабиться и ещё раз подумать о неясных пока планах. В шкафах нашлось много одежды и постельное бельё. Жутко пахнущее – но это тоже поправимо.
Примерно прикинув объём предстоящих мероприятий по обустройству жизни, Олег решил прогуляться. Дойти хотя бы до деда Прошки. Волчок начал понемногу осваиваться, не отирался уже у ног, а отбегал от хозяина далеко, исследуя местность.
Дом деда Прошки оказался пуст. На двери не было даже замка. Когда Олег зашёл внутрь, то всё сразу же понял – не найдёт он в деревне деда-тракториста. Нет его, как нет и никого, кроме них с Волчком.
До клуба Олег шёл уже с ясным пониманием того, что и спившегося директора тоже не встретит. Грустно всё это. Ушли люди – словно и не было их никогда. Ни весточки, ни жалобной песни, – ничего. Растаяли, как по весне снег, утекли ручьями, оставив по себе лишь обрывки памяти, пожухлые и перепутанные, как картинки из полузабытого сна. Олег тяжело вздохнул.
И вдруг услышал, как впереди, за поворотом дороги, залаял Волчок. Олег ускорил шаг, вышел из-за деревьев и увидел, что на обломках разрушенного клуба копошится, нагнувшись, какой-то человек, не обращая внимания на лающую собаку. Подойдя ещё ближе, он не поверил своим глазам.