Беломорье

Как только старик вышел в сени, где в холодной клети хранилась одежда, Туляков торопливо вынул из кармана письмо.

— Научите, как передать это учительнице Нине Кирилловне? — и, очень смущенный, тихо добавил: — Письмо очень важно и ей, и мне!

У Тулякова едва хватило сил взглянуть на моряка, и он увидел, как у того от удивления округлились глаза.

— Кому?..

— Нине Кирилловне, — как можно внушительнее, сдавленным голосом повторил Туляков.

— Ну, значит, ей. — Парень большим усилием воли сдержал смех. — А мы-то ее монашкой прозвали. Она одной кашей питается, никого к себе в гости не пускает и все деньги на книги тратит…

— Два мешка книг она переслала мне. Они на сеновале вашего дома. Надо будет их ей вернуть.

— Ловко, — моряк даже присвистнул, но спохватился и торопливо добавил: — Мы все считали, что она одной наукой живет…

— Мы виделись только несколько часов. Все эти годы она снабжала меня книгами. Теперь понимаете, что это за святой человек и можно ли что плохого о ней подумать? Как передать ей письмо?

— Мой батя, как могила! Будьте спокойны, он…

— И еще. В вашем доме небольшой железный ящик. В нем — нелегальная литература. С собой мне, конечно, взять ее нельзя. Держать в вашем доме опасно!

Моряк нахмурился, обдумывая.

— Тут какой-то тип крутится, ваш отец его шпионом называет, — продолжал Туляков.

— Догадываюсь — кто. О нем петля давно скучает! Скажем бате, пусть пока закопает ящик в землю, а литературу Никандрычу бы отдать?

— Правильно, Андрей. Так и я решил. На заводе она в дело пойдет! Я в Сороке старику об этом скажу, а он уж через сорочан организует доставку.

Вошел хозяин с черным пальто и мягкой шляпой.

— Анфиса так заложила его своими нарядами, что едва нашел, — ворчал он, — чуть было не отступился от поисков, да побоялся: а вдруг подумаете, что жалею.

Моряк поручил отцу передать записку учительнице. Затем сказал, что надо будет к ней же постепенно перетащить из мешков книги и немедленно закопать за домом ящик, чтобы затем отдать его тому, кто приедет из Сороки.

— Ну, пора в путь! — сказал моряк. — Дежурит мой дружок, без меня не отчалит, а подводить друга негоже. Быстро, быстро усы брить.

Пришлось вначале усы выстричь и уж затем, густо намылив, сбрить.

— Холодно губе стало, — осторожно касаясь пальцем верхней губы и чувствуя от прикосновения зуд, проговорил Туляков и недовольно поморщился. В мутном зеркале, висевшем над комодом, он увидел незнакомое лицо… Нос смешно выпятился. Словно не веря глазам, Туляков опять потрогал губу.

— Ну, пошли, — решительно встал моряк.

— На дорожку выпить надо. — Матросов торопливо поставил на стол графинчик. — За здоровье гостя!

— За мое здоровье — неважно. Выпьем лучше за наше дело, — предложил Туляков и, взглянув на старика, добавил: — За вас, Дмитрий Петрович, в благодарность за вашу помощь.

Чокнулись чайными чашками. Старик громко крякнул, сын проглотил водку, словно это была вода, а Туляков с трудом подавил гримасу отвращения.

— Видать, не из пьющих! — заметил старик.

— Угадали, — ответил Туляков и, прощаясь, обнял его. — Не забудьте учительнице письмо отдать и книги, и еще уговоримся: сразу же после нашего ухода выкопайте за домом яму и спрячьте железный ящик. В избе не держите. Это может оказаться только на радость шпиону.

— О шпионе мы позаботимся, — нахмурился моряк. — Где же ваша кладь?

Туляков вынес из горницы заплечный мешок.

— Господа с мешками не ездят. Ну, ладно. На пароходе и это обмозгуем.

Моряк взял заплечный мешок и вскинул его на спину.

— Я сам…

— Что вы, господин хороший. Разве можно барский костюм грязнить, — наставительно проговорил моряк. Поцеловав отца и накинув на руку пальто, он пошел к дверям.

— Проводи, батя, гостя к ручью. Там наши его встретят. А я отдельно пойду. На корабле, пожалуй, кто-нибудь присматривает.

У ручья Тулякова ждало шестеро матросов. Все в пиджаках. Один из них положил руку на плечо Туликову и пошел в обнимку с ним. Другие тесно окружили их, и все вместе вошли на пароход. Там Андрей провел Тулякова в двухместную каюту второго класса и вручил билет до Сороки.

Раздался гудок, затарахтела машина, и пароход плавно отошел от берега.

— Буфетчик у нас на большом подозрении, — вполголоса проговорил Андрей. — Старайтесь не попадаться ему на глаза. Читайте эту толстущую книгу. Кормиться будете у моего дружка, тоже, как я, помощника капитана. Каюта его рядышком, справа. В каюте слева — двое купчин с мамзелью, тем не до вас. Не забудьте пока хорошенько изучить паспорт. Опасаюсь Кеми. Там и погореть нетрудно.

Выйдя в море, пароход повернул на юг вдоль берега. «Так и не пришлось встретиться», — опять подумал Туляков, вглядываясь в однообразно сереющую линию строений. Сейчас ему хотелось взглянуть хоть бы на здание школы, где коротал эти годы любимый человек.

Скрылись за прибрежными скалами ковдские постройки, но Туляков еще долго смотрел на берег… Потом он взял толстый томик с обтрепанными углами и стал рассеянно перелистывать его. Это был роман Дюма. Но сейчас даже «Мушкетеры» не могли занять внимание Тулякова. До них ли было, когда с каждым часом все ближе и ближе от него Питер, родная Невская застава и огромный, словно городок, Обуховский завод…

Пароход «Королева Ольга» был таким тихоходным, что Туляков, наблюдая в иллюминатор за медленно ползущими пустынными берегами побережья, не раз думал: «А не быстрее ли пешком брести по берегу, чем на этой корове сидеть?» Раздражение усиливалось из-за соседства двух купцов, ехавших с какой-то развеселой девицей. Сквозь тонкую перегородку каюты был слышен каждый звук, а что, кроме омерзения, могла вызвать у невольного свидетеля эта пьяная компания?

Туляков открыл иллюминатор. Ворвался свежий солоноватый ветерок, он приятно холодил лицо. Резкие крики чаек заглушали брань в соседней каюте. Кто-то бросал с палубы хлеб, и птицы с размаху ныряли в бурлящую воду. Поймав в водяном вихре кусок, чайка ловко взметывалась в воздух. И тотчас на нее устремлялись соперницы, пытаясь вырвать добычу. Еще долго жадные попрошайки надоедливо вились над палубой. Кто-то из пассажиров не вытерпел галдежа голодных птиц и пальнул в них дробью. Сверкая распластанными крыльями, одна птица скользнула вниз и бессильно закачалась на расходящихся от парохода волнах. Ее подруги разметались по сторонам.

Затихли птичьи голоса, и Туляков расслышал пьяное бормотание засыпающих соседей, вскоре раздался храп одного из купцов. За годы ссылки Туляков так привык к тишине своего уединенного жилья, что храп теперь раздражал, мешал заснуть. «До чего же я разнежился, — удивился он, — ведь в пересыльных тюрьмах не то еще было, и как отлично спал! Никак, кисейной барышней стал?»

Когда храпевший купец проснулся и, спасаясь от головной боли, отправился освежаться на палубу, Туляков утомленно задремал.

Очнулся он от протяжного завывания сирены. Раздались звонки, пароход затарахтел и обо что-то стукнулся.

Зашуршали выдвигаемые сходни, раздались отрывистые слова команды. «Вот и Кемь! — насторожился Туляков. — Пароходная каюта, как мышеловка, из нее никуда не выскочишь». Он еще раз проверил свой паспорт. Сколько беглецов попадало в руки ищеек только потому, что недостаточно тщательно изучили свой «вид на жительство».

Прошло минут пять, не более, и Туляков, сквозь грохот и топот множества ног на палубе, услышал приближающиеся шаги нескольких человек. Люди остановились у соседней каюты, и кто-то сказал:

— Здесь двое купцов, господин ротмистр, никого не пускают, взаперти сидят…

— А вот мы посмотрим, что это за купцы, — ответил басок. Послышалось щелканье открываемой двери.

— Ну и картина! — Изумленный возглас был заглушен хохотом многих глоток.

— Моя каюта, — грохотал за стенкой пьяный голос. — Морду набью!.. — Стукнула захлопнутая дверь.

— Почему это купчинам завсегда все можно, ваше благородие? — услышал Туляков визгливый тенорок. — Нас бы в таком виде застали — с губы не выпустили.