Беломорье

Туляков заглянул в окно:

— Можно говорить вполголоса. С улицы сквозь двойные рамы не услышат. Думаю, Двинской, что мы больше не встретимся. К этому дело клонится. Хорошо сделал, что приехал, еще лучше, если бы вовремя послушался совета Нины Кирилловны. Пожалуй, теперь не мытарился бы с неводом. Поди, и денег не хватит обратно довезти?

— В Кеми у приятеля перехвачу, так хватит.

— Вот то-то и есть. Так слушай же. Отправлять письмо с тобой опасно: тебя в любом селении обыскать могут. Я только что послал письмо в Сороку, на лесозавод. Рекомендую привлечь тебя к работе в организации. Наши товарищи введут тебя в курс дела. Через ххолгода кончится твой срок.

Мой совет — оставайся в Поморье. Здесь ты полезнее будешь. Развернутся крупные события, а дело к этому идет, и понадобишься ты здесь, что называется, до зарезу! Что скажешь на это?

Туляков не спускал глаз с Двинского — в такие минуты не раздумывают долго.

— Считаешь, что я здесь нужен, значит, другого выбора для меня нет.

Туляков порывисто обнял Двинского и, не говоря ни слова, вдруг крепко хлопнул его но спине.

Спать не хотелось обоим, и их тихий шепот до утра не умолкал в небольшой избенке.

Туляков решил уехать до пробуждения сельчан. Его примеру последовал и Двинской. Предрассветные сумерки застали его уже в пути. Ямщик попался из неразговорчивых, к тому же он вскоре задремал… Не один раз за весь многоверстный путь вспоминал Двинской прощальные слова Туликова: «Порадовал бы добрую душу своим рассказом про меня. Ведь мимо окон ее проедешь! Да, поди, теперь в каждом селении за тобою слежка налажена — «когда проехал, да с кем виделся»… Будь и сам осторожен. Помни — надвигается и на тебя немало бед… Не сдавай!»

Глава восьмая

Рано утром трифоновцы собрались у хозяйского крыльца. Вскоре из дома вышел Трифон.

— Вот, братцы, и пришли, — насмешливо проговорил он,_ вот и едем на проливы! Кто за мной — иди вслед!.. А кому нелюбы проливы, живи, как хоть! Только, ребятишки, вот мой уговор: сейчас, о весну, не неволю, сам знаю, что у вас в кармане — разве что вошь на аркане. А осенью за весь забор чтоб уплатить мне сполна! А не то опись хозяйства сделаем… Слово мое крепко! Выезжай, Серега. Господи благослови, милостью не оставь своей… Растворяй ворота, старуха!

На больших дровнях копной лежал аккуратно сложенный невод. На нем сидел заморенный подросток Серега — племянник Трифона.

— Езжай прямо на губу!

Осторожно ступая застоявшимися ногами, лошадь тронулась к берегу. Перекрестившись, Трифон набожно поклонился церкви и, нахлобучив ушанку, пошел за дровнями. Сделав несколько шагов, он остановился.

— Какую обутку иль яство, — крикнул он покрутчикам, — так Серега еще к вечеру доставит… Кто за мной, иди вслед… Пока не поздно!

Не сходя с места, рыбаки угрюмо следили за удалявшимися дровнями с неводом.

— Никуда не подашься, — прохрипел Терентий, — у всех артели сколочены… Кто примет? Штанами на тоне ловить, что ли, будем?

Рыбаки молчали… Оставаться ли на время путины дома и упустить весь промысел или подчиниться капризу хозяина? Может, хоть сколько-нибудь да придется на пай?

По изжелта-бледному от зимней голодухи лицу старого Ерофеича катились слезы. Чем ему прожить год, если уйти из трифоновской артели?

— Попросите, ребятушки, за меня. Ведь с голоду со старухой подохну. Ничего другого работать не смекаю, — захныкал он тоненьким голоском, точно перед ним стоял сам хозяин. — Братцы! — чему-то обрадовался он. — А я ведь что?.. Я и на проливы согласный!

Старик сорвался с места и мелкими шажками побежал догонять хозяина. За Ерофеичем поспешно, точно боясь опоздать, пошли многосемейные. Глядя на них, медленно, с трудом отрывая от снега ноги, один за другим зашагали и остальные.

Подчиняясь хозяйскому самодурству, люди всю дорогу — версту за верстой — шли молча, опустив головы, стыдясь взглянуть друг на друга… Многим на всю жизнь запомнилось это утро: солнечная даль, впереди дровни с хозяйским неводом, а за ними — цепью бредущие подневольные рыбаки.

Трифон остановился на одном из островков. Именно здесь, по его догадке, должны проходить из моря к тоням косяки сельди.

— Невод расстелем, братцы, тут-та, — водя перед собою рукой, заявил он, — на самом что ни на есть богатеющем месте! Всю рыбку перехватим, всех без галли оставим, всю ее моим неводом повытаскаем…

— А если не идет здесь? — высказал Алешка то, о чем думал про себя каждый из покрутчиков.

— Идет, — уверенно ответил Трифон. — Побольше твоего потеряю, парень, если ловить будем плохо. Побольше мне будет убытку…

— А и не поймаешь, невелик тебе убыток будет, — не сдержался семнадцатилетний Федька, третью весну ходивший на промысел, — всю соль в казенном магазине скупил!

Поди, у всех нынче рыбу скупишь, ведь каждого без соли оставил. А вот нам-то жрать всю зимушку будет нечего…

— Ой, и надоели же вы! — взвизгнул хозяин. — Душу мне повымотали. Да хоть все назад вертайтесь… Не беру Федьку в артель! Катись ты… в неладное место, прости господи!

Скуластое лицо Федьки побледнело. Обычно мало заметные веснушки обозначились ярче, парень прищурился и метко сплюнул на сапог хозяина.

— Я, хозяюшко, и на лесосплав подамся. Хоть грош какой там заработаю. А вам, братцы, сидеть здесь да погадывать…

Парень ухарски сбил на затылок фуражку и не спеша, вразвалочку пошел обратно к селу, словно на гулянке выкрикивая одну за другой самые разудалые частушки.

— Легко жеребцу ржать. О семье невелика ему забота, а прокормить себя не гораздо хитро. Теперь на сплаве народ во-о как нужен, — бормотал, глядя ему вслед, многосемейный Пушкарев. — А мне-то, на шестом десятке, не попрыгать по плывущим бревнышкам. В ногах силы той нет.

С нескрываемой завистью следили рыбаки за уходившим Федькой. Когда парень исчез в прибрежном леске, Терентий сдавленным голосом чуть слышно спросил Трифона:

— Кого корить пошлешь, хозяин?

— А никого! Сам буду спасть расставлять.

— Просчитаться можешь, хозяин, — в один голос встревоженно заговорили рыбаки. — От корщика весь лов идет! Дело серьезное… Возьми Терентия — надежней будет.

— Афонька насчет галли хитрей меня был, — прищурился Трифон, — не спорил с ним, братцы. А Терентия я сам не меньше толк знаю. Сам буду корить! Обожди, ребята, меня здесь, сам и местечко доброе высмотрю.

Шумно в первый день путины на тонях: слышатся крики, смех, незамысловатые шутки. Кто не лелеет надежду на удачный промысел!

Но молчаливо, не глядя друг на друга, бродили рыбаки трифоновской артели по незнакомому острову. Остановились бог весть на каком месте, где никто отроду не промышлял! Корпть будет сам хозяин, в таком хитром деле ничего не понимающий! Быть ли добру от этой весны?

Вернулся Трифон. Он ожидал расспросов, но рыбаки упорно молчали. Отдышавшись ст быстрей ходьбы, хозяин новел артель к месту, где решил ставить невод.

— Во, — водя пальцем перед собой, заявил он, — вишь, какое место ладное! Обязательно придет…

— Неладно говоришь, хозяин, — угрюмо прервал его Терентий, — не пойдет сюда галли! Неужто не смекаешь, что передний островок в сторону рыбу сносить будет. Косяк заворотов крутых не делает. А где островок, там под водой луда[13] тянется. Пустое здесь место…

— Врешь ты все! — нетерпеливо отмахнулся от него Трифон. — За зря науку свою, дружок, кажешь. Все одно не быть тебе моим корщиком… Будет сюда селедка с моря катить. Только черпать не ленись.

— Да рыба-то што — нарошно для тебя завороты начнет делать? — закричал охваченный дрожью Терентий. — Я тебе толком…

— А ты, Терентьюшко, може, за Федькой вслед побредешь? И тебе и мне спокойнее будет, — напирая на спорщика, зачастил хозяин. — Давай лучше разойдемся! Еще, сам знаешь, не поздно!

13

Луда — мель.