Беломорье

Глава седьмая

Дяденька Лександра Лександрыч, пишет вам Oлешка, Терентьев сын. Мы все живы и здоровы, того и тебе желаем. А еще, дяденька, пузан Трифон совсем задурел и велит бате на проливах ловить, а сам знаешь, чего там уловишь? Через это батя и все рыбаки голову потеряли, батя зубами по ночам скрипит, аж страх берет, а мамка совсем извелась и нам говорит: ваш батька скоро вовсе рехнется. Про тебя говорит, что ты Дока и все знаешь-понимаешь, так не могешь ли ты пузана Трифона в ясное сознание привесть?

Олешка, Терентьев сын.

Ответ дай незамедлительно, а то батя совсем рехнувшись от горя».

Буквы первых строчек были старательно выписаны, но затем Алешка, видимо, стал торопиться, и продолжение письма состояло из каракулей — одна буква налезала на другую. Двинской вспомнил сына Терентия, Алешку, шустрого и понятливого паренька.

— Помощи просит! — прошептал Двинской. — Для подледного лова требуется только снасть, но где, где ее взять?

Александр Александрович приучил себя безропотно переносить лишения, как бы они тяжелы ни были. Самым тяжелым было сознание своей беспомощности. В эти мучительные минуты Двинской готов был решиться на продажу своих вещей, чтобы купить невод. Но велико ли имущество у ссыльного, а вещи жены были, конечно, неприкосновенными. Наверно, не одну версту исходил Двинской, шагая по комнате из угла в угол, но вопрос — «где найти невод?» — оставался по-прежнему нерешенным.

Когда начало темнеть, Двинской взял ножницы, чтобы состричь нагар на фитиле лампы. Он подошел к окну и увидел, что какая-то старуха в богатой ковровой шали привязывает к телеграфному столбу лошадь, запряженную в базарные сани. «Ко мне, — понял Двинской. — Теперь на час разведет канитель о каком-нибудь беспутном зяте… Этой радости еще недоставало!»

Приезжая вошла во двор, и вскоре хозяйка дома ввела ее в помещение музея.

— Вот сюды, Авдотья Макаровна, сюды! — сладенько приговаривала она. — Сюды, баженая.

«Ишь, лиса, как виляет, — подумал Двинской, — видимо, приехала купчиха какая-то».

— Хозяйка из приличия вышла в сени, предусмотрительно приоткрыв дверь.

Вошедшая растерянно оглядывала помещение, ища красный угол с образом, чтобы, троекратно перекрестясь, поклониться ему. Красного угла не было, зато на стене висели головы лося и оленя, а между ними расположился на полке целый тюлень. Стоя в углу, Двинской рассматривал старушечье, все в морщинах, лицо.

— Ты подумай-ка, не еретик ли? — негодующе прошамкала старуха. — Образа святого не держит, а головы, скажи что живых зверей, взамен креста понавесил…

Усадив посетительницу, Двинской, раскуривая трубку, приготовился терпеливо выслушать нудный рассказ о беспутном «окаянном еретике». Но на этот раз его предположение оказалось ошибочным — это была вдова недавно умершего богача Лукьянова.

Узнав о смерти старика, из Кеми приехал один из его должников, привез сто двадцать рублей и потребовал от вдовы расписку, что деньги по всем его долгам полностью получены. Старухе помнится, что долгу за ним было 220 рублей.

Будучи неграмотной, она боится позвать какого-нибудь грамотея — и потому решила просить Доку, чтобы он съездил с ней и установил, кто и сколько ей должен.

Нетерпеливо морщась, Двинской дожидался, когда она кончит говорить, чтобы отказаться от поездки. Но вдруг мелькнула мысль: «Да ведь у Лукьянихи не менее полдюжины запасных снастей. Вот выход из тупика!» И сразу же дал согласие на поездку. Затем, словно это относилось к делу, стал расспрашивать, сколько шнек у нее промышляет на Мурмане и какие есть снасти в запасе. Сердце заколотилось до боли, когда, перечислив все, что осталось после смерти мужа, старуха, словно невзначай, сказала:

— Да еще есть сеть для подледного лова… Вздумал как то покойный в наших краях подо льдом промышлять, да бог не благословил… Новая снасть, смолевая, только один раз и побыла под водой.

Снасть была найдена!

Двинской проникся уверенностью, что сумеет уговорить Лукьяниху отдать ненужную ей вещь. Не взяв от вдовы навязываемого целкаша, Александр Александрович в тот же вечер договорился с хозяином соседней избы о лошади. Рассчитав, когда ему надо отправиться из дома, чтобы попозднее попасть в селение, где жила Лукьяниха, Свинской на следующий день в сумерки выехал из Сумского Посада.

Он вошел в лукьяновский дом в то время, когда в селениях уже редко кто выходил на улицу. Чтобы не вызывать у сельчан любопытства, лошадь с санями он завел в сарай, где хранился запас сена.

Подчиняясь традиции, Двинской прежде всего занялся чаепитием, после чего вдова принесла старинный подголовник — маленький ларец, передняя стенка которого была ниже задней. На такие ларцы еще много столетий насад богатые люди, ложась спать, клали подушки.

Лукьянов был осторожный ростовщик. Его должниками состояли лишь обеспеченные люди. Рыбацкую бедноту, не имевшую под заклад ценных вещей, старик деньгами не ссужал.

Старуха не ошибалась: кемлянин был должен, судя по распискам, не сто двадцать, а двести сорок рублей.

— Ну, сколь же неловок Иван Антоныч, — заохала вдова, — оккурат меня, горькую вдовку, разорить задумал. О-ох, я горемычная! — запричитала она, держа вверх ногами составленный Двинским список должников, в котором было обозначено — кто и сколько должен. — Спасибо тебе, голубок, уж чем отблагодарить — не знаю. Денег не берешь, а что еще у меня беззащитной есть?

Во время повторного чаепития Александр Александрович попросил старуху показать ему снасти. Вскоре Двинской очутился в клетушке, где на шестах годами висели густыми рядами сети. «Десятки и сотни семейств рыбацкой бедноты мечтают о снасти, а вот сколько висит их без пользы, просто так, как говорят богачи, про запас!» — с горечью думал Двинской, проводя рукой по холодной и шершавой пряже.

— А где для подледного лова снасть? — спросил он.

— Да вот, батюшка, — и старуха показала на снасть, ничем не отличающуюся от других.

— На что она вам нужна?

— Да ни на что она. Висит — есть не просит, и за то спасибо…

— А мне она очень нужна! — не справляясь с дрожью в голосе, проговорил Двинской. — Дайте мне ее на время?

— А Христос с тобой, если на время — бери! — согласилась Лукьянова. — Все равно без толку лежит.

Двинской перевел дыхание. Наконец-то у него есть невод! Вот теперь он сможет организовать вольную артель!

Кое-как перетащив тяжелую спасть в сани, Двинской прикрыл ее старым парусом. Часа через три он подъехал к зданию музея. Все давно спали, и никто не видел, как Александр Александрович, подтаскивая невод то за один, то за другой конец, переволок его через порог.

Радостно было зашивать снасть в парус. Заветная мечта— добыть невод для бедноты — осуществилась!

На следующий день совсем в потемках с помощью жены и тещи он уложил поклажу в широченные дровни и на земской лошади добрался до следующей станции. Подорожный лист позволял требовать смену лошадей в любое время суток, и Двинской, нигде не останавливаясь на ночлег, ехал в Кандалакшу; выспаться вдоволь можно ведь и в санях.

В Кандалакше он сразу же направился к Терентию. Рыбак был дома, и Двинской даже удивился, до чего тот исхудал и постарел за это время. Дома был и Алешка. Он с надеждой поглядывал на Двинского. Не успел Двинской раздеться, как Терентий начал жаловаться на судьбу.

— Ну, а если тебе невод дать, собьешь артель? — перебил его Двинской.

Терентий от нахлынувшей злобы даже зубами лязгнул:

— Чего, барин, попусту языком молоть! Где невод возьмешь?

— Да в моих санях. Я тебе невод привез!

Терентий даже отшатнулся.

— Какой невод? — хрипло пробормотал он. — В уме ли ты?

— Пойдем к саням.

Вспоров перочинным ножом шов на парусине, Двинской показал Терентию и Алешке свою поклажу.

— Я получил от твоего сына письмо, — гладя мальчугана по голове, пояснил он рыбаку, — и привез тебе невод! Сзывай рыбаков…