Беломорье

— Дома.

— Ну, так пойдем, сейчас загудит, а у меня разговор большой. Читай-ка.

Управляющий протянул ему телеграмму Агафелова.

— Хочу с тобой посоветоваться, Никандрыч. Работаем вместе четверть века. Как быть?

— Выходит одно, уступить надо рабочим. Требования наши справедливы.

— Тебе я обеспечу за давность работы прибавку на десять процентов.

— А другим?

— Нельзя идти на уступки, разорение будет!

— Откуда разорение? Раньше на раму приходилось полторы сотни бревен. Теперь же, после реконструкции, пропускаем двести с лишком. Выходит, двадцать пять процентов прироста, а рабочие требуют только десять процентов надбавки.

— А во сколько влетела эта реконструкция, знаешь?

— А вот пятнадцатью процентами и покроете.

— Не согласится Агафелов.

Шли молча. Досадливо косясь на отстающего от него управляющего, пилостав замедлил шаг.

— А потом штрафные… да арендные… да за общежития! — отдуваясь, заговорил управляющий. — Их-то уж никак нельзя скинуть…

— Знаем почему, — Никандрыч остановился, негодующе глядя на запыхавшегося старика. — Из рабочих грошей себе богатство сколачиваете? Не то двойное, не то тройное жалованье, господа почтенные, себе устроили? Кровь рабочего человека сосете?

— Пойми, Никандрыч, еще стариком Беляевым так было заведено…

Но пилостав перебил управляющего:

— Раз пришли за советом, запомните: лучше поскорей уступайте по всем требованиям. Уступить все равно придется! А убытки за вашу проволочку не вернуть нипочем, — и, словно забыв о том, что управляющий хотел зайти к нему домой, Никандрыч приподнял ушанку. — Счастливенько вам оставаться. Еще раз советую: не тяните зря. Убытки будут велики, и наследники сильно осерчают на вас!

Пилостав юношески быстрым шагом направился к своему домику и скрылся за дверями. Заходить к нему не было смысла, и управляющий, словно старая лошадь, везущая тяжелую кладь, уныло побрел домой.

Никандрыч не впустил управляющего, так как знал, что дома его дожидается Васька Бобров.

— Я уж в чулан спасаться собрался, как увидел, что вы с управляющим к дому бредете, — заявил тот.

— А мог бы и на лавке сидеть, ведь не ворованный?

— Хуже ворованных. Отцы-то наших ребят опять приехали, по заводу лазают, всюду сыновей ищут.

— Похоже, придется ребятам по домам разойтись? — спросил старик и настороженно взглянул на парня сквозь большие очки.

— Не придется. Я к Миронову в Шижню ходил, всей артелью наймался ему лес рубить.

— А будто я не обещал тебя пристроить? — удивился старик, скрывая улыбку.

— Нельзя, Иван Никандрыч, чтобы артель разбрелась. Поодиночке устраиваться куда хуже, да и другим пример незавидный…

— Ну, давай поснедаем, как у меня на родине говорят, — и старик тепло, как на родного сына, взглянул на Василия. — Это кто же кухарил — ты аль Надежда?

— Начала Надежда Ивановна, а закончил я…

— А она?

— Ушла, — вздохнул парень.

Поздно вечером, лежа на печи, Никандрыч слышал, как дочь ворочается на кровати. «Не спит, значит», — подумал оп и, нарушая молчание, сказал:

— Дельный парень. Путный из него человек выйдет…

И тотчас раздался обрадованный голос девушки:

— Правда, батя? Очень дельный! Я тебе уж давно говорю об этом!

В трескучий мороз из села на лесозавод перемахнула реку кибитка. У подъезда двухэтажного дома конторы сгрудилась толпа служащих с непокрытыми головами. Закутанный в тяжелую оленью доху вылез Агафелов, взглянул на служащих и в томительной тишине насмешливо проговорил:

— Хороши, голубчики!

Все поняли, что премиальной прибавки на этот раз не будет.

Агафелов заперся в кабинете управляющего.

— Ну? — проговорил он, едва только управляющий заводом по его знаку запер дверь кабинета.

Агафелов сел в кресло за письменный стол, а старику пришлось стоять. Понуря голову, он растерянно следил за каждым движением главноуправляющего.

— Ну? — повторил Агафелов.

Управляющий молча развел руками, всем своим видом показывая и свою беспомощность и безропотное согласие на все, что ему скажет тот, кто лет двадцать назад бегал у него на посылках.

— Завод разваливаете?

Выцветшие от старости глаза управляющего погасли, губы задрожали. Как слепой, он ощупал стул и по-старчески тяжело плюхнулся на него.

— Да расскажите же, черт возьми, с чего это заварилось?

Слушая отрывочный рассказ старика, Агафелов с яростью водил красным карандашом по бумаге. Потом он закрыл глаза, прижался выбритой головой к холодной кожаной спинке кресла и, когда управляющий хотел еще что-то сказать, махнул рукой, как отмахиваются от надоедливой мухи. Старик послушно умолк.

— Ваши выводы? — вдруг выкрикнул Агафелов.

— Этого раньше никогда не было…

— Вот первое умное слово, что я от вас слышу! Раньше этого не было, а теперь случилось? Так что же это значит? — яростно поблескивая сквозь пенсне глазами, свистящим шепотом спросил Агафелов. — Чем это объяснить?

Старик снова развел руками…

— На заводе появилась революционная организация! Поняли? А что вы о ней знаете?

Испуганно глядя на Агафелова, управляющий даже не посмел развести руками.

— Покойный хозяин всегда приказывал жить в дружбе, — дрожащим голосом заговорил старик, — ведь чуть не половина ребят постоянных рабочих — крестники либо мне, либо кому-нибудь из служащих! А наградной рубль вы же сами отменили по случаю…

— Не те времена, чтобы ребят крестить! Еще в прошлый раз говорил — надо создать сеть осведомителей.

— Да откуда их взять? — чуть порешительнее спросил старик. — Никто из местных на это не идет! Вы же сами обещали прислать из Питера?

Агафелов недовольно отвернулся.

— Табель посуточной выработки, — сухо приказал он.

Управляющий молча подвинул лежащие на столе листки.

Агафелов долго рассматривал цифры.

Вы только посмотрите, как равномерно упали все показатели. Это не случайность! На заводе существуют люди, которые направляют саботаж… Почему вы не уничтожили повод, не приняли уволенных?

— Нельзя же авторитет мастера ронять. Он уже двадцать лет здесь работает, — робко возразил управляющий.

— И его и вас в шею гнать надо! Оба вы устарели для нашего времени. Убытку за эти десять дней на сколько тысяч?

— Покойный хозяин…

— Он орудовал в другое время. А теперь не он, а наследники потребуют от вас ответа! Оставьте меня и никого не впускайте в кабинет.

Старик вышел и, наказав конторщику никого не пускать к главноуправляющему, едва держась на ногах, побрел домой.

Примерно через час Агафелов отдал приказ вызвать забастовочный комитет. Когда окончилась смена, рабочие заполнили коридор и кабинет управляющего.

— Всем выйти. Буду говорить лишь с забастовочным комитетом.

Но комитета не оказалось…

Агафелов сидел в кресле, прижимаясь затылком к высокой спинке. Отделенная от него письменным столом толпа заполняла всю комнату. Разглядывая лица людей, он понял, что перед ним стенка из рядовых рабочих.

— Принимаю назад уволенных, составлю комиссию по пересмотру системы штрафов. — В комнате слышалось лишь напряженное дыхание людей. — Все! Баста.

— А прибавка? — прозвучали выкрики.

— Когда за девятьсот одиннадцатый год будет сделан баланс, начнем разговор о прибавке.

Раздался чей-то голос, тотчас подхваченный другими:

— Баланс неделю назад закончен.

— Не имею полномочия от владельцев…

Но кто-то вполголоса подсказал передним:

— А пункт пятый полномочий?

Уличенный во лжи, Агафонов покраснел.

— Дать прибавку — значит, работать в убыток. Хотите завод закрыть?

Тотчас кто-то в переднем ряду повторил то, что подсказал пилостав Никандрыч:

— На пятьдесят четыре тысячи прибыли за прошлый год больше прежнего….

Агафелов побагровел от злости.