Князья Ада

Паола умолкла и отвернулась, некоторое время разглядывая статую, изображавшую какого-то налысо бритого поэта с огромными клыками и свитком в руке. У ног чудовища в муках корчились грешники.

– А вы что-нибудь слышали? – мягко подтолкнула итальянку Лидия. – Или, может быть, кого-то видели?

Паола снова покачала головой.

– Мне сначала показалось, что у Холли обморок. А потом я подошла ближе и увидела, что рядом с ней валяется Ричард, от которого несёт выпивкой и опиумным дымом…

Без очков Лидия не так хорошо видела лицо спутницы, но услышала в её голосе нотки стыда и горя.

– Я уверена, что Холли не хотела бы, чтобы их разговор видел кто-то ещё…

– Конечно, она не хотела. – Паола обернулась, глядя на Лидию. – И всё-таки мне стоило выйти хотя бы на крыльцо и понаблюдать за ними издали. Ричард всегда вёл себя абсолютно по-джентльменски, даже будучи пьяным. Он бы и мухи не обидел. – Она вздохнула и обхватила себя руками, словно наконец-то ощутила царящий в храме сырой холодок, а затем печально добавила: – Однако во всех посольствах знают, что за человек его отец.

– Будьте добры, слезьте с лошадей. Не нужно лишних неприятностей, – высокий человек в серо-зелёной форме – единственный из бандитов, восседавший на нормальной европейской лошади, а не на лохматом китайском пони, – требовательно махнул револьвером. Его лицо, основательно изуродованное оспой, было почти лишено бровей, губы – тонкими, а волосы коротко острижены. Остальная банда, одетая кто в крестьянские ципао и штаны-ку, кто в униформу того или иного западного образца, наставила на отряд русские и немецкие винтовки.

– Гоминьдан, – тихо шепнул сержант Уиллард, поднимая руки.

– Может, удастся сбежать? – сурово нахмурил седые брови Карлебах, и его тёмные глаза гневно сверкнули. – Через час уже стемнеет.

– Далеко не убежим, – откликнулся Эшер. Он послушно поднял руки вместе с остальными сразу же, как только бандиты, пешие и конные, выскочили из зарослей рододендрона, окружавших тропу. Спешившись, Джеймс замер, позволяя одному из китайцев стащить с него шинель и выпотрошить карманы пиджака.

– Прошу вас, ребе, спешьтесь, – попросил он и, заметив, что старик по-прежнему медлит, спокойно добавил:

– Или они вас пристрелят.

Карлебах наконец-то послушался – и в результате этого послушания лишился и старомодной охотничьей куртки, и шарфа, и часов (сам Эшер предусмотрительно оставил часы и деньги в гостинице – ему-то уже доводилось поездить по китайской глубинке), и дробовика.

– Им ни к чему лишние проблемы с британскими властями, – пояснил Джеймс всё на том же чешском, потому что чешский из всего отряда понимал только Карлебах. – Им нужны только лошади и оружие.

Про себя же Эшер порадовался, что эти борцы с республикой не вознамерились лишить их заодно и сапог.

– Пожалуйста, уговори их вернуть хотя бы лекарства из кармана моей куртки, – попросил Карлебах.

Эшер передал его просьбу бандитам на ломаном китайском. Бандиты вскрыли один из пузырьков, по очереди понюхали и попробовали содержимое и дружно поморщились.

– Что это? – требовательно спросил один, и Эшер пояснил:

– Ий-яо. – Это означало «лекарство». – Для моего отца, – он положил руку на плечо Карлебаха.

Наглядно убедившись, что содержимое вскрытой бутылочки никак не походило на выпивку, бандиты с поклоном вернули её обратно.

– Это они преследовали нас весь день, – пробурчал сержант Уиллард. – Теперь не видать мне следующей получки как своих ушей…

Эшер не ответил. Да, безусловно, кто-то следовал за ними по пятам. Однако повстанцам было бы куда проще подловить их здесь, на открытом участке горной дороги, одинаково удалённом и от Миньляня, и от железнодорожного узла. К тому же засаду стоило устроить гораздо раньше, чтобы успеть уехать подальше до заката. Не было никакого смысла выжидать до самых сумерек – так что, судя по всему, бандиты напали на след отряда совсем недавно.

Ущелье темнело на глазах. Эшер услышал, как один из повстанцев, торопливо передававших Карлебаху оставшиеся пузырьки, рыкнул по-китайски:

– Поторапливайтесь! Мы и так не успеем разбить лагерь до наступления ночи.

Джеймс услышал, как кто-то из остальной банды шепнул – очень тихо, чтобы побитый оспой командир не расслышал, – «яо-куэй…»

Сам главарь так и не покинул седла, но больше не произнёс ни слова. Ещё тогда, в Миньляне, когда отряд собирался в обратный путь, доктор Бауэр предупредила:

– Скачите как можно быстрее, но, если вас всё-таки остановят, помните – ополченцам не нужны неприятности. Отдайте им лошадей и ружья, и вам дадут спокойно вернуться к железнодорожной станции.

Банда отправилась дальше по тропе, навстречу сгущающимся сумеркам. Глядя им вслед, Эшер подумал, что в других обстоятельствах подобный расклад его в принципе устроил бы – но сегодня он достаточно насмотрелся на череп, лежащий в ящике у фрау Бауэр.

– Иисус всемилостивый, парни, – буркнул сержант Уиллард, – мы же теперь до станции раньше полуночи не доберёмся. Как вы там, профессор К, помощь нужна?

– Да нам всем, чёрт возьми, понадобится помощь, чтобы пережить эту ночку! – проворчал рядовой Барклай. – Господь всемогущий, я уже весь продрог, как собака! А к тому времени, когда мы доберёмся до станции, вовсе льдом покроемся!

Эшер не стал ничего говорить, хотя и сам уже порядочно замёрз. Однако он подозревал, что с наступлением ночи в этих скалах их будут поджидать неприятности куда более серьёзные, чем холод и бандиты.

Глава седьмая

– Прошу вас, не поймите меня неправильно – сэр Грант был для меня образцом настоящего джентльмена, – голос Паолы звучал так искренне, а в её огромных карих глазах плескалась столь отчаянная мольба, что Лидия поняла: девушка собирается сказать нечто такое, что в иной ситуации и в иных устах могло сойти за грязные сплетни, распространяемые злопыхателями. Миссис Эшер с некоторой грустью вспомнила о том, сколько всяких скандальных секретов передавали ей кузины, красавица-мачеха, дочки подруг её тётушек и прочие юные леди, учившиеся с ней в той невероятно престижной швейцарской школе-интернате, – и всякая сплетня неизменно начиналась со слов «не поймите меня неправильно».

Взяв молодую итальянку под локоток, Лидия повела её вдоль лавочек Шёлкового переулка, однако при этом склонила голову вбок, являя готовность слушать.

– Полагаю, вам известно, что всего несколько мужчин в дипломатическом корпусе прибыли в Китай с жёнами, – начала Паола с некоторым стеснением, – а молодые сотрудники – да и не очень молодые – как бы вам сказать… сожительствуют с китайскими женщинами… Да даже некоторые из тех, кто привёз сюда жену, – добавила она с горечью, – умудряются заводить наложниц-китаянок! А некоторые просто ездят в Китайский город или договариваются с местными… – она замялась, подбирая вежливый эвфемизм, – … посредниками, чтобы те приводили женщин в условленные места. Именно так поступает сэр Грант.

Впереди них, рассекая толпу китайцев – лавочников, солдат, зевак и продавцов шапок и мышеловок, – шествовала баронесса Дроздова, останавливаясь то у одного магазинчика, то у другого. Перемещаясь от прилавка к прилавку, она тыкала пальцем в отрезы шёлка, кричала на торговцев по-русски и на пиджине, споря о качестве той или иной ткани и подолгу рассуждая о разнице в оттенках.

Меншиков – а может, и Корсиков – держался в полушаге от своей госпожи, хотя окружающие китайцы не приближались к ним, лишь таращились во все глаза, как на слона или похоронную процессию. Лидия тоже пару раз замечала, как стайка детишек, крестьянок и носильщиков следует за ней по пятам, стараясь держаться подальше от Корсикова (или это всё-таки Меншиков?), но не стесняясь указывать на неё – китайцы, в отличие от европейцев, указывали подбородками, а не пальцами – и лопоча о чём-то. Скорее всего, о том, что европейцы и впрямь бесовские отродья – потому что «вот у той женщины волосы рыжие, как у бесов».