Архипелаг

Эдуардо отправляется в кают-компанию собирать вещи, и живот Гэвина сжимает неприятная судорога. Сейчас их лоцман сойдет на берег и они останутся одни: он с ребенком и собакой. Настанет его черед, впервые за последние несколько недель в одиночку вести «Романи» через океан. Ничего, он справится. Фиби показала ему, что он сможет справиться и в одиночку. Он же не первопроходец какой-то, до него тысячи людей совершали подобные переходы. Всех, как и его, манят Зачарованные острова, покрытые черным песком и лежащие посреди бескрайнего океана, — рай для игуан и черепах. Эти острова омывают три основных океанических течения. Они пойдут в русле Панамского, захватят его южный край. Справа по борту через полуденное марево к ним приближается катер портовой службы Панамы.

Эдуардо с улыбкой оборачивается к Гэвину, протягивает руку.

— Что же, удачи!

— Может, расскажешь что-нибудь о переходе? — на всякий случай спрашивает Гэвин, хотя знает, что его штурман — специалист по пресной воде, не морской — не ходил дальше этого залива.

Эдуардо смеется, показывает рукой вниз.

— Я это не пью, — говорит он.

Катер панамской службы швартуется к борту «Романи», какое-то время обе лодки идут бок о бок. Эдуардо перелезает через ограждение, ловко прыгает на соседнюю палубу, машет рукой. Катер разворачивается, и Гэвин видит, как Эдуардо подносит к уху телефон — наверняка выясняет у жены, что она приготовила на ужин. Хорошо живется Эдуардо! У него есть любимая жена, и он четко понимает свое место в мире. Гэвину тоже становится легко на душе, как будто этот беззаботный человек передал ему крупицу своего счастья.

Они обходят суда, ждущие своей очереди для входа в канал, направляющиеся в ту часть света, которую они только что покинули. Поднимается ветер, прохладный бриз шепчет: «Вперед, поднажми!»

— Рыбка моя, сиди тихо, пока папа ставит парус, — велит он дочери.

— Да, папа. — Оушен замирает в кокпите, поглубже натянув на лоб панамку.

Она уже научилась вести себя осторожно и терпеливо. Сюзи прыгает к ней в кокпит, садится рядом, полощет на ветру длинный мокрый язык. Обе смотрят в просторы океана. Гэвин привязывает руль, ставит яхту на автопилот, надевает перчатки и задирает голову. Глядя на острие мачты, он говорит себе: «Да, приятель, пожалуй, мы пройдем еще немного вперед».

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ТАБАНКА

Глава 19

ТИХИЙ ОКЕАН

Конец февраля 2011-го. Обе Америки остались далеко позади, а впереди — темно-изумрудный, серебряно-синий Тихий океан. Гэвин неспокоен, его бросает из крайности в крайность: то ему кажется, что все идет прекрасно, то становится страшно, и он чувствует себя беспомощным перед необъятной стихией. Впереди мерещится что-то жуткое, смерть… А потом все снова о’кей.

Слава богу, похоже, ребенок и собака не замечают его метаний. Оушен и Сюзи ведут себя как на отдыхе — наслаждаются путешествием. Оушен смирилась с отъездом Фиби, вспомнила, что они с самого начала договорились расстаться в Панаме. Она даже говорит, что хотела бы снова повидаться с девушкой, и Гэвин обещает позвонить Фиби и пригласить ее в гости на Тринидад, возможно, даже вместе пройтись под парусом на «Романи».

И что произошло с Сюзи? У нее отрос новый мех: она теперь выглядит гораздо толще, чем раньше. Они с Оушен проводят вместе большую часть времени: сидят рядышком в кокпите под тенью грота и глазеют на море. Иногда искоса бросают друг на друга взгляды, будто продолжают начатый ранее молчаливый разговор или что-то замышляют. Вот маленькие разбойницы! Он должен контролировать, чтобы в течение следующих девяти дней Оушен круглые сутки была пристегнута к тросу, он и сам не отстегивает страховочный трос. Ну а что делать с Сюзи? Может быть, стоит пристегнуть ее за ошейник? Или запихнуть в будку? Нет, решает он, пока буду просто лучше за ней следить.

Его девочка сильно изменилась: загорела до золотисто-коричневого цвета, выбеленные солнцем волосы всклокочены, все в колтунах, но у него не хватает духу остричь их. После отъезда Фиби она ни слезинки не проронила, и вообще истерики полностью прекратились. Она уже почти год не разговаривала с матерью, но в последнее время хорошо спит и ест все подряд, не только ужасные сосиски из банки. Что же, он рад за нее, она и его вытягивает из глубин несчастья.

До Галапагоса осталось 848,92 морской мили — больше недели пути. Всего девять дней в открытом море — это серебряно-синее покрывало простирается до самого горизонта, такое спокойное сейчас, такое чужое и одновременно уютное, домашнее. «Романи» идет полным ходом, а почему бы и нет? В отличие от него, яхта уж точно чувствует себя в родной стихии. Фиби помогла ему отладить систему автопилота, поэтому ему и делать ничего особенно не нужно: сиди себе за штурвалом и не мешай яхте самой выбирать галс, тем более что ветер попутный. Они — крошечная щепочка в океане, но почему-то он не чувствует себя мелким, незначительным, скорее — наоборот.

В первый день ветер подгоняет их в спину, и «Романи» делает семь узлов. Они быстро продвигаются в сторону Огненного пояса, и Гэвина охватывает радостное возбуждение, сердце расширяется в груди, как от любви.

— Все будет хорошо! — шепчет он.

Ощущение необъятного пространства дарит им океан — здесь даже Оушен понимает, как велик земной шар. От такого величия впадаешь в ступор, хочется просто сидеть и смотреть, как яхта режет воду.

Но внезапно, будто холодный ветер подул, — настроение меняется, накатывает паника, чувство бесполезности, одиночества, страх перед таящимися на глубине ужасами. Он не должен терять бдительность! Ни на минуту! За внешним спокойствием моря могут скрываться штормы, циклоны, водовороты… Что угодно может случиться после заката, и Гэвин не знает, как переживет приближающуюся ночь.

Весь первый день в его душе поочередно вспыхивают то любовь, то страх, и это придает адреналина: он то хороший яхтсмен, то никудышный, то молодец, то полный идиот. Вот Оушен и Сюзи друг за дружкой отправляются вниз, засыпают в обнимку в кают-компании. Обе тихонько посапывают, и, глядя на них, ему хочется петь, пройтись по палубе в зажигательном танце. Но вместо этого он, не отстегивая страховки, мочится за борт. Через пять минут настроение меняется, и вот по лицу уже текут слезы — почему бы и не поплакать на ночь глядя? И Гэвин плачет — за мертвого сына, за жену, которая, возможно, так никогда и не проснется до конца. Он слизывает слезы с губ — они совсем не соленые, а чистые, прохладные, безвкусные.

* * *

В час ночи небо совершенно черное и залито светом звезд. Оушен и Сюзи спят в салоне без задних ног. Ниоткуда набегает туча с проливным дождем и пронизывающим ветром. Несколько минут, будто играя, раскачивает яхту, а затем улетает, оставив Гэвина насквозь промокшим и дрожащим от холода. Машинально он поворачивает голову назад, пытаясь посмотреть, куда делся дождь, и тут видит это.

Высоко в небе стоит луна, а на самой грани косых дождевых струй, быстро отдаляющихся от яхты, висит мерцающая арка. Настоящая лунная радуга! Вместо сияющих цветов своей дневной сестры, она окрашена во все оттенки серовато-жемчужного. Радуга в негативе, тонкая, изящная, протянулась по всему небу, опустив оба конца в воду. Гэвин не может оторвать глаз от нового чуда, но «Романи» быстро уносит его прочь. «Я с тобой, — шепчет он. — Ты на другом конце земли, а я все равно тебя вижу!»

Лунная радуга такая совершенная, такая спокойная, что Гэвину становится неловко, как будто он подсмотрел что-то неприличное, увидел радугу голой. Даже глазам больно от такого совершенства, словно небеса приоткрыли для него дверь в свой сад чудес. Гэвин глядит на радугу, пока та не растворяется в ночном небе. Кто знает, может быть все и будет хорошо!