Страница 27 из 80
В ожидании звонка я трижды намылила себя, оттирая запах самогона, въевшийся под кожу. И выскочила из душа как ошпаренная, заслышав трель телефона.
— Мирослава, мчите в оперный, вас там ждут. И быстрее, у них представление вечером, не до вас станет, — деловито сообщила Роза Наумовна.
Я рассыпалась в благодарностях, уже заказывая такси из приложения.
В оперном меня действительно ждала круглая барышня, сама похожая на диву.
Она схватила меня в охапку и потащила в пыльное закулисье, где топорщились парча и перья, воздушным облаком висели пачки балерин, пахло затхлостью и искусством.
— Имейте в виду, — тараторила она, — что «Ростова» уже семь лет в архиве, я вообще не уверена, что реквизит еще моль не сожрала. Будете пахнуть нафталином, тут ничего не поделать. Предупредили бы заранее, я бы хоть проветрила платье. А «Иоланта» вам не подойдет, тоже красивое? И такая трогательная… Осторожно, шпаги из «Бержерака»… Я, к слову, видела вашего мужа в «Дяде Ване». Ну почему он не взялся за Астрова?
— Вот, — подхватила я, восторженно глазея по сторонам, — и я ему говорила. Из Алеши получился бы потрясающий Астров, на пике безнадежной страсти и страданий.
— Сюда, — мы пробрались сквозь ворох цыганских юбок и наконец добрались до стойки с чехлами. — Ростова, Ростова, первый бал, первый бал, — бормотала моя дива, перебирая чехлы. — Даже не знаю, что делать с грудью. У Богичевой-то грудь, на нее же кроилось. А у вас что?
— Затянем как-нибудь? — спросила я с робкой надеждой. — Велико — не мало.
— Вы и правда чем-то похожи на Наташу, одна фактура. Вот оно.
Она осторожно извлекла из чехла розовый шелк в белой дымке.
Частенько театральные наряды шились абы из чего, издалека все равно не видно, лишь бы блестело. Но это платье было что надо платье.
С розанами в корсаже, чин по чину.
Я завизжала, разогнав по углам пыль.
Дива рассмеялась и увлекла меня в гримерку.
Затягивать и сооружать a la grecque, что бы это ни значило.
Алеша отмечал день рождения с размахом.
Он вообще любил всякие праздники, шампанское и восхваления.
Очень жалел, что скоморохи вышли из моды.
Я прибыла с легким опозданием — платье все-таки пришлось подгонять в груди, вариант запихать в лифчик носки я сочла оскорбительным. Хотелось верить, что сырая поспешная наметка продержится до конца вечера.
Туфли у меня были свои — светлые лодочки почти без каблуков. Украшения — бабушкины, она была еще той кокеткой.
На голове косы с локонами.
Сложно сказать, выглядела я красивой или нелепой.
Нелепо-красивой? Красиво-нелепой?
Кого волнуют эти условности, если настроение было похожим на пузырьки шампанского.
Толкнув двери ресторана, я не сразу решилась зайти в зал, а потом рассмеялась, увидев мужа.
Он был в сюртуке, не совсем по эпохе, но вполне подходяще. Что-то среднее между Петром Первым и Алешей Корсаком. Кажется, что-то из Фонвизина, а может и Островского.
На его фоне я не казалась такой уж дурочкой.
Большая часть гостей не стала себя утруждать — костюмы и вечерние платья, без всякой театральщины.
Антон стоял в углу в той же одежде, что и приезжал ко мне днем.
На его локте висела жена номер три, интеллектуалка Саша, что-то энергично вещавшая. Он слушал ее с пресным видом.
Римма Викторовна блистала в белом одеянии, похожем на тогу. Ее сопровождал довольно молодой красавчик — кажется, он был за рулем в тот раз, когда она меня подвозила. Поклонник? Любовник?
Роза Наумовна, костюмерша, шушукалась с бойкой старушкой, отвечавшей за реквизит. Увидев меня, обе театральные деятельницы округлили глаза и зашушукались еще бодрее.
Алеша просиял улыбкой.
Ослепительный.
— Мирослава! — провозгласил он громко. — Королева души моей!
Ох, милый мой, не для тебя эта роза цветет.
И благоухает нафталином.