Босиком за ветром

– Не угадал. Нэпави́н.

– Любопытно. Дух сна.

– Откуда ты знаешь?

– Я много чего знаю. Я древний, как какашка динозавра.

Теперь, точно зная, что перед ней брат, Славка рассматривала его, пытаясь найти общие черты с собой и почему-то с мамой. Пожалуй, общим у них был только цвет глаз, насыщенно чёрный, и довольно высокий рост. С такими, как Макс, ей ещё не приходилось общаться – самоуверенный болтун, скорее всего, бабник, а ещё клоун с печальными глазами. Выглядел Макс лет на тридцать, он был явно старше, Славка не умела определять возраст по внешности, только по глазам и по голосу. А голос и глаза Макса накидывали десяток, а то и два десятка лет на его обаятельную личность. Так бывало, у людей, переживших трагедию. Их души старились раньше, появлялась усталость от жизни и пропадала способность удивляться.

– Ты взрослый.

– Это да, – ухмыльнулся Макс. – Я сегодня в зеркало смотрелся. Ты знаешь, кто наш отец?

Славка покачала головой.

– Я у тебя хотела узнать.

Макс откинулся на спинку кресла, поймал за край юбки проходящую мимо официантку:

– Настюш, солнце, сделай мне американо, – он повернулся к Славке, – чай?

– Да, чай. С чабрецом есть?

– И чай с чабрецом.

Когда девушка отошла, Максим снова обернулся к Славке.

– Понятно. Жаль. Я как раз ищу нашего беглого отца.

– Зачем?

Максим долго молчал, дождался, когда им принесут напитки, и несколько минут смотрел на Славку поверх чашки.

– Скажем так, мне нужно задать ему парочку вопросов касательно жизни и смерти. Можешь не говорить, но я почти уверен, что ты обладаешь какими-нибудь необычными способностями. Наш папка чудной ловелас, и детки у него тоже чудные. Не буду тебя грузить своими проблемами, но у меня есть веская причина искать нашего потерянного родителя.

Славка выслушала Максима, отставила пустую чашку в сторону.

– Я не знаю, как тебе помочь. В его сны я попасть не могу. Я вообще в этом году впервые уехала так далеко от своей деревни.

Максим печально улыбнулся:

– Что ж, будем искать. – Он выпрямился, взлохматил волнистые волосы. – В субботу мне нужно уехать из Краснодара. Я тут временно, но, если тебе понадобится помощь или вкусный кофе, просто позвони. Я предупрежу Юзефовну, что ты моя сестра. Лера управляет моей кафэхой и вообще мой сердечный друг. Она, конечно, будет в шоке… А знаешь что? Я хочу сам посмотреть на этот шок.

Макс встал, обошёл барную стойку с холодильниками и исчез в арочном проёме позади кассы. Вернулся не один. С полноватой женщиной со строгим взглядом. Она оглядела Славку, посмотрела на Максима, потом снова на Славку.

– Вы точно родственники, – веско заключила она и добавила: – Так ты, оказывается, не цыган.

Максим приобнял женщину за плечи. Снова явственно перешёл в режим обаятельного флирта.

– Лерочка, люби мою сестру и жалуй. Весь кофе, что я мог бы выхлебать, отдавай ей. Хотя она чай любит.

Ещё час они болтали, знакомились и присматривались друг к другу. Максим выспрашивал Славку о Старолисовской, рассказывал о своей бабушке. Он вырос, как и она, без отца, фамилию носил мамину и отчество получил в честь любимого режиссёра бабушки. А в пятнадцать лет его оставила и мама. Он почти не говорил о ней, но Славка уловила в голосе Макса застарелую обиду и тоску. Напоследок он пообещал, что разыщет их папашку и узнает, что у него за хобби такое плодить необычных потомков?

Когда Макс сажал её в такси, Славка обняла его за шею.

– Я не скучаю по отцу и не хочу видеть. У меня есть мама, а он просто «существо» – как она о нём всегда говорила. Это был её выбор: родить меня. Нет у меня жажды отцовской любви, я всего получила сполна от мамы. Гораздо важнее, что у меня есть брат.

Макс растерялся, но тоже слегка приобнял Славку.

– Ты прикольная, Мирославка. Звони, если что. И просто так тоже звони, как старшему брату. Эту мысль мне ещё нужно переварить. У меня, оказывается, сестра есть.

Славка на удивление легко приняла мысль о брате. Не то чтобы она мечтала о нём, но он как-то легко вписался в её мир, при этом никого не потеснив. До его отъезда из Краснодара они больше не виделись, но через неделю Славка позвонила ему похвастаться, что в Краснодаре наконец-то выпал нормальный первый снег. Пока ещё жидкий, тонкий, но всё же снег, холодный, из ажурных невесомых снежинок. Последнее время снег в декабре был редким явлением, словно зима сместилась на один месяц вперёд, а вот в марте вполне могло завьюжить совсем по-зимнему.

Славка помнила снежные декабри. Если ветер дул со стороны полей, их домик заметало сугробами выше окон. Тогда она не ходила в школу, они сидели с мамой в гостиной и топили дровами печь. Мама плела коврики, а Славка лепила из пластилина кошмариков. И никто во всем мире ей не был нужен. Всё счастье заключалось в одном человеке – маме. Новый год они отмечали вдвоём, наряжали еловые лапы, принесённые из леса. Игрушки мастерили вместе: из шишек, перьев и лоскутков. В полночь у них было принято раскрывать не подарки, а тайны. Так Славка узнала, кто её отец, откуда берутся дети и то, что в ней течёт кровь коренных Старолисовцев, тех самых, что владели сгоревшей усадьбой. Если Зофья не хотела чего-то рассказывать, Славка не допытывалась, оставляла этот вопрос на канун Нового года, и у мамы не было выбора, но и Славка отвечала ей откровенностью и не подозревала, что настанет день, когда у неё будут секреты. Пока не появился сероглазый Шинук.

В институте вовсю готовились к Новому году. Украшали мишурой аудитории и коридоры, лепили на окна бумажные снежинки. Они периодически отцеплялись и витали в воздухе, как самые настоящие, только гигантские. Ожидание буквально пропитало воздух и наэлектризовало атмосферу. Для полного счастья не хватало только белого праздничного снега, и он наконец-то выпал.

Славка ждала праздника, но ещё больше она ждала каникул. Вместе с Лукой они собирались в Старолисовкую почти на две недели. Андрей Викторович планировал валяться перед телевизором и питаться прошлогодними салатами, пока майонез не полезет из ушей.

Выступление триклайнеров обсуждали всё чаще. Катя заговорщически доложила, что в новогоднюю ночь они будут на площади показывать программу. Славка практически не сталкивалась с Крисом, и ей стало как-то спокойнее и проще. Она больше не вздрагивала, поймав случайно его взгляд, и не пряталась в толпе, услышав имя. Наваждение отступило и отпустило. Ей очень нравилось быть в ладу с собой и не терзаться противоречивыми эмоциями. Иногда она воровато разглядывала его номер в телефоне, но больше не звонила. Втайне надеялась, что Крис не додумается пролистать историю звонков и не обнаружит её имя в списке входящих.

Славка не хотела видеть выступление триклайнеров, потом допустила эту мысль, а ближе к Новому году сказала Луке, что хорошо бы сходить на площадь. В последний день декабря наконец-то выпал снег и уже не пугливый, а самый настоящий, крупными хлопьями. Он бесцеремонно развалился на деревьях и подоконниках, нахлобучил шапки фонарям и дорожным знакам. Приморозило по-праздничному. Днём Славка помогала Людмиле Георгиевне резать салаты. Лука играл с Дашей, Андрей Викторович клацал кнопками пульта в поисках новогоднего настроения по телевизору. Для Славки это был первый Новый год без мамы, без запечённых голубей на праздничном столе и полуночных «вручений» секретов.

Максу она позвонила в обед, поздравила с наступающими праздниками, он вскользь упомянул, что его занесло на Алтай, и напомнил заглянуть в «Рогалик» и забрать подарок. Ужинать сели рано, Славка и Лука к девяти собирались на площадь, а потом хотели вернуться домой и уже полноценно встретить Новый год с семьёй. Ещё с утра на улице то и дело взрывались бомбочки-петарды, в снегу валялись мандариновые шкурки, притоптанные бенгальские огни и бумажные конфетти. Город светился яркой иллюминацией, пах цитрусом и порохом отгоревших фейерверков.

На площади праздничная атмосфера была настолько насыщенной, что проникала в поры, просачивалась в уши громкой музыкой и ослепляла глаза мерцающими огнями. Славка пританцовывала, чтобы не замёрзнуть, дышала в варежки, отогревая холодные щёки.