Невеста фараона

– Ты Инпу? – обратилась я к темноволосому.

(Инпу – древнеегипетское имя бога, более известного нам по его греческому имени Анубис. Антропоморфный бог с головой шакала. Согласно мифам именно Инпу провожает Ба умершего на суд Осара (Осириса если по-гречески))

Он снова усмехнулся, вернее оскалился. Ну, конечно, и на руке у него татуировка шакала.

– Значит я и правда ушла за горизонт?

– Так или иначе, – на этот раз хмыкнул и пожал плечами любитель всего серебряного. Интересно, волосы он тоже красит серебром?

– Что вы имеете в виду? – я старалась не повышать на них голос, хотя они очень раздражали этой своей неуемной загадочностью. К тому же мое предположение насчет Инпу могло оказаться верным. И, возможно, хотя бы один из них бог. А на бога орать у нас не принято.

– Ну… – белобрысый улыбнулся совсем по-человечески, – Если мы сейчас в том далеком мире, куда ты попала из своего времени, то ты не можешь быть живой. Люди не живут тысячи лет, не так ли?

– Мое Ба перенеслось, – я вздохнула, – Или вы скажете, что и Ба не вечно.

– У всех по-разному. Ты же знаешь правила: Ба праведников существует в Дуате долго и счастливо, а остальные становятся прекрасной пищей для Амат.(Согласно древнеегипетским мифам Амат (Аммит)– демон-пожирательница Ба не прошедших суд Осириса).

– Ладно, давайте вы мне просто все расскажете. Если ты Инпу, значит ты должен отвести меня в зал суда. А не играть в угадайку. Я, между прочим, только что за горизонт переступила. Я вообще в шоке. Тебе полагается сочувствовать, а не издеваться.

Он вдруг легко подскочил на ноги и подал мне руку. Его движения зачаровывали своеобразной звериной грацией. Он даже чем-то походил на молодого волка. Ну или шакала.

– Ты права. Прошу, идем. И ничего не бойся.

А я замерла. Глянула на белобрысого.

- Если он Инпу, то ты кто?

– Хонсу, милая. Я тебе еще понадоблюсь. Я на это надеюсь.

Хонсу! Лунный странник. Единственный бог, способный убить другого бога. А еще бог магии и целитель. Он мне понадобится? Полчаса назад его помощь уж точно не помешала бы. А сейчас разве не поздно?

Даша

Было темно и стремно. С потолка капала вода и приземлялась где-то отвратительными чваками. Как будто в тину болотную капала. Может так и было. И оптимизма это не прибавляло. Где я? Вернее мы. Ахмес стоял рядом, и на лице его читалась неуверенность. Надо же, впервые за время нашего знакомства я вижу его потерянным.

– Какого демона тут происходит? – это я еще вежливо спросила, не переходя на истерический визг.

То, что я опять влипла по его вине, я даже не сомневалась. Ведь это он кричал, что требует справедливого суда. Он требовал, а я пошла прицепом, судя по всему. Романова-то рядом почему-то не наблюдалось.

Ахмес огляделся. Зря старается, я уже сделала это раз десять. Вокруг темно как в пещере. Мы стояли перед единственным светильником, а вокруг мрак. Но тут вдалеке, словно спичка, замерцал огонек. Я порадовалась, потому что он приближался. И еще, потому что силы зла в большинстве своем крадутся в темноте, чтобы напасть исподтишка. Значит тот, кто двигался к нам, шел с добром, не желая прятаться.

– Как думаешь, где мы? – я снова попыталась взбодрить мозги (вернее сердце) Ахмеса. Он же сердцем думает. Ну, он так думает, что думает сердцем. Да какая разница! Чего я…

Он вздохнул. Сердцем он там думал, головой или вообще печенью – результат один. Ноль идей. И вот спрашивается, зачем орать всякую чушь, типа «я требую справедливого суда», если не знаешь, чем это все может закончиться. Требовал? Получите – мы в пещере. Без права переписки. И вообще… без права… Интересно, суд уже состоялся, и мы теперь срок отбываем? Сколько нам присудили? Пара-тройка вечностей? До следующего Большого взрыва?

Огонек все рос и рос, пока не превратился в масляную лампу, которую кто-то нес в вытянутой руке.

– Как интересно… – услыхали мы с Ахмесом мягкий и слегка насмешливый баритон, – Много сотен лет никто не попадал на мой суд. И много тысяч лет никто добровольно не желал поставить свое сердце против истины.

О! Значит суда еще не было. Это вдохновляет!

– Осар… – выдохнул Ахмес.

Осар, это ведь Осирис по-нашему. Тип с масляной лампой в руке остановился в двух шагах от нас. Черты его лица были тонкими, и я бы сказала суровыми: слишком много острых углов: скулы, кадык, заостренный нос, узкий подбородок, продолжающийся заплетенной в косицу золотой бородой. Тонкие прямые губы, слегка вытянутые к вискам глаза. На мой вкус тот еще красавчик. Но у него золотые глаза. И серо-зеленая кожа. Жутко и одновременно завораживающе. Сразу понятно, он вообще ни разу не человек.

– Ты хочешь рискнуть своим бессмертным Ба, чтобы Ка Танеферт обрела силу жизни?

Ба, Ка – запутаешься в составляющих египтян. Я не до конца поняла смысл сказанного Осаром, но было очевидно, что вопрос для Ахмеса стоит в регистре «жизнь или смерть», причем жизнь в этом мире рассматривалась вовсе не земная, а вечная.

– Ты хорошо подумал? – я дернула его за руку.

Мне нравилась Танеферт. Да что там, в ее теле я провела лучшие каникулы в своей жизни. Но все же…

– Сердце не только думает. Оно еще и болит, – шепнул он мне.

И вот что это значит? Он ответил не мне, а этому мужику с лампой:

– Я готов!

Тот улыбнулся. Но не радостно, как какой-нибудь продавец машин, которому удалось втюхать покупателю дешевую тачку втридорога, а понимающе. Как священник, услыхавший страшное признание от грешника. И гордившейся тем, что этот самый грешник смог перед ним открыться.

– Что ж… – пришелец поставил лампу на пол и вдруг хлопнул в ладоши.

И, о чудо, вокруг нас начали вспыхивать с характерными хлопками сотни лампад. Понимаю, дешевый цирковой трюк, только фанфар не хватает. Но все равно эффектно получилось. Поначалу осветились дальние стены и высокий потолок. Лампы все зажигались и зажигались, выхватывая из темноты мраморные серые стены с золотой вязью причудливых узоров, толстые золотые колонны, богато украшенные ложи верхних ярусов. Преобладающие цвета в этом великолепии были серый, зеленый и голубой. От обилия золота слепило глаза. Я зажмурилась, а когда снова отважилась оглядеться, то поняла, что стою в центре огромного многоуровневого зала, залитого теплым солнечным светом. По стенам его сверкали золотом колонны, подпирающие высокий потолок каменными метелками папируса. Через прямоугольное окно в потолке действительно били желтые лучи солнца, наполняя помещение радостью и оптимизмом. Правда в центре зала впечатление слегка портили огромные золотые весы, парящие над полом в двух метрах без всякой опоры. И несмотря на то, что выглядели они жизнерадостно, мы-то с Ахмесом понимали, что это орудие убийства. От них исходила опасность.

Спустя минуту зал наполнился народом. Не совсем нормальным, на мой взгляд. С верхних лож на нас взирали какие-то мрачные деды в высоких шапках, по стенам рассредоточились более молодые, но такого же стремного древнеегипесткого прикида: белые одежды, золотые украшения. Хорошо, хоть париков было по минимуму. В основном люди (или кто бы они ни были) предпочитали искусные прически из собственных локонов, а то и вовсе бритые макушки.

Я дернула Ахмеса за руку:

– Кто эти люди?

– Это боги моей родины. Боги-покровители Септов, отдельных поселений и даже храмов.

Ничего себе у них иконостас! Тут народу на хорошую армию. А женщин по пальцам можно перечесть. Сплошные мужики. И это мне, разумеется, не понравилось. Даже Фемида – богиня правосудия женщина. Которая, кстати, такие же вот весы держит. И их собственная богиня справедливости и миропорядка Маат дама. И где они все? Понятно же, что судить и выносить приговоры – это женское дело. Зазря что ли мы сплетничаем с самого детства. И бабки на скамейках у подъезда с утра до вечера не просто так сидят. Судачить и обвинять – это не недостаток, а гендерное призвание. А мужчины хороши только как исполнители приказов. Заколоть там кого ножиком или голову топором отрубить. Женщины же в палачи не набиваются. Так чего мужики лезут в судьи?