Страница 25 из 69
Ильф на него пару раз оборачивался, и Тохир каждый раз ждал претензий, но писателю, видимо, было неловко цепляться к постороннему человеку с вопросом «а чего вы за нами идете». В итоге он, похоже, решил, что Тохир просто живет где-то неподалеку.
Риск, в целом, был небольшой, потому, что нормальные люди о слежке вообще не задумываются. А те, кто задумываются, ни за что не поверят, что за ними будет следить колоритный хромой узбек в тюбетейке – по крайней мере, так считал дядька Тохир. Но Анвар его все равно вчера отругал, заявив, что он хуже Бродяжки.
– Ой, неудобно-то как, – пробормотал Миша, услышав, что писатели собрались сделать его главным героем нового фельетона. – Понятно, что Иля расстроился, но это не повод писать в газету! Ужас! Надеюсь, Женя отговорил его.
– Не, не, – нахмурился дядька Тохир. – Я, может, не все расслышал. Но этот Петров, он его не отговаривал, а поддерживал.
– Ну, черт, значит, точно напишут, – смущенно сказал Миша. – Если Женька включился, то все, Иля уже не забросит.
– А ты извинись, – предложил Анвар, а дядька Тохир согласно кивнул. За этот день он уже исчерпал свой недельный запас слов.
Зато у Бродяжки запас слов был бесконечным.
– Боюсь, он все равно будет вредничать, – бормотал он. – И я окажусь в их газете в самом неприглядном виде, ужас! Где там Иля печатается, в «Правде»? Сначала вся редакция будет ржать, потом…эй, вы чего?..
– Ничего, – ответил Анвар, скрывая ухмылку. – Хватит топтаться в проулке, сейчас все соседи сбегутся.
– Вот он, – сказал Тохир. – Вот этот дом.
Анвар подошел к воротам. Сквозь редкий забор виднелся обычный желто-серый домишко, немногим больше, чем у них с Тохиром – а бестолковый Бродяжка нервничал так, как будто его волокут в тюрьму.
– Давай, не трясись, – сказал Анвар, и зычно позвал хозяев. – Эй! Кто там! Откройте!..
Калитка открылась в ту же секунду – Бродяжка едва успел отскочить – но человек, который там показался, не походил ни на Ильфа, ни на Петрова. Тохир говорил, что те выглядели лет на сорок, а этому было около тридцати.
– Вы от Учителя, да? – нетерпеливо крикнул молодой человек. – Давайте быстрее, я устал ждать! Мы скоро пойдем в кино! Учитель писал, вы придете с утра!..
Анвар с Тохиром переглянулись:
– Мы, кхм, не от вашего учителя, извините, – признался Анвар, и лицо молодого человека вытянулось от огорчения. – Мы даже не знаем, кто это. У нас… у нас вот, – он пихнул Бродяжку в спину, словно это что-то объясняло.
Тот воспринял это как руководство к действию и смущенно кашлянул в кулак:
– А вы… а вы Илью Ильфа не позовете?..
Интерлюдия. Сердечный приступ
10.07.1942
Москва. Дворец съездов.
Имя: данные изъяты
Я столько видел смертников, но этого почему-то жалко. Этот – совсем молодой, а, значит, не видел жизни в том мире. А тут? Только и было, наверно, что посмотреть, это Президиум во Дворце съездов.
Вот он, смертник, стоит сбоку, в проходе. Поставил стакан с водой на трибуну и отошел. На вид ему лет восемнадцать, и щеки еще хранят следы юношеской пухлости. Кем он был раньше? Как умер? Не важно: в этом мире он станет овечкой на заклание.
Мне жаль его, правда. Одного из немногих. Я не убью его лично, но это не важно, потому, что после сегодняшнего неумолимая машина государственного принуждения уже не выпустит его из лап. Сотрет в пыль, пытаясь выяснить, знал ли он, что в стакане, который отнес на трибуну.
Того, кто читает речь – жаркую, экспрессивную, обличающую на пределе человеческого чувства – не жалко. У него руки по локоть в крови. Он говорит про ужасы бюрократии, и я слышу в его резком голосе далекое сожаление о запрещенных в этом мире расстрелах. Берет стакан, пьет, и продолжает говорить про светлый мир будущего, который нужно построить – а я вспоминаю, сколько жертв он положил на алтарь революции в прошлом мире. И сколько готов положить тут, чтобы ее не допустить.
Бледнеет.
Наверно, кровь приливает к сердцу. Хотя у этого и сердце железное. Забавно даже, что в прошлой жизни он умер от инфаркта.
Я знаю, что сейчас будет, и бросаю последний взгляд на того, невиновного. Просто потому, что скоро все взгляды будут прикованы к трибуне, и смотреть в сторону будет опасно. Несчастный еще не понял, что происходит. Не знает, что нужно бежать, и просто моргает, теряя время.
Когда там, на трибуне, хватается за грудь и оседает всесильный Феликс Дзержинский.
Глава 9
10.07.1942
Москва, Главное Управление уголовного розыска НКВД СССР
Ганс Густав Адольф Гросс
Это был отвратительный день.
Он не задался с самого утра, когда я пришел на работу и обнаружил Васильченко, с недовольной физиономией сидящего у меня за столом. Оказалось, что на свой стол он пролил утренний кофе и ждал, пока тот высохнет.
Я тут же отчитал Васильченко за то, что он изучает чужие документы вместо работы. С того момента, как какая-то свинья сунула нос в мою ташкентскую телеграмму, я не оставлял на столе ничего важного, так что любопытному Васеньке пришлось изучать дело о краже велосипеда возле дома отдыха высокопоставленных партработников. Но я все равно его отчитал и прогнал работать «в поле». Пусть занимается кражей века на местности.
Кофе на этом эпизоде, кстати, закончился, что вовсе не улучшило мое настроение.
Потом я снова обдумывал непонятные результаты экспертизы по трупу Троцкого. Очень хотелось отстранить эксперта, который его проводил, от работы, только это был я, а отстранять самого себя совершенно непродуктивно. Под ногтями у Троцкого обнаружились волокна, которые полностью совпали с волокнами от пиджака Ленина, а на самом пиджаке были найдены пятна крови. Все это серьезно путало мои планы.
Ленин! Я не был знаком с ним, но заочно испытывал неприязнь. Мы до сих пор не нашли его трупа, однако подозрительное следы его участия в происходящем попадались и тут, и там. Стоило только получить минимальную информацию об этом типе, как тут же выяснилось, что он крутился вокруг дома погибшего царя Николая Романова. Экономка Романовых, почтенная дама, посмотрела на фотографию и сразу идентифицировала его – и посетовала еще, что лицо смутно знакомое, вроде писатель или политик. Или киноактер! А что поделать, мадам умерла до Октябрьской революции.
Пожалуй, основное, что мешало определить вождя мирового пролетариата в качестве основного подозреваемого, это показания моих писателей. Без них все складывалось просто отлично: Ленин застрелил Николая II, убил Троцкого ножом для колки льда (видимо, у него были какие-то сложности с тем, чтобы добыть альпинистский ледоруб) и напал на главу Минсмерти Л.А. Штайнберг.
Однако выкидывать писателей из дела было совершенно непрофессионально.
Два дня я вспоминал голос Евгения Петрова в трубке и все больше и больше убеждался в необходимости поговорить с этим человеком лично. Устранить, так сказать, противоречия. Что, если журналист обманул меня? Он мог увидеть в списке завканцсмерти не Ленина, а кого-то другого, и наврать мне по просьбе Ильи Ильфа.
Если Ильф был замешан, конечно.
Я попытался представить Ильфа сообщником Ленина. Пожалуй, вдвоем они могли быть весьма эффективны. Там, где у Ильфа было однозначное алиби, мог орудовать Ленин – ну, и наоборот. Возможно, что жертв их преступной деятельности было гораздо больше, и Евгений Петров случайно увидел в списке завканц кого-то другого – и после того, как завканц назвала его имя, это поставило под угрозу всю преступную операцию.
Для Ленина, конечно, в таком случае проще убить Петрова. Но Ильф не хотел пускать старого друга в расход, и они придумали новый план. Журналист убедил соавтора обмануть меня и организовал наш телефонный разговор, а Ленин тем временем скрылся – и, возможно, что где-то меня поджидают «убедительные доказательства» его смерти.