Девушка в черно-белом

— Сколько тебе лет?

— Двадцать девять.

Я моргнула, сопоставляя все это.

— Тебе было девять лет, когда ты проговорился? И каким-то образом вы все еще враги?

Он грустно улыбнулся.

— Но это только тогда, когда началась вражда.

Я застонала, потому что конечно.

— Его мать была… другой, как и он сам, и трое его братьев и сестер.

Я уже знала, что у Уэстона есть две сестры и брат. Принцесса Фэллон и Ровена. Они тоже появлялись в газетных сплетнях, но не так часто, как Уэстон. Он всегда был в центре внимания, и я бы не стала лгать и говорить, что это меня не раздражало.

— Титан смотрит свысока на тех, кто владел магией — это считалось слабостью, и она запрещена так же, как и здесь. Мать Уэстон солгала своей дочери о том, кто она такая… И когда стало известно, что она владеет магией, ее жизнь Титана была напрасной. Я мимоходом разговаривал с доверенным слугой и проговорился. Я знал это годами, и просто стало общеизвестным, что я не думал, прежде чем заговорить. Было раннее утро; его мать казнили перед обедом.

Я сглотнула, мое горло перехватило от горечи и раскаяния в его голосе.

— На Титане детям не разрешается находиться рядом со своими родителями. Они живут в казармах, как только у них кончается молоко, и до тех пор, пока им не исполняется пятнадцать, когда они проходят испытание для приведения к присяге в качестве Титанов. Но даже в этом случае, Саша, она навещала их в казарме, приносила им вещи, безделушки, которые они прятали под своими тюфяками. В основном ножи и другие приспособления для убийства, — он рассмеялся. — Они все еще были Титанами, ну… даже хуже.

Я слушала, зачарованная рассказами о прошлом Уэстона. Мне казалось, что я могла читать книги о нем и никогда не заскучала бы.

— Мою семью пригласили на ее казнь, как на праздник, а я сидел там, не имея возможности увидеть, что я натворил. Я убил ее, но не мог смотреть, как она умирает. Я взглянул на колизей, и там стоял Уэстон, всего десяти лет от роду, одетый в тонкие лохмотья, которые носили дети Титанов, чтобы понять ранг и смирение, с коротко остриженными волосами. Его отец стоял позади него, положив руку ему на плечо, другой охранник с другой стороны. Но он не двигался — он был ребенком, он ничего не мог поделать. Он наблюдал. Он, блядь, наблюдал, как клинок палача отсекал голову его матери от ее шеи. Я понимаю, почему он это сделал. Поэтому каждый раз, когда этот образ прокручивался в его голове, ярость разрасталась, как болезнь. Может быть, это было его напоминанием никогда больше никому не доверять.

Я сглотнула, чувствуя тяжесть в груди.

— Когда Совет Титанов обратился с петицией казнить и детей, потому что в их жилах могла течь магия, Уоррик остановил это. Не из чувства отцовства, подумал я, а потому, что он знал, что у него будут самые сильные сыновья на Титане. Магия привлекала его, когда служила его цели.

Я прочистил горло, звук прозвучал громко в тихом корпусе.

— А потом?

— Я был готов к тому, что Уэстон убьет меня. Я собирался позволить ему. Решил, что это то, что я заслужил, но знаешь, что он сделал? Он прошел мимо меня, даже не взглянув на меня еще раз. По какой-то причине это было больнее, чем если бы он ударил меня ножом. И именно поэтому он это сделал. Уже тогда он знал людей лучше, чем большинство. Однако прошла не только неделя, прежде чем он сорвался. Он избил меня до полусмерти на официальном ужине, на глазах у наших отцов. Я позволил ему, я не сопротивлялся. Мама вздохнула и встала из-за стола, унося свое вино в другую комнату. Его братья и сестры молчали, но я мог сказать по каждому из их тяжелых взглядов, что они были рады, что кто-то, наконец, собирается убить меня. И когда он схватился за нож, я был готов умереть. Я заслужил это; я знал, что заслужил. Никто не собирался это останавливать, даже мой собственный отец. Я опозорил его, не оказав сопротивления. Я думаю, что он помнит это и по сей день. Уэстон, конечно, меня не убил. Он воткнул нож рядом с моей головой и вышел из комнаты. В последующие годы мы игнорировали друг друга. Когда нам было по пятнадцать, и он был приведен к присяге, я несколько лет тренировался в Титане. Мы ссорились из-за глупостей. Обучение. Женщины. Все, что мы могли бы найти, чтобы поспорить или выбить дерьмо друг из друга.

Я сделала паузу.

— Без обид, но как ты вообще мог сравняться с Уэстоном?

Он, наконец, взглянул на меня, как будто история, которую он рассказывал, была написана на полу.

— С возрастом он набирается сил, и в то время мы были равны. Теперь он может превзойти меня. Прошло пять лет с тех пор, как я многому научился.

Легкая улыбка заиграла на его губах, и мне стало интересно, что же он сделал, чтобы научиться этому, ведь он сам спровоцировал это — и наслаждался этим — это было ясно.

— И все же ты продолжаешь подначивать его?

— То, что я не могу победить, не значит, что мне не нравится пытаться, — его улыбка стала лукавой. — Кроме того, изучение нечестных методов, чтобы превзойти его, сослужило мне хорошую службу.

— Ты имеешь в виду мошенничество, — подсказала я.

— Если ты не можешь победить — обмани, — ответил он.

Поговорка звучала иначе, и он знал это по игривому блеску в глазах.

— Я понимаю, почему он ненавидит тебя, — сказала я нерешительно, — но почему ты ненавидишь его?

— Это потому, что он погубил мою сестру и отказался отдать ее в залог, — мрачно сказал он.

Я запнулась.

— Он знал наши обычаи и знал, что делает. Это все было сделано для того, чтобы отомстить мне.

— И ты имеешь в виду разорение… под?

Я надеялся, что это было похоже на Элджер, и держаться за руки могло стать причиной разорения… Да, потому что я могла видеть Уэстона, держащего за руку какую-то женщину… Нет.

— Я имею в виду, что он трахнул ее и отказался внести залог.

Я вздрогнула. И… Внезапно я закончила этот разговор.

— Почему ты запер меня, Максим? Мы могли бы поговорить об этом за чаем.

— Во-первых, ты преступница, которая вмешивалась в торговлю. Во-вторых, ты гребаная ведьма. И не думай, что я забыл, как ты солгала мне, когда я спрашивал тебя раньше в моем лагере. И третье, потому что я, блядь, могу.

Я нахмурилась из-за внезапной смены его настроения.

— Раньше ты был таким покладистым.

— Пока я не понял, что ты несешь какую-то ведьминскую чушь, чтобы заставить меня говорить, — огрызнулся он.

Упс. Я надеялась, что он не заметил.

Было кое-что, что я могла сделать — это была простая энергия, подобная убеждению, которую я применяла, чтобы остудить чей-то гнев. Но побочным эффектом было то, что это сделало их намного разговорчивее.

Он вскочил на ноги, его стул грохнулся на пол позади него. Он повернулся ко мне спиной, проводя руками по своим коротким темным волосам.

— Эти волшебные наручники на тебе? Они не работают, не так ли?

Я поджала губы, но затем позволила наручникам со звоном упасть на деревянный пол.

Он мрачно рассмеялся, мышцы его спины напряглись под тонкой белой рубашкой. Он одевался не как заносчивый принц, а скорее как скромный. Может, он и распутник, но я узнала, что в нем могла быть и более мягкая сторона.

— Чертовы ведьмы. Я должен четвертовать и повесить вас всех.

Или… может быть, я просто заговорила слишком рано.

Наручники на мне никогда не действовали. Это был необычный дар, но любые волшебные наручники, замки или чары, с которыми я сталкивалась, были бесполезны против меня. И я задавалась вопросом, почему бренд этого человека, казалось, сработал.

— Знаешь, ты можешь посмотреть на меня. Я не собираюсь превращать тебя в лесное создание, если ты это сделаешь, — сказала я, слегка удивленная.

Генри часто вдохновлял меня.

— Нет, ты только заставишь меня поделиться каждой глупостью, которую я совершил в своей жизни. Мы бы торчали здесь гребаные часы.

Я поднялась на ноги и открыла дверь камеры, поскольку она была заперта только с помощью заклинания. Она заскрипела, открываясь, и спина Максима напряглась от этого звука.