Добрые соседи

— Иди, Шелли, домой, — посоветовал он, отходя на безопасное расстояние.

Шелли широко расставила ноги, но с доски не сошла. Она переоделась в чистую розовую юбку-шорты, никакой крови не было видно. Глядя на Джулию так, будто все остальные были мебелью, она объявила:

— Ты и я. Будем драться здесь. До смерти.

— Чокнутая, — прокомментировала Джулия.

— Пшла-пшла-пшла! — выкрикнула Шелли в ярости.

— Мы что, первоклашки? — осведомилась Джулия.

Она прижалась носками к краю доски. Почувствовала под подошвами шлепанцев дрожь теплого дерева — так вибрирует сушилка на низких оборотах. Действительно создавалось впечатление, что там что-то есть. Что-то живое.

— Это мой Крысятник. Забирай мартышку и вали к себе в Бруклин. Сдай его в дурдом, там ему и место.

Джулия не стала оборачиваться и смотреть, как реагирует Ларри. И так знала, что он себя теребит, может даже ходит кругами. Когда его дразнили, он не плакал. Слишком часто это случалось. В школе, в автобусе, в продуктовом магазине — на все слез не хватит. Вместо этого он отключался. Взгляд делался тусклым, отрешенным и оставался отрешенным, даже когда его переставали дразнить. Каждый раз Джулии казалось, что она теряет новый кусочек брата, который уже не вернешь. Однажды она объяснила Шелли: следить, чтобы он был цел и невредим, — ее работа, вот только она не знает как. Очень боится не справиться. В семье у нее была своя особая функция: оберегать Ларри.

— Я вот слышала, что школьная психиатричка поставила ему умственную отсталость, — заявила Шелли. — Уровень — имбецильность, что лучше идиота, но хуже дебила.

Джулия вскочила на платформу. Хр-р-рясь! Дерево затрещало под их двойным весом, но ей было плевать, упадет она или нет. Ей хотелось только заткнуть кулаком эту мерзкую зубастую улыбку у Шелли во рту.

— А ну прекратила так про моего брата! Ща как дам!

— Дурищи, слазьте оттуда. Сломается, — обратился к ним от края Дейв.

Услышав эти слова, Шелли нагнулась, а потом подпрыгнула, поджав ноги, будто не на деревяшке, а на батуте. При ее приземлении от дырочки в обе стороны пошла трещина сантиметра в два.

Хр-р-рсь!

— А ну кончай! — выкрикнул Дейв, исходя злостью. — Шелли, я серьезно. Жить надоело — твое право. Но Джулию оставь.

Тем временем подошли Элла, Сэм, Марклы и Лейни и окружили провал.

— Шелли, не надо так! — обратилась к сестре Элла. — Мама говорит…

Шелли захохотала, но совершенно беззвучно. Сотрясаясь всем телом. В отсутствие волос нечему было смягчить черты ее лица. Большие глаза, казалось, провалились в глазницы, скулы и подбородок выпирали, слишком резко и четко очерченные. Она выглядела тридцатилетней копией себя, прожившей тяжелую горестную жизнь. Еще один прыжок — высокий, тяжелый.

Хр-р-ря-а-ась!

Платформа прогнулась, разошлась еще сильнее. Джулия скорчилась. Гнев ее куда-то делся. Хотелось одного — слезть с этой чертовой платформы. Господи, ну прошу тебя. Можно я не упаду, ну пожалуйста. Не отдавай меня дыре…

Платформа замерла. Крысятник затих. Все замедлилось, лишь цикады сердито пели песню зноя.

— Прекрати, — громко сказала Джулия низким голосом, хотя боль в горле никуда не ушла. Она находилась в центре и боялась встать. Вдруг с первым же движением они обе полетят вниз?

— Как следует попроси, — откликнулась Шелли.

— Джулия, отползай оттуда. Брось ты ее! — крикнул Чарли.

— Руки в дыру засунь! — безмозглыми стереоколонками ухнули Марклы.

— Шелли, ну пожалуйста. По-хорошему прошу. Перестань прыгать, — сказала Джулия.

Шелли сошла с платформы. Та скрипела и стонала при каждом шаге.

— Джулия уродина и трусиха, но мы это и так знали, когда проголосовали, что больше с ней не водимся.

Джулия, все еще скрюченная, набиралась храбрости, соображала, что лучше: встать и пойти или, проявив осмотрительность, поползти.

— А моя мама устроит еще одно барбекю, когда дыру засыплют. Чтобы отпраздновать. Приглашаю всех, кроме Джулии, — сказала Шелли. — А Джулия пусть признает, что она паршивая врунишка. Тогда мы все опять будем дружить, и мне даже будет наплевать, что в семействе у нее сплошные шлюхи, уголовники и дурики. Извинишься, Джулия?

— Я вообще не люблю барбекю, — вставил Дейв.

— Руку внутрь засунь! — выкрикнул Майкл.

— Засунь! Засунь! — точно таким же голосом откликнулся Марк.

Джулия знала, как бы следовало поступить, какой поступок одобрили бы ее родители и брат: сползти с этой дурацкой платформы, пока она не развалилась, извиниться, и пусть этот жаркий поганый день катится дальше.

Но одно дело — уйти от врага, от бывшей подруги; другое — позволить себя сломать. Не хотелось ей это делать на глазах у Ларри. Он подумает, что Шелли права, он не заслуживает нормального к себе отношения. Если она извинится, Дейв Гаррисон и Чарли Уолш, может, вслух ее и не осудят, но она упадет в их глазах. Перестанет быть равной. Остальные-то так, слабаки. Давно усвоили закон стаи: что Джулию можно обижать невозбранно, что они с Ларри — самые презренные во всем квартале.

Джулия очень долго вела себя хорошо. Пыталась вписаться, как ее просили родители, несмотря на свои лохматые кудрявые волосы и бруклинский акцент, причем отнюдь не благовоспитанный. Несмотря на то что одевалась хуже других и не очень любила учиться. Несмотря на то что все остальные тут были знакомы почти с рождения, она пыталась найти среди них место и себе, и Ларри. Когда не получилось, она не стала навязываться. Просто забрала Ларри и спряталась дома. Вела себя как положено. Но вот это — полный беспредел. Не станет она извиняться. После всего, что Шелли натворила и наговорила. Джулия сделала единственное, что ей пришло в голову. Храбрее и бесшабашнее некуда. Она засунула кулак в дырку в платформе.

— Вот, Шелли. Так здорово. А ты перепугалась? Мне-то нормально, — объявила она, шевеля пальцами там, в дыре.

Марклы завопили. Чарли схватил Ларри за плечи, чтобы тот не кинулся к Джулии, — а он вроде как порывался. Джулия засунула руку глубже. Видимо, вес ее сместился, металлические скрепы загудели, раздался пронзительный звон.

Ларри, с его боязнью звуков, заткнул уши.

Все ждали. Джулия засунула руку в дыру по самое плечо, прижав ухо к теплому, перепачканному маслянистой жидкостью дереву.

— Дура ты. Я же пошутила, — сказала Шелли. Вот только в голосе ее звучало нескрываемое восхищение.

Настоящая, живая человеческая плоть! Давай, попробуй! — сказала Джулия. Руку щипало от какого-то химического жара, она чувствовала, как чьи-то еще движения колышут воздух. Кончики пальцев так и зудели от ощущения чего-то живого, дышащего — совсем рядом. Рука ее была не одна. Самое время испугаться, но Джулия не боялась, потому что остальные явно опешили, изумились, замерли. Впервые чистокровные американцы с Мейпл-стрит застыли в восхищении перед хабалкой Джулией Уайлд.

— Ай! — Она закатила глаза, застучала ногами по шаткой платформе. — Спасите! Меня схватили!

— Слезай! — кричали все хором, но она будто и не слышала. Все отлично. Все по-настоящему. После этого никто уже не осмелится дразнить ни ее, ни Ларри. Никогда в жизни.

А потом воздух там, рядом с рукой, стал совсем жарким и влажным. Будто кто-то резко выдохнул. Платформа содрогнулась, скрепы запели от сотря-сепия. Наскок. Джулия отпрянула. Не успела. Боль оказалась неожиданно чистой. Джулия крикнула — по-настоящему. Отдернула руку. Из дыры вылетел столбик пара, Джулия упала на спину, откатилась в сторону.

— Кусается! — выкрикнула она, но совершенно беззвучно. Вдохнула пар. Легкие обожгло жаром! Она не чувствовала, что по запястью течет теплая кровь, не ощущала боли. Осталось лишь подстегнутое адреналином понимание какого-то чистого, неустранимого воздействия на ладонь с обеих сторон. Зубы, встретившиеся в середине, на кости.

ХРЯСЬ!

Что-то ударило платформу снизу. Дерево вспучилось.

— Она живая! — ахнул Сэм. — Мамочки! Она живая!