Страница 51 из 70
А потом гость и хозяин пели псалмы. Гость вспоминал слова, а хозяин подсказывал. Пели с упоением, оба прослезились от воспоминаний о доброй юности, давным-давно минувшей. Выпили по новой чарке и снова стали петь, а когда подошло время службы, вместе отправились в церковь.
Проханов служил и краем глаза наблюдал за Никитой Андреевичем, а вечером не захотел отпустить его домой. Гость остался ночевать. На следующее утро Афонин пел в церковном хоре.
Так и началась их дружба. С той поры они часто встречались, еще чаще выпивали, а захмелев, откровенничали. Никита Андреевич аккуратно посещал хор, за что Проханов с той же аккуратностью выдавал ему довольно значительные вознаграждения из церковной кассы.
Однажды Проханов будто бы ненароком заметил:
— А вы, почтеннейший Никита Андреевич, вполне достойны занять место со мною рядом.
— Это в каком же смысле, позвольте полюбопытствовать? — спросил Афонин с недоумением.
— Можете стать священником, дорогой мой друг.
У Никиты Андреевича округлились глаза от удивления. Как же это его, необученного, поставят попом?
— А я вас подготовлю. Всему научу, а когда науки пройдете — похлопочу за вас в епархии. Было бы желание — господь бог вразумит.
Желание у Никиты Андреевича нашлось.
С того дня началось обучение искусству священно-служителя. Этим искусством Никита Андреевич овладел очень быстро — с детства неплохо помнил службу, да и взрослым церковь не забывал. Настоятель открыто разрешил ему себе прислуживать, чтобы приучить прихожан к новому для них человеку.
Наконец настала пора, когда Проханов смог отвезти Афонина в епархию.
Архиерей обласкал обоих, пригласил их в гости и угостил отменно.
Вскоре Афонин возвратился в Петровск в звании священника.
Теперь они стали служить вдвоем. Проханов не обманывал своего друга, когда говорил о богатых доходах. Сначала они, правда, не были многотысячными, потому что доходы пришлось делить на двоих, но волка, как известно, кормят ноги.
Проханов рассказал Афонину, как легко и просто увеличить свои доходы. К священникам часто обращаются с просьбой за «святой водой». А ведь ее можно выгодно сбывать: в колодцах запасы неисчерпаемы, а освятить ее — пара пустяков, потом хоть цистернами отгружай.
У Проханова был уже немалый опыт на этот счет. Он показал бутылочки с надписями: «Раба божья Пелагея», «Раба божья Авдотья», «Раба божья Марфа»… Таких «рабынь» оказались десятки. Они лечились у Проханова и, само собой разумеется, не без определенной благодарности.
Афонин осваивал новую науку успешно. За год службы в Петровске он обогнал в получении прибылей даже своего дорогого друга. Проханов добродушно улыбался и покровительственно похлопывал его по плечу.
— Знаете, батюшка мой, пословицу русскую: «Плох тот учитель, которого не обгонит ученик». Выходит, я не такой уж плохой учитель?
Вместе посмеялись шутке, но разошлись с некоторым нехорошим осадком в душе.
И все было бы хорошо, но ученик переусердствовал; он просто-напросто стал подставлять ножку своему наставнику, а порой и оттирать настоятеля от церковных доходов.
Произошло бурное объяснение, которое закончилось ссорой.
Случай этот стал тем снежным комочком, который катился и на глазах вырастал в глыбу. Ссора не забылась. Брань повторялась все чаще.
Жаловаться на своего выкормыша Проханову не пристало: как-никак сам его пригрел. Тогда он поехал к преосвященному и убедил его в том, что Афонина вполне возможно возвысить до настоятеля церкви.
Епископ Никодим согласился с ним и распорядился о переводе Афонина из Петровского собора в Кранскую церковь, но уже не простым священником, а настоятелем.
Дорогие друзья расстались с миром. Они выпили не одну рюмку на прощание, поговорили по душам, хорошо друг друга поняли и разошлись по своим путям-дорогам!
Глава 3
Приключения Иванина
Священник Николай Иванин, посланный епархией вместо Афонина, был еще молод, ему, пожалуй, не было и тридцати пяти, Для солидности он отрастил могучую иссиня-черную бороду и пышнейшую, слегка вьющуюся шевелюру, на которой чудом держался головной убор.
Знакомство нового священника с настоятелем состоялось при весьма необычных обстоятельствах.
Проханов обсуждал с конюхом проблему, куда девать воз отборных антоновских яблок, по дешевке закупленных в одной из ближайших деревень. Надо их было мочить, но не оказалось свободной посудины: все двенадцать бочек были доверху забиты яблоками, капустой, огурцами, помидорами, грибами, арбузами. Конечно, на зиму хватит с лихвой, но нельзя же добру пропадать.
Как раз в эту минуту на хозяйственном дворе церкви и появился гость. Он ногой распахнул ворота и вошел, неся два огромных чемодана в руках. Подошел ближе, поставил чемоданы на землю и, по-свойски подмигнув конюху, раскатистым басом выпалил в затылок Проханову:
— Разрешите доложить, гражданин настоятель?
Проханов сначала с недоумением взглянул на конюха, у которого даже рот открылся от такого представления, потом медленно обернулся.
Перед ним стоял почти двухметрового роста детина, одетый в черную рясу. Опустив руки по швам, он смотрел веселыми, хитрыми глазами на настоятеля и ждал.
— Господи, прости мя и помилуй! — нахмурился Проханов. — Это что за явление?
— Рядовой священник Николай Иванин прибыл по указу и предписанию преосвященного епископа Никодима в ваше полное и единоначальное распоряжение.
Проханов не выдержал, рассмеялся; Не поп, а служивый. Да бравый какой!
— Много я видывал за свою жизнь, а вот такого не доводилось… Вы, почтеннейший, давно со службы?
— Никак нет, гражданин настоятель. А вообще порядочно.
— Это как же прикажете понимать? Давно или все-таки недавно?
— И давно и недавно. По-разному можно считать.
Проханов нахмурился.
Давайте, отец Николай, говорить по-человечески и без этих ваших «никак нет». Я в генералах не состою… — настоятель обернулся к конюху: — Вези, брата ко мне в дом, посоветуйся с Евдокией. Некогда мне возиться с ними.
Конюх развернулся и, все еще не отрывая взгляда от внушительного лица священника, стал усаживаться в телегу. Иванин скосил глаза на подводу, облюбовал крупное, цыплячьей желтизны яблоко, едва приметным движением руки схватил его и тут же опустил в карман. Проханов ничего не заметил, но конюх все видел. Новый священник подмигнул ему, и тот вдруг издал какие-то кудахтающие звуки, отдаленно напоминающие смех.
Проханов обернулся, но отец Николай уже сменил лукавое выражение лица на постное.
— Конюха вы, кажется, завоевали. Не так ли, отец Николай? — улыбнулся Проханов.
Иванин скромно пожал плечами, но не ответил.
— Присаживайтесь. Вот сюда. Побеседуем сидя, если не возражаете…
— Можно и сидя, — великодушно согласился Иванин. — Я по-всякому привык.
Они уселись на низкую скамейку, оправили рясы, помолчали.,
— Ну, что ж… Докладывайте, отец Николай. Я выражаюсь вашим языком, вы уж не обессудьте.
— Пожалуйста. Мне и рассказывать-то нечего. Окончил духовную семинарию и вот… прибыл к вам.
— Этот вопрос ясен. А как вы попали в семинарию? Расскажите мне о жизни вашей, ежели, конечно, вам угодно о ней рассказывать.
— А чего не угодно? Пожалуйста. Я, значит, родился в Одесской области, под Николаевом…
— Позвольте, где же точнее: в Одесской или в Николаевской области?
— Так это же сейчас Николаевская, а тогда Одесская была. Родители у меня крестьяне, сам я работал трактористом в колхозе, а потом меня в армию призвали. Год прослужил, ну и… неприятность случилась.
— Это какая же неприятность? — насторожился отец Василий.
— Ну… видите ли, самоволка; выпили е дружками… Так, знаете, самую малость.
— И что же?
— Так судили меня. Два года, будь здоров, живи богато.
— Отсидели?
— А как же… Сидел как миленький.
— Так, так. А дальше как жили?
— Ну… отпустили, когда срок кончился. Потом я подался в семинарию.