Человек с крестом

Мария Ильинична в испуге замахала реками, когда он протянул ей деньги.

— Что вы, что вы, батюшка! Разве могу я…

— Можешь, можешь, дочь моя. Бери. Это святые деньги. — Проханов три раза окрестил их. — Они на пользу святой церкви пойдут. Господу богу служить будут, потому и святые. Бери и впредь не заставляй себя уговаривать. Есть-пить надо, стало быть, о чем разговор. — И он властным жестом вложил ей в руки деньги.

— Но, батюшка… Как же я… как мне быть? С чего я начну? — Мария Ильинична говорила и с растерянным видом озиралась.

Отец Василий добродушно рассмеялся. Он встал, привлек ее к себе и снова, как в церкви, поцеловал в голову.

— Прежде спрячь деньги. Вот так. А теперь иди за мной. Бери ковер за тот конец, отодвигай в сторону. Хорошо. Я тебе буду давать книги, ты их прочтешь и мне потом расскажешь. У тебя как с памятью?

— Не жаловалась, батюшка. Только вот когда прибаливать стала, ослабела память немного.

— Ничего, Марьюшка. Это все поправимо.

Отец Василий обнял ее за плечи, и они вошли в следующую комнату, которую освещало лишь одно окно, выходившее во двор. Но в комнате было достаточно света для того, чтобы рассмотреть полки с книгами. Их было очень много. Стеллажи от пола до потолка были забиты книгами.

— Это все надо прочесть? — ужаснулась она.

Отец Василий весело рассмеялся.

— Что ты, что ты, Марьюшка! Тут почти все о светских делах написанные. Все это беллетристика.

— Романы?

— Романы. И кое-какие другие сочинения.

— И вы их все прочли?

— А как же. Надо же знать, что на свете делается. Если не будешь знать — как богу служить? А священные

Книги у меня стоят в особом месте. Вот здесь, — батюшка откинул в сторону занавеску и указал глазами на стеллажи, уставленные книгами в черных и коричневых переплетах. — Вот эти и будем читать.

Глава 3

Ложь или козни дьявола?

После того памятного воскресенья жизнь Марии Ильиничны круто изменилась. Через две недели, как и предписывал Проханов, она, не закрывая бюллетеня, подала заявление об уходе. Впрочем, никто и не думал чинить ей препятствия. Никто даже не поинтересовался, почему она уходит, куда, что будет делать дальше. На ее заявлении молча была поставлена резолюция «Не возражаю», молча подписан приказ, молча расписывались в «бегунке» и так же молча возвратили трудовую книжку.

Все! Была рабочей, стала вольной птицей. Лети на все четыре стороны. Мария Ильинична прошла проходную, сделала несколько шагов от ворот и вдруг разрыдалась. Хоть бы одно слово кто сказал. Она еще колебалась, раздумывала. Поговори с ней начальник цеха, расспроси он ее о жизни, узнай причину ухода, посочувствуй ей — и она бы могла остаться. К тому же завод строил большой многоквартирный дом, где Марии Ильиничне была обещана комната.

Обидно. Было очень обидно. За семнадцать лет труда на заводе теплого слова не заслужила. Что же она, мошка незримая?

Мария Ильинична шла по улице, закрыв лицо руками, спотыкалась и плакала. Потом где-то сидела и тоже плакала. С заводом все было покончено.

Мария Ильинична взялась за церковные книги. Она с жадностью прочла первое из евангелий Нового завета от Матфея. Нового для себя она в сущности ничего не почерпнула, все это было и раньше ей знакомо, но сейчас, как это ни странно, она получала удовольствие от чтения.

Пришлось много раз обращаться за помощью к священнику.

Он, кажется, души в ней не чаял. На квартиру к ней зачастили незнакомые старушки с полными корзинами «земных плодов, даруемых всевышним». Старушки были словоохотливы, ласковы, любопытны, но узнать им ничего не удавалось — Проханов самым строжайшим образом запретил ей делиться об их уговоре с кем бы то ни было. Старушки уходили не солоно хлебавши, что не мешало им приходить снова и снова начинать расспросы.

Священник довольно часто беседовал с ней о прочитанном. Мария Ильинична сначала смущалась и терялась во время этих импровизированных экзаменов, но под воздействием ласковых взглядов, одобряющих улыбок, нежных отеческих увещаний и наставлений довольно быстро усвоила прочитанное.

Она еще в школе отличалась хорошей памятью. Стихи заучивала без всякого труда. Прочтет три раза Стихотворение — и без единой ошибки повторит его наизусть. «Феноменально!» — восклицал преподаватель литературы, седенький старичок с трудным и смешным именем Авраам Дормидонтович.

Но Маша обладала неровным, порывистым характером. Впечатлительная, нервозная, она жила настроением, поэтому неровными были у нее и оценки. Она получала или пятерки, или двойки.

Все это и наложило отпечаток на знания и воспитание Марии. Обладая отличными способностями, она получила далеко не блестящее свидетельство об окончании средней школы.

Попади Маша к талантливым и внимательным педагогам, из нее в конечном счете мог бы получиться специалист какой-либо отрасли хозяйства, науки или культуры. Все могло быть. Но, к сожалению, Маше не встретился такой педагог.

А тут еще слишком рано пришла любовь. Любовь мучительная, сжигающая. Эта любовь подчинила себе всю ее последующую жизнь. Маша пыталась поступить на работу в ту же школу, которую только что окончила, чтобы быть вместе с Андреем Николаевичем, в которого она влюбилась еще в девятом классе. Маша просила любую работу, но ей отказали. Тогда-то она и бросилась в учительский институт.

И вдруг случилось непредвиденное. Андрей Николаевич ушел из ее родной школы. Маша была в курсе всей его жизни, потому что зорко следила за ним. Андрей Николаевич не ладил с женой, о чем знали и ученики и учителя. Последняя их ссора заставила Андрея Николаевича добиться перевода в другое село, где к тому же оказалось вакантное место учителя первого класса.

Маша тотчас же перешла на заочное отделение и добилась назначения в ту же школу.

Потом они уже вместе переехали в город Петровск, куда раньше уезжали для тайных встреч, чтобы не привлекать к себе взоры любопытных.

Так сложилась жизнь Марии Ильиничны. Неровное воспитание в школе и дома, ранняя любовь, война, гибель любимого человека, шараханье в библейскую премудрость, вызов богу, жизнь с опустошенной душой и, наконец, болезнь — все это в конце концов и создало из Марии Ильиничны то, что она собой представляла сейчас.

Удивительными были ощущения Марии Ильиничны. Будто все тридцать восемь прожитых ею лет она копила энергию, чтобы истратить ее именно сейчас. Теперь она не просто читала, но, по совету священника, кое-что выписывала в толстую тетрадь. Авария Ильинична читала с жадностью, самозабвенно отдаваясь новому для нее делу. Она даже поздоровела после того, как пошла по пути, указанному ей Прохановым. Мария Ильинична спала как убитая, без сновидений, без внезапных пробуждений, без кошмаров, доводивших раньше ее до исступления. У нее появился аппетит, которого она, пожалуй, не знала даже в голодные военные годы. Корзины с провизией, посылаемые священником, опустошались молниеносно. Заметив, как посвежела и округлилась его подопечная, он добродушно посмеивался:

— А я-то, старый пень, начал подумывать: не заневестилась ли Марьюшка, не завела ли она сердцееда?

Мария Ильинична в ответ только рассмеялась: настолько потешными показались ей эти слова.

Она была счастлива оттого, что болезнь ее стала исчезать. Мария Ильинична теперь меньше сталкивалась с людьми, меньше раздражалась, много читала в тихой комнате или в крошечном садике хозяйки. А когда надоедало находиться дома, брала с собою фолиант в дорогом кожаном переплете, тетрадь, карандаш и уходила в лес.

Быть в лесу в летний жаркий день — удивительное удовольствие. Такого наслаждения она давно не знала.

Она избегала проезжих дорог, любила ходить полем или по небольшой полоске залежей, неудобной для пахоты или оставленной для пастбища. Шла она обычно медленно, дышала всей грудью, смотрела по сторонам и насмотреться не могла. Неужто всего этого-раньше не было?