Человек с крестом

В комнате Мария Ильинична насчитала шесть окон: три на улицу и три во двор. Справа виднелась еще одна дверь, но она была закрыта и привалена большим, тяжелым рулоном ковра.

— Вот это и есть моя хижина, — не без внутреннего довольства произнес Проханов. — Нравится?

Мария Ильинична улыбнулась.

— Очень.

Мягкий тон священника действовал на нее умиротворяюще.

Но когда он пригласил ее сесть, она притулилась на краешке стула и сидела в напряженной позе.

Хозяин взглянул на нее и тоже улыбнулся.

— Не надо, Марьюшка, стесняться. Я простой человек, и пришла ты не в церковь, а в дом. Чувствуй себя как дома — мы же русские люди, — ласково сказал он, снимая газеты со стола.

Мария Ильинична сидела потупившись, боясь взглянуть на стол.

— Ну вот, гостьюшка, прошу. Угостимся чем бог послал.

А бог, кажется, жаловал этот дом. Широкий стол, покрытый белой скатертью, ломился от блюд. Масло, красная и черная икра, колбаса и дорогая рыба разных сортов, толстое розоватое сало, целая курица, аппетитно подрумяненная, маринованные грибы, свежие огурчики, помидоры, зеленый лук, моченые яблоки… Посредине возвышался графин с водкой, настоенной лимонными корками, и бутылка красного вина.

Проханов окинул взглядом дело рук своих и аппетитно поцокал языком. Глаза его замерцали, весь он как-то преобразился и стал походить на хищную взъерошенную птицу.

Мария Ильинична во все глаза смотрела на него и не могла понять: куда девался домашний, добродушный вид отца Василия?

В свою очередь и Проханов заметил растерянность гостьи; он незаметно отодвинул от себя тонкий стакан, в который намеревался налить водку, и придвинул рюмки — гостье и себе. Себе он налил из графина, Марии Ильиничне, не спрашивая, — вина.

— Восславим, дочь моя, христово воскресение и выпьем за твое драгоценное здоровье.

Пил он маленькими глотками. А Мария Ильинична, едва пригубив, поставила рюмку обратно.

— Э-э, нет, матушка моя. В христово воскресение, да еще за твое здоровье. Грех на душу не бери.

Мария Ильинична напряженно улыбнулась и попыталась пошутить:

— А если пить грех и вы его не отпустите?

Проханов, однако, не принял шутки. Он сказал наставительно:

— Коль батюшка поднимает рюмку — бог его благословляет. Пей, Марьюшка!

И гостья выпила.

Закусывали молча, лишь изредка перебрасываясь незначительными фразами. У Марии Ильиничны кусок застревал в горле. Она никак не могла подавить в себе волнение; чтобы успокоиться, выпила еще три полных рюмки вина, но хмеля так и не почувствовала.

Потом Проханов усадил ее в кресло, и началась беседа. Началось именно то, чего с таким напряжением она ожидала. Мария Ильинична понимала, что она не просто гостья: слишком невелика персона, чтобы ее запросто пригласили в этот дом.

— Я, Марьюшка, позвал тебя для дела, угодного богу. Я отношусь к тебе с полным доверием и уповаю, что ты оправдаешь мои надежды.

— Я все сделаю, если это в моих силах! — воскликнула Мария Ильинична.

— Конечно, в силах. Но прежде чем изложить тебе дело, во имя которого мы с тобой встретились сейчас, я должен спросить тебя, дочь моя: готова ли ты верой и правдой служить православной церкви?

— Служить? — удивленно переспросила Мария Ильинична. — А что я должна делать? Как и чем я должна служить?

— Не спеши, Марьюшка, всему свое время. Я жду ответа. Это весьма важно, потому я и вынужден брать с тебя слово.

— Я все готова сделать, батюшка. Все, что в моих силах.

— Перекрестись, дочь моя. И поклянись собственным здоровьем.

Мария Ильинична выполнила это требование. Проханов удовлетворенно кивнул головой.

— Видишь Ли, Марьюшка, я, может, и не имею права говорить с тобой, не посвященной в таинства церкви, но мне кажется, само провидение послало тебя в наш приход. Ты можешь оказать православной церкви неоценимую услугу. — Он помедлил некоторое время и спросил — Ты читала библию, дочь моя. Всю ли ты прочла ее?

— Ой, нет! — испуганно прошептала Мария Ильинична. — Новый завет весь читала, и не один раз, а в Ветхом… Очень там много… Всего-то и не было у бабушки.

— Хорошо, хорошо, дочь моя. Я тебе верю.

Он пристально посмотрел на нее, словно не решаясь сказать что-то.

— Я хочу сказать, что тебе, дитя мое, может быть, придется покинуть работу. Церковь и приход наш полностью возьмут на себя всю заботу о тебе… Мы накормим, напоим, оденем, а если заслужишь — и угол свой будешь иметь.

Мария Ильинична едва сдержала крик — так были неожиданны для нее эти слова. Покинуть работу! А что ее удерживает? У нее руки отсохли от лопаты. Разнорабочая! Что она, собственно, теряет? Сколько раз ей предлагали поехать на курсы, получить какую-нибудь определенную специальность, но она или отказывалась, или же ее после двух-трех месяцев учебы «отсеивали» за неуспеваемость. Ни к чему у нее не лежала душа, поэтому и не хотела учиться.

Конечно, она согласна.

— А что мне делать, батюшка?

— Тут кое-что понять нужно. Условия жизни церкви сейчас совсем не те, что были в старину. Приходится приспосабливаться, крутиться, находить всякие предлоги, чтобы своего добиваться. Всякие болтуны треплют имя богово, поносят его, кощунствуют. Но мы тоже не лыком шиты.

Вера христова, религия, — с воодушевлением продолжал Проханов, видя, как сияют глаза молодой собеседницы, — сдерживает человека, укрепляет нравственность, смиряет порывы. Ты, наверное, слышала об атомах и всяких водородных бомбах. Вот тебе пример, куда может привести наука, если она не сдерживается религией. Будь в силе христово слово — никогда бы церковь не допустила развития физика, химии, биологии и прочих богопротивных наук. Тебе, может быть, не очень все это понятно, но ты не печалься, я тебе потом, постепенно растолкую. Я вижу, ты понятливая и слова мои доходят до твоей души, чему я, дочь моя, несказанно рад.

Мария Ильинична зарделась от похвалы, хотя она не очень-то понимала, о чем говорит батюшка и, главное, чего он хочет.

— Так вот, слово богово должно доходить до сердца простого человека. А твоя, Марьюшка, задача будет в том заключаться, чтобы ты еще раз прочла все книги Нового завета и хотя бы Бытие из Ветхого и стала бы помогать мне в распространении мудрости христовой среди паствы, в народе и где придется. У тебя светлая головка, ты молодая, привлекательная, к тебе должны тянуться, прислушиваться. Надо звать к себе народ, а не дожидаться, пока он придет к нам. Если мы это сделаем, милость патриаршая вознесет нас так высоко, что наши усилия сторицей окупятся. Ты понимаешь, Марьюшка, о чем я толкую?

— Не-ет… — честно призналась она. — Какая милость, от кого?

— Конечно, тебе сразу трудно понять. Словом, из простого настоятеля я могу стать в самое ближайшее время при епископе, при архиерее. А уж коль это случится, — я осыплю тебя своею милостью. Пусть тебе порукой будет святой крест. — Проханов повернулся к иконостасу и осенил себя широким крестом.

— Ой, да что вы, батюшка! И ничего мне не нужно, кроме здоровья. Я так настрадалась…

— Ох, глупышка ты. Здоровье твое мы с божьей помощью в один год подправим, о том, голуба моя, не печалься. Только иди за мной, слушайся меня, выполняй по совести все, о чем я тебя буду просить, — и ты сама увидишь, какая благодать снизойдет на тебя. Ты теперь понимаешь, Марьюшка, что я хочу и о чем прошу?

— Понимаю.

— Уйдешь ли ты с работы?

— Хоть завтра же.

— Завтра не следует. Надо все по-умному сделать. Два-три дня поработай, приболей маненько…

— Как приболеть? Я и так мучусь.

— Ну, ну, не волнуйся. Я растолкую, пошлю тебя к верным людям. Они тебе дадут освобождение, бюллетень,

Другими словами, а потом ты подашь заявление: в связи с тем-то И с тем-то прошу меня уволить.

— Хорошо, батюшка. Я так и сделаю.

— Вот и славно. А чтобы никакого у тебя не было страху, прими эту нашу христианскую помощь.

Священник поднял скатерть и достал из-под нее несколько сотенных бумажек.