Страница 11 из 71
— Я не привык к стрельбе. Сдрейфил, знаете ли. Сработал инстинкт самосохранения…
— И попытались совершить наезд на собровца, перекрывшего вам дорогу, — торжествующе выпалил следователь.
— Ложь. В темноте я не заметил бойца. Уже смеркалось, а ночь в лесу наступает быстрее, чем в городе, — спокойно возразил Жиган.
Наивная уловка не прошла. Петрушак налил воды из пожелтевшего граненого графина. Запрокинув голову, выпил, вытер губы платком.
Уставившись на Жигана немигающим взглядом, с ехидцей произнес:
— Складно у вас получается. Собровца не видели. Действовали инстинктивно. Оказались в ненужном месте в ненужное время. Прямо как невинный младенец. Не слишком ли много неувязок?
Жиган пожал плечами:
— Вас профессия обязывает.
— Не понял? — хмыкнул Петрушак.
Задержанный с готовностью пояснил:
— У каждого специалиста развивается особое восприятие мира и окружающих. Врач видит в каждом потенциального больного. Могильщик — будущего клиента. Таможенник — контрабандиста. Сексопатолог — извращенца или импотента. А следователь, соответственно, изощренного преступника, совершившего или готовящегося совершить дерзкое преступление. Ничего не поделаешь. Редко кому удается сохранить незамутненный взгляд на мир и людей
Выслушав эти рассуждения, Геннадий Семенович фальшиво рассмеялся. При этом глаза его оставались холодными и злыми.
— А вы философ. Любите поразмышлять о несовершенстве человеческой натуры, прогуливаясь с ружьецом на природе…
Жиган перебил:
— Ружье зарегистрировано.
На что следователь махнул рукой:
— Проверили.
— Ну и в чем же претензии? — не сдержавшись, довольно грубо поинтересовался Жиган.
Ему уже осточертел этот слизняк, откровенно нарушавший закон. Надоела грязная возня и намерение слепить дело. Жиган мог одним ударом переломить хребет этому мерзкому типу с холодными рыбьими глазами и слюнявым ртом. Но за Петрушаком стояла махина под названием государство, со всеми спецслужбами, тюрьмами, сексотами, прокурорами и прочим служивым людом. Идти на прямой конфликт с этой махиной было все равно, что долбить головой бетонную стену.
Лоб следователя прорезали морщины. Он нахмурился, пытаясь четко сформулировать сомнения относительно личности задержанного.
— Претензии? В том-то и загвоздка, что вам сложно предъявить претензии, — с оттенком сожаления произнес Петрушак.
Жиган не удержался, чтобы не съехидничать:
— Это почему же? Мне казалось, в вашем ведомстве и к телеграфному столбу могут придраться.
Шутка пролетела мимо ушей ставшего угрожающе серьезным следователя. Он насупился, демонстрируя высшую степень озабоченности, и, тщательно подбирая слова, начал излагать:
— Вы, уважаемый, прямо фантом какой-то. Вроде существуете в материальном измерении, а вроде и нет. Я побеседовал с вашими деревенскими соседями. Очень милые, простодушные люди. Но ничего конкретного о вас они не сообщили.
— Что же мне… с дедками на завалинке личную жизнь обсуждать? — парировал Жиган.
— Нет, но согласитесь, странно. Человек появляется ниоткуда, ничем определенным не занимается, ни с кем не общается. Человек без прошлого… Вы кто по специальности? Где работали?
Вопросы сыпались, словно горох из дырявого мешка.
Въедливость следователя могла обернуться для Жигана крупными неприятностями. Его прошлое, со многими темными и светлыми моментами, не всегда вписывалось в рамки закона. Любой сотрудник правоохранительных органов мог бы выставить ему солидный счет. Поэтому Жиган старался не дразнить эту профессиональную ищейку с рыбьими глазами.
— У меня много специальностей.
— Профи широкого профиля, — хмыкнул Петрушак.
— Именно… Сейчас временно не работаю. Общаюсь с природой. Восстанавливаю жизненный тонус. Размышляю на досуге. Ничем предосудительным, противозаконным не занимаюсь. Кстати, можете осмотреть мое скромное жилище. В подвале арсеналов не держу. Маковую соломку на печке не сушу. Даже самогонного аппарата не имею.
Следователь расхохотался, похлопывая себя по коленам:
— Просто Лев Толстой в Ясной Поляне Траву по утренней зорьке не косите? Или предпочитаете капусту рубить? А может, пишете по ночам философские трактаты или мемуары. Было бы любопытно ознакомиться.
— Сочинительством не увлекаюсь, — покачал головой Жиган.
— Жаль.
Следак принялся перебирать бумаги. Вытаскивал их из папки, что-то подчеркивал и прятал обратно. Протокол допроса не вел. Это не ускользнуло от Жигана.
«Значит, ничего не придется подписывать. Это хорошо. Каждая бумага сейчас может обернуться приговором. Кажется, у этого слизняка на меня ничего нет. Давит понты. Хочет взять на испуг. Отыскать свидетелей моих прошлых деяний не так-то просто. Многих уже нет в живых. А те, кто еще здравствует, умеют держать язык за зубами. Скорее дадут показания дьяволу, чем ментам. Так что, Геннадий Семенович, хрен ты ознакомишься с биографией задержанного в полном объеме» — пришел к выводу Жиган.
Покончив с сортировкой бумаг, следователь как бы между прочим поинтересовался:
— Что за конфликт с сокамерником у вас получился?
— Немного повздорили.
— Он заявление написал. Потребовал медицинского освидетельствования на предмет нанесения ему тяжелых физических увечий, — вкрадчиво произнес Геннадий Семенович. Это был явный шантаж.
Скрытую угрозу повесить статью Жиган истолковал по-своему. Он чувствовал, что седой прапорщик не станет его топить и не позволит этого молодому.
Не сдержав улыбки, Жиган ответил:
— Он со шконки свалился. А ковра в камере нет. Может, разбился при падении. Когда его надзиратели из камеры забирали, мы вполне мирно беседовали. Никто нас не разнимал, и свидетельствовать против меня некому.
Веки следователя пришли в движение. Казалось, в глаза ему попал песок. Так бывает у страдающих тиком в минуты нервного перевозбуждения.
«Надо сбавить обороты. Не дразнить быка красной тряпкой. Этот малый психованный Не умеет держать себя в руках», — подумал Жиган
Продолжая моргать, словно филин, попавший на солнце, Петрушак решил выложить главный козырь, разрушить железобетонное спокойствие задержанного. Достав из папки паспорт, он бросил его на стол.
— Документ ваш вызывает сомнения. Не выточная ли ксива? — проскрипел следак.
Пара красных глаз впилась в Жигана.
«Блефуешь, парень. Эту ксиву такие мастера сварганили, что тебе и не снилось. Они «Мону Лизу» до точечки скопировать могут. Ни один специалист не отличит. И по всем реестрам паспорт пробит, как надо. Хотя… хотя даже у самого опытного мастера может дрогнуть рука».
Он ничем не выдал себя Детальная экспертиза документа требовала достаточно много времени. Без санкции прокурора на арест его не могли столько держать. Значит, есть шанс выйти на свободу. Но что-то подсказывало Жигану: этот въедливый следователь просто так от него не отстанет.
На вопрос он ответил в соответствии с выбранной тактикой: на провокации не поддаваться, страха не показывать, перед ушлым следаком не лебезить:
— Извините. Блатному жаргону не обучен. Если паспорт вызывает сомнения, проверяйте.
Петрушак потер виски. Допрос не клеился. Вдобавок донимала удушливая жара. Пот стекал по спине у следователя, скапливаясь где-то ниже поясницы. Внезапно Геннадий Семенович почувствовал отвращение к работе. Не в пример другим, бравшим от жизни все, он вечно корпел над делами, стараясь угодить начальству, и отказывал себе в удовольствиях.
«Копаюсь в дерьме. И так будет до скончания века. Годам к пятидесяти дам дуба от инсульта или инфаркта. Похоронят за казенный счет, и все… Звиздец! А жизнь прошла мимо», — с тоской размышлял следак.
От нахлынувшей жалости к себе, любимому, Петрушак поморщился, как от зубной боли.
— Не хотите сотрудничать со следствием? — промямлил он.
Жиган улыбнулся:
— Напротив. Горю желанием.
— Хохмите… Ладно. Я с вами еще поработаю, — вяло пригрозил следак.