Коготь и Кровь

Осознание настоящего вернулось не сразу. Кричал дядя, распекая того самого круглолицего таоми за то, что начал сечь Ксайрона, когда началось видение. Таоми пытался оправдаться, говорил, что не знал, не понял и вообще выполнял приказ. Ксай мрачно улыбнулся и назначил его своей первой жертвой. В конце концов, три шанса из четырех выжить у мужика было. И один из них даже удачный для Ксая. Теперь он знал, что делать дальше. Вот только одного взгляда вокруг хватило, чтобы понять, как мало из этой стаи останется в конце – белые тени стояли за спиной каждого, одни ближе, другие дальше. И даже на плече дяди лежала эфемерная белая рука. И на плече жнеца стаи, что постоянно был рядом с дядей, словно заменял тень.

– И предсказатель, и кэтас, – Хорлан возник возле клетки, от чего рука, обрабатывающая раны, дрогнула. – С таким набором ты хочешь стать князем. Тебе стиггаром остается стать для полного комплекта.

Ксайрон хотел сказать, что староват для стиггара, но очередное прикосновение невидимой руки к ране превратило слова в глухой стон.

Стиггарами называли эльери, подвергшихся опасной и сложной операции по восстановлению магического баланса. После нее эльери оставался жить, но менялся – не внешне, даже не физически. Операция высвобождала потенциал, при этом запирала эмоции – эльери продолжал все чувствовать, только не видел больше смысла показывать эмоции окружающим. Лишь самые близкие видели улыбку, слышали смех или брань от него, остальные считали его едва ли не машиной. По этой причине операцию проводили только детям, пока они еще не сформировались, не научились полностью контролировать свою магию – им проще было принять новых себя. Если же взрослый терял контроль над магией, ему ничем не могли помочь.

– На что ты надеешься, мальчик, – продолжил Хорлан с издевкой, не дождавшись ответа. – Предсказателю ладно, но кэтасу не позволят сесть на трон.

– Это моя судьба, – еле слышно ответил Ксайрон.

– Судьба? Тебе это предсказали? Может, ты сам увидел?

Тут княжич замолчал. Впервые с момента пробуждения в спальне маркизы Морганы он задумался, действительно ли такова его судьба? То единственное предсказание себе говорило, что он вернется после гибели отца, но не обещало ему титула князя, это он додумал сам. Так, может, действительно ему не суждено занять место отца после столь долгого плена, после рабства? Нет-нет, встряхнулся Ксайрон, больше некому. Ксантар тень, Мэллар наследовал дяде со стороны матери, Хорлана отверг еще дед века назад. Кто еще? На кого намекает принц?

– Молчишь? Ну, молчи. Позаботься о нем, – приказал Хорлан лекарю и ушел.

Жнец постоял еще с десяток секунд с задумчивым видом и пошел следом.

После этого случая хлысты не исчезли из рук надсмотрщиков. Да, они теперь понимали, как поступать в случае видения, но все равно находились те, кто бил и без намеков на побег, просто по велению души. А он разговаривал с ними, уговаривал то одного, то другого таоми дяди выпустить или хотя бы дать знать в замок, где искать. И начал с того круглолицего с ямочкой.

А матушка и брат искали – постоянные переезды и перелеты ясно говорили об этом. Его то везли по лесным дорогам в телеге, то грузили на сокола для полета через полкняжества, то перемещали порталом в какой-то пустынный уголок, где только палящее солнце и плеск моря.

Недели сменялись месяцами, а Ксайрона все никак не находили, что не удивительно – Хорлан знал все приемы охотников слишком хорошо и предугадывал каждый ход брата и матушки. Но Ксай не сдавался. Слишком многое стояло на кону. И пусть червячок сомнения поселился в сознании, но не стал поводом опускать руки. Сначала нужно выбраться, а после в честном поединке определять, кто и чего достоин.

Ксайрон говорил с надсмотрщиками об истории, приводил примеры того, как падали Дома, когда во главе становился не тот, кто должен был. Напоминал о традициях, что только на арене претенденты выясняют отношения. Взывал к чести и гордости – они же эльери, так почему поступают низко и подло, почему не думают своей головой и лишь бездумно выполняют приказы?

Несколько раз у Ксайрона получилось достучаться до тюремщиков. Когда первый из них, тот самый круглолицый – Ксай и имени его не узнал – исчез и не вернулся, к клетке подошел Хорлан, уселся на походный табурет и уставился на племянника с осуждающим видом. Жнец стоял рядом, как и всегда.

– Ты убил моего таоми, Ксайрон, – печально заявил он.

– Я никого не убивал, я тут сидел, – невозмутимо ответил княжич.

Он уже знал, как пропал его благодарный слушатель, и не удивился появлению дяди. О гибели эльери сожалений Ксай не испытывал – знал, что скорее всего подписывает ему смертный приговор. К тому же считал его врагом. Однако слова Хорлана удивили.

– Но его кровь на твоих руках, это ты ему внушил мысли о предательстве.

– На мне браслет, дядя, я не могу пользоваться магией.

– Не передергивай, мальчишка! – прикрикнул принц. – Ты говорил с ним, ты убедил его пойти против меня!

– Но его выбор был слушать, – Ксай оставался спокоен, сейчас он не обращал внимания на боль в порезах от кнута. Зато с удовлетворением следил за тем, как все более мрачным и задумчивым становится лицо жнеца. – И твой выбор был нанести ему удар. И твой выбор был посадить меня в эту клетку и приставить его ко мне. Он был бы жив, если бы не твои решения, дядя. Если бы не твоя трусость…

– Что?! – Хорлан вскочил, табурет отлетел в сторону. – Ты меня называешь трусом?! Меня, кто загнал стольких драконов, называешь трусом?!

– Да, дядя, – княжич даже не вздрогнул, когда принц перешел на крик, и продолжил спокойно, почти скучающе. – Ты боишься меня, потому и держишь тут. Боишься выйти на арену и сразиться честно.

– Честно? – принц расхохотался. Что-то истеричное послышалось в этом смехе. – Смотрители подыгрывают наследнику, там нет ничего честного!

– Ты ошибаешься. Вспомни историю. Восемьсот третий год десятой эры – не так давно, кстати, – наследник Дома Калейн проиграл своей кузине и стал принцем, а она стала княгиней и Дом…

– Я помню эту историю! – еще больше разъярился Хорлан. – И не заговаривай мне зубы, мальчишка! Выкинешь такое еще раз и…

– Что? Убьешь меня? – выгнул бровь Ксай. И мельком заметил, как жнец отошел на шаг, словно рядом с принцем стало неуютно.

– Нет, убивать тебя я не буду. Я выпущу тебя после венчания. Посмотрим, как ты будешь драться с князем в полной силе, – в его глазах блеснуло торжество. – Выкинешь такое еще раз, придется сделать так, чтобы больше ты не смог говорить.

– Испуга-а-ал, – протянул издевательски Ксайрон. – И рот ты мне затыкаешь, потому что я прав. И ты знаешь это. И да, я выйду против князя в полной силе.

– Заткнись!

Он знал, что калечить его никто не будет, это считается самым жестоким убийством. Магия течет по телу вместе с кровью, но если кровь после ампутации можно остановить, то истечение магии нет, а без нее эльери не живут. Даже дети, рожденные без магии, что случается крайне редко, умирают, как только перерезается пуповина. Так что если Ксайрона заставят замолчать, это будет очень и очень болезненно, если дядя не придумает что-то другое. Только боль его не пугала, он пережил ее слишком много в рабстве у маркизы Ингрид.

Хорлан еще постоял, раздувая ноздри и сверкая глазами, и ушел, так и не найдя, что еще сказать. Жнец ушел следом. И больше Ксай его не видел. Зато через несколько дней дядя обвинил племянника и в его исчезновении – мол, это он настроил лучшего друга против него.

– Ты сам его против себя настроил, – с насмешкой ответил Ксайрон. И получил удар кнутом.

После ухода дяди ему оставалось прикрыть глаза и успокоиться. В очередной раз он представил, как вспарывает когтем грудную клетку этому выродку, и задышал ровнее. А после горько усмехнулся.

До сих пор Ксай не желал никому смерти так сильно, как родному дяде. Ту же маркизу Ингрид он убил не из мести, а из необходимости, иначе она нашла бы его. Он наблюдал за боем Ханифа и Тамоа Марэ, желая смерти последней тоже не из мести за отца, но лишь ради того, чтобы никто больше не стал жертвой ее подлости. Но вот смерти принца Хорлана Ксайрон желал всей душой. И желательно от своей руки.