Страница 7 из 22
Стены старого лифта были исписаны и перечёркнуты любителями настенных петроглифов. По всему молодое поколение вело между собой ожесточённую войну. Это была война любителей музыки Виктора Цоя и поклонников американского музыкального течения хеви-металл. Кнопки лифта какой-то варвар безуспешно пытался спалить. Егор нажал кнопку девятого этажа, лифт, помедлив, заскрежетал натужно и пошёл вверх
Разглядывая чьё-то творение на стене лифта, – поверх шприца, из которого вытекали капли, было написано по-английски White power, – Денисов сокрушённо покачал головой, думая: «Скорее «White death»». На лестничной площадке девятого этажа, где они вышли с Егором, на стене был тот же рисунок и та же надпись. «Подъезд неблагополучный», – заключил он.
– У нас в доме наркоту продают, – хмурясь, сказал Егор, поглядывая на него.
– Вот как. У вас тут оказывается супермаркет.
– Азеры, – хмыкнул Егор.
– Какая квартира? – взглянув ещё раз на рисунок со шприцем, спросил Денисов.
– 196-я, – Егор трусил, глаза его беспокойно бегали.
Они подошли к обшарпанной двери, обшитой вагонкой. Мальчик прижался к Денисову, на лбу у него выступили бисеринки пота, зрачки расширились. Нажав кнопку звонка, Денисов наклонился к его уху.
– Егор, мы ведь договорились…
Мальчик поспешно кивнул головой, но видно было, что сделал он это механически – глаза его напряженно смотрели на дверь. Он побледнел.
Денисов ещё раз нажал на звонок. За дверью происходило шумное сопение, поскрёбывание, беспокойные собачьи постанывания, а после грубоватый женский голос, прикрикнул: «Ну-ка, пошли вон от двери, заразы», но собаки не перестали волноваться. Послышался звук проворачиваемого замка, и мальчик юркнул за спину Денисова
За открывшейся дверью стояла женщина лет сорока в тёплом халате и шлёпанцах, черноволосая, с круглым одутловатым лицом, и рдеющими на нём красными пятнами, полные губы были недовольно сжаты. Позади неё рвались собаки и высовывались любопытные мордашки двух девочек. Женщина смотрела на Денисова недоумевающе и недовольно. Маленькая собачонка прорвалась за дверь и заскочила за его спину. Радостно повизгивая, и, сделав лужицу, она подпрыгивала почти до носа Егора. Он взял изнывающую от радости собачку на руки и вышел из-за спины Денисова.
– Ах, ах, ах! Вторая часть Марлезонского балета. Кого мы видим! К нам беженцы, – забегала глазами женщина.
Выражение недовольства испарилось с её лица, растерянности ей скрыть не удавалось
– Явился, не запылился! Где же ты был, щенок? Тебя вся питерская милиция ищет, полгорода на уши поднял, что ж ты такое вытворяешь-то?
Егор опустил собаку на пол, свесил голову на грудь, стал «рисовать» на полу носком ботинка.
– Здравствуйте, – улыбнулся Денисов, чуть не сказав, «мама Наташа». – С вашего позволения я сейчас всё вам объясню. Меня зовут Игорь Николаевич Денисов. Вы позволите мне войти?
Женщина замялась. Неохотно, настороженно разглядывая его, посторонилась. Денисов слегка подтолкнул в спину Егора, на которого напал столбняк, и они вошли в узкую прихожую.
Под густо увешанной зимней одеждой полкой-вешалкой были свалены в кучу ботинки, сапоги, тапочки. Денисов, поставил пакеты на пол, Егор стал с ним рядом. «Мама Наташа» молчала. Поняв, что его не приглашают раздеться, Денисов вздохнул:
– Если коротко, то дело обстояло так. Я проезжал на машине поздно ночью и на автобусной остановке увидел ребёнка. Он сидел на скамейке и спал. Это было в двух шагах от моего дома. Я усадил его в машину, он не просыпался, привёз его домой, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. Скорую мы не стали сразу вызывать: нужно было быстро убедиться всё ли в порядке с мальчиком, ни обморожен ли он, её можно было вызвать домой, если в этом появилась бы нужда. Вы, наверное, не хуже меня знаете, что они могли бы приехать не очень скоро, а в таких случаях дорога каждая минута. После того, как мы с женой привели мальчика в чувство и убедились, что он не обморожен, я нашёл в его ранце дневник и в нём ваш домашний телефон. К сожалению, телефон ваш молчал, (губы женщины дёрнулись), я безрезультатно потратил полчаса, пытаясь дозвониться. Потом Егор крепко заснул, видимо сказалось утомление, а адреса он своего нам не назвал. Утром он нам сказал, что живёт в Весёлом посёлке и покажет свой дом… вот мы здесь. Понимаю, что вам пришлось пережить, но поверьте, я знаю не понаслышке, как сейчас работает медицина, и мне кажется, попади, мальчик, этой ночью в больницу, это могло стать для него тяжёлым стрессом. Конечно, если бы телефон ваш работал, мы бы встретились этой же ночью. Слава Богу, всё обошлось, вручаю вам Егора в целости и сохранности…
Денисов умолк, проговорив про себя: «Уф-ф! Как же долго пришлось объяснять «маме Наташе», что пасынок жив и здоров, а радость на её лице так и не прорезалась. Дар речи потеряла».
«Мама Наташа» молчала, и он неожиданно стал краснеть, стушевался, думая: «Оправдываться приходится».
Егор присел, он развязывал шнурки ботинок, поглядывая на мачеху. Когда он поднялся, Денисов погладил его по голове:
– Ну, вот ты и дома, Егор.
– Брысь в комнату, – бросила неласковый взгляд на мальчика женщина и он, опустив голову, пошёл в комнату, за ним двинулись девочки, которые всё это время стояли рядом и с любопытством глазели на неожиданного гостя. «Мама Наташа», подождав, когда за детьми закроется дверь, растянула губы в подобии улыбки:
– Вам, конечно, спасибо…
«Как это, «конечно»? В смысле – есть какие-то претензии?» – вытянулось лицо Денисова.
– Спасибо вам, – поправилась она. – Извините, что не приглашаю вас в комнату. У нас очень тесно, большая семья, беспорядок.
Она маялась, покусывала губы, шарила беспокойным взглядом по сторонам.
– Егор мне говорил, что у вас большая семья, – сказал Денисов и тут же пожалел о сказанном, подумав, что он этим мог навредить мальчику.
Женщина кривила губы, кисло страдальчески улыбалась, будто искала какие-то нужные слова и не находила их, обстановка становилась тягостной. Из комнаты, в которую вошёл Егор, вышла, худенькая, трясущаяся старушонка со слезящимися глазами. Не успел Денисов с ней поздороваться, как она низко поклонилась ему, проговорив тяжело, с присвистом дыша:
– Здравия вам, милый человек, кланяюсь вам до земли. Мы так вам благодарны за Егорку, я всю ночь плакала. Господи, Господи, он же такой глупыш, слава Богу, что всё хорошо закончилось. Наталья, пригласи человека хотя бы на кухню, чаю…
– Мама, там стирка у нас навалена на полу у стиралки, – раздражённо перебила её дочь, не дав договорить.
«То есть, пора откланяться? Да, гостеприимством здесь не пахнет. Вот оказывается, как тебе приходится жить, Егорушка! А я надеялся на разговор человеческий, на слёзы радости на лицах. Ладно, ладно. Но я обязан кое-какие детали прояснить у этой гостеприимной молчальницы, и малость технично вразумить её, не задевая её высокого чувства собственно достоинства, – думал Денисов, сохраняя на лице почтительность.
Старушка взглянула на дочь, горестно вздохнула и повернулась к нему.
– Простите, добрый человек, мне прилечь нужно. Спасибо вам, огромное спасибо, дай вам Бог всякого добра.
Неслышно ступая, опустив голову, она вернулась в комнату.
– Скажите, Егор впервые у вас уходит из дома? – не сводя глаз с дёрнувшейся нервно мачехи Егора, спросил Денисов.
– Да чего ему уходить-то?! Что за дурь на него нашла? – чуть не сорвалась она в крик. – Живёт, как у Христа за пазухой. Учиться, балбес, не хочет, лодырничает, грубит учителям, отцу. Всё для него делаем, в санатории отправляем. Бессовестный, бегать удумал, позорит родителей.
– Может, есть смысл к детскому психологу его сводить?
– Да сколько можно! Врачи говорят недоразвитый он. Он же семимесячным родился…
– Ах, вот как, – проговорил Денисов, думая: «Что-то не похоже, уважаемая «маман», что он недоразвитый, у меня глаза есть. Если очень захотеть, то диагноз нужный, конечно же, для успокоения совести всегда можно поставить человеку нелюбимому».