Страница 10 из 29
— Ты думаешь, что что-то стоишь, Славка? — прошипел Виктор. — ты такая же дешевка, как и все эти бл*ди, но только ты же… — он резко ударил кулаком в машину и его ладони затрясло. — ты мне, тварь, всю жизнь испортила. Чего ты добилась? Выскочила за этого старого урода, чтобы что? Что ты хочешь мне доказать?
— Витя… — донося робкий голос Лиды, что наблюдала за потасовкой, как и все зеваки у дверей бара.
— А ты вообще заткнись нахер. — прорычал молодой человек. — ты, — он посмотрел на Славу прожигая ее своим ненавистным взглядом. — ты еще ответишь мне за всю боль, что причинила.
— Слушай сюда, щенок… — хотел было поставить на место строптивого юнца Борис, но Слава нежно сжала его ладонь своей холодной кистью.
— Оставь его, он и так уже увеченный. — прошептала женщина покачав головой глядя в глаза Лиды, что вздрогнула, но не от холодного, пронизывающего ветра.
Глава 6
*Слава
Время лечит. Это избитое клише вешают каждому человеку, который вкусил боль, разочарование, глубокую обиду. Вешают каждому мужчине, что стал рогоносцем, что стал отцом для чужого ребенка, что похоронил всю жизнь из-за одной яркой звезды, которая рассмеялась в лицо от простой просьбы слов о верности. Вешают каждой женщине, что почувствовала вкус чужой женщины на губах любимого мужчины, каждой девушки, что связалась с тираном и теперь замазывает тонной косметики следы побоев, каждой девочке, что должна плакать от предательства отца. Время лечит, как ярмо на шею человеку, вместо петли, которую он связывает своими руками, чтобы просто заглушить это разъедающее потроха чувство. Она знала о предательстве мужчин все: предательство отца в ее шесть лет оставило свою метку на коже, как и его последнее «прости» перед тем, как он обрезал ее крылья, коими она неслась вдаль своей жизни. Предательство первого любимого мужчины, что лишил ее полета в стремительном беге сквозь облака. Отнятое у птиц волшебство полета, что забрал после развода с собой ее первый муж, который тоже заставил кожей чувствовать ее истязание плетью разочарования и боли. Ей нужна была поддержка, и, возможно, именно тогда появился Борис.
Борис…серьезный, рассудительный и такой не похожий на остальных мужчин, которых она знала до. Он другой…он умеет ценить, каждую незначительную мелочь, ибо «из мелочей и состоит все счастье жизни». Он нежно и так уверенно держит за руку, не отпуская ее до конца. Он носит на руках, и готовит ее любимый кофе в идеальных пропорциях после чего Слава нежно целует его в уголки губ, что так страстно впиваются ночью в ее бархатную шейку. Только сейчас Слава потерялась в лабиринтах собственных мыслей, где Минотавр — воспоминания, что заставляют ноги подкашиваться от нарастающего бессилия. Два поворота ключа, и дверь поддается. Борис проходит в коридор, вытирает обувь о коврик, бросает ключи на прихожую и сдержанно вздыхает. Он боялся запаха пустоты, что заполнил собой весь дом, где еще несколько часов назад его голову кружил цветочно-цитрусовый парфюм его женщины. Его женщины…Женщины за которую он готов рвать и метать все, что только встанет у него на пути. Сдержанный, но в своей ревности он сам не знает границ от чего заглушает ее невероятным доверием. Целует сладко, иногда не доверчиво, но быстро вспоминает, что доверяет ей, верит каждому слову, но только кровь стынет в жилах от одной мысли, что он может ее потерять.
Потерять, как самый глупый из всех безумных людей на свете, как однажды это сделал Виктор. Слава не знала, а жалел ли он? Он искал утешения в соблазнах других женщин, и не находил покоя. Словно вместе с ней ушло все то, что все эти месяцы составляло его, как мужчину. Спокойствие, уверенность, мечты. Да, никогда не славился верным мужем, и это факт, но только она всегда была в сердце. Спрашивается, а зачем же изменял? Искал новые впечатления, хотел задеть чувства супруги, дать повод ревновать, как же это было по-детски…Виктор желал одиночества, свободы, но заполучив ее, бежал прочь, как от проказы, от чумы. В ее многоточиях он увидел все то, что Слава могла сказать без слов. Это был самый настоящий конец без возможности исправить ошибки.
Ее черные, волнистые кудри развивал легкий ветерок, что словно искусно вор проникал через полуоткрытое окно. Борис не видел ее лица, но чувствовал этот опьяняющей запах терпкого жасмина. Это был ее запах. Запах утренней росы, свежескошенных трав, и горьких цитрусов. Она никогда не была сладкой, скорее горько и далеко не на простого любителя приторных вкусов. Обтянутая изумрудным платьем с пикантным разрезом до ягодиц, она уверенно держалась на своих высоких, черных каблучках и вдыхала запах ночного города смешивая его с холодным дымом тонких сигарет, которые забросила так далеко, что на секунду Слава подумала, что и забыла, как это горько — курить… Женское сердце билось в нервной дрожи перед лицом самого главного страха. Она безоружна. Беркут опирается предплечьем о дверной косяк, и прислонился лбом об руку. Она молчала, как и ему нечего было сказать. Чувства такие противоречивые, но переполняли обоих, но выдавать их была бы их самая большая ошибка. Борис не знал, как доказать этой женщине, что никогда не бросит, не предаст, что не отдаст ее никому. Слава вспомнила ту боль, которую ей причинил Виктор. Женщина медленно повернулась. Ее невероятные глаза блестели под лучами яркой луны. Борис вздохнул сделав шаг вперед.
— Слава… — прошептал хрипло Беркут. — прости.
— Прости? — холодно переспросила Слава.
— Я понимаю, что должен был предупредить тебя о… — он сделал еще шаг ей навстречу.
— Пожалуйста, держись на расстоянии, хорошо? — женщина вздрогнула пятясь назад. — я должна была догадаться, что ты повезешь меня к этому уроду. — Слава обняла себя за локоть. — конечно, тебе удобно, что с тобой я, но почему я должна была стать участницей этого несмешного спектакля и играть главную скрипку? Или ты думаешь, что мне… — вздох. — что мне приятно смотреть, как эти ветреницы лижут ему потроха? Я его не люблю, но мне противна сама мысль, что ты захотел метать бисер перед этой крысой.
— Слава… — Беркут устало сел на край кровати. — я понимаю, что тебе это неприятно, но я подумал, что ты со мной и уже не должна никак на него реагировать. Хочешь, я встану перед тобой на колени и буду просить прощения, пока ты не сжалишься надо мной? — он глубоко вздохнул. — если ты захочешь, то я…
— Нет. Оставь в покое свою гордость. — Слава медленно, переставляя изящные ноги подошла к супругу, и ее холодные кисти коснулись его крепких плеч. — мне просто больно от того, что ты прировнял меня к обычному фарсу, смешал с пылью и практически назвал дешевкой. — вздох.
— Милая, я просто хочу, чтобы ты была тем человеком, что разделит со мной любое бремя. Я не хочу, чтобы между нами были тайны. Слава, черт возьми, ты часть меня. Самое лучшее, что есть в моей жизни. — нежно сжав ладонями хрупкие кисти жены Беркут прижал одну из ее рук к своей щеке. — я хочу, чтобы ты знала все, что меня окружает, знала, каким воздухом дышу я, какое небо вижу и самое главное… — он вздохнул.
— Что самое главное, Борь? — Слава аккуратно села на корточки склонив голову на бок так, что ее роскошные, мягкие волосы плавно метнулись на правую сторону, как самый идеальный маятник.
— Какую женщину люблю всем сердцем, словно привороженный. — прошептал Беркут.
— Я не хочу портить твою жизнь. Не хочу, чтобы после ты ненавидел меня так же, как и он. — Слава опустила глаза. — он сказал, что я дешевка, что испортила ему жизнь, но только я не виновата… — тонкие струйки слез медленно скатились по ее щекам ударяясь о мужские колени. — я не хочу снова быть преданной.
— Он глупый. Он щенок, что не смог различить среди бутафории настоящий бриллиант. — Борис нежно обнял Славу успокаивающе целуя ее в лоб, словно маленькую девочку.
Она замолчала. Слава не понимала главного, что он полюбил ее не за красоту, не за роскошь ее бархатных волосы, и даже не за безупречную фигуру, а за то, что она Слава…его малышка Яся с самыми красивыми глазами, что способны вернуть в детство. Ее руки готовы были буквально опустились в чувстве дикого саморазочарования. Неужели она действительно виновница всех мужских проблем? Быть может, ей нужно просто исчезнуть? Слава плакала, словно девочка, что разбила коленки и никто не может подуть ей на ранки. Мужчина потянул ее к себе, и стоило Славе ощутить всем своим нутром это горячее, до безумия и боли волнующее чувство, какое обычно женщины ощущают во время первого раза с новым партнером, как она растаяла. Беркут целовал ее мокрые, соленые от горестных слез щеки, гладил по мягким волосам и шептал, как безумно любит ее. Он был с ней нежен так, как в первый раз мужчины стараются быть чуткими, чувственными, понимающими женщин. От ласковых поцелуев ее губ, до самых сладких поцелуев самого главного чрева женщины. Она чувствовала себя королевой его бала, его полярной звездой, стрелкой верного компаса, заблудившегося в собственном забвении путника. Он прикосновений до взгляда она была его.